По Гвиане - Луи Буссенар

В полночь мы достигли острова Сен-Пьер, о чем свидетельствовали традиционные два пушечных выстрела. Должен признаться, к моему стыду, сон мой был так крепок, что залпы эти не достигли моего слуха и не вырвали меня из объятий Морфея. Но в шесть часов утра стюард Мишо, как ураган влетевший в каюту, стал дергать, тормошить, изо всех сил толкать меня, приговаривая:

— Месье, месье, просыпайтесь, мы прибыли в Фор-де-Франс.

Ровно через две минуты я был на палубе и успел захватить проход корабля мимо старого форта с его траншеями, гласисами, куртинами[25], давно заросшими дикими травами. Еще несколько оборотов корабельных винтов — и корабль наш уже у дебаркадера, являющегося полной собственностью Трансатлантического торгового общества.

Отсутствие на торговых кораблях, стоящих в порту, желтых флагов, говорило о том, что на Мартинике нет эпидемии. Два военных судна приветствовали нас пушечными залпами. Множество лодок с людьми устремились к «Лафайету». Здесь корабль должен был запастись углем, необходимым для дальнейшего плавания до Колона.

Открывшийся нашему взору вид был достаточно живописным: вдали за портом ярусами располагались невысокие горы, сплошь от подножия до вершин покрытые разнообразной растительностью. Рядом с дикими пальмами росли кокосовые, банановые, тамариндовые деревья, авокадо и манго; ветви их переплетались с зарослями кустарников, трав и цветов, плотным ковром покрывавших землю.

После двух недель плавания мы могли наконец сойти на берег и ознакомиться с местными красотами и нравами. И вот уже с корабля спущен трап и мы ступаем на сушу.

Вся набережная заполнена толпой негров, жестикулирующих и улюлюкающих, словно стая обезьян, сбежавших из зверинца. Отдана команда приступить к загрузке угля, и мы остановились, чтобы получше рассмотреть это занятное зрелище.

Картина и вправду оказалась достойной внимания. Мы увидели огромную толпу негров всех возрастов, пола и роста в рубище и невообразимых лохмотьях, едва прикрывавших их черные тела, с акульими челюстями и лоснящимися ноздрями, всех, независимо от возраста, курящих огромные сигары или длинные глиняные трубки с ужасным запахом и сопровождавших весь процесс самыми немыслимыми гримасами и ужимками.

Вся эта живописная армада двинулась к огромной куче угля и принялась ее терзать, наполняя топливом широкие бамбуковые корзины, которые сразу черные руки ловко водружали на черные головы. Затем, разделившись на звенья по двадцать — тридцать человек, грузчики направлялись к контролеру и получали от него по жетону; звучал сигнал, и все устремлялись к трапу, поднимались на борт, сбрасывали содержимое корзин в трюм, после чего тотчас же вприпрыжку возвращались к куче угля, чтобы снова и снова повторить этот процесс в том же порядке.

Чернокожие оборванцы продолжали подпрыгивать и гримасничать, и мне все время казалось, что они вот-вот встанут на четвереньки.

Двум сотням негров предстояло таким образом к завтрашнему утру перетаскать тысячу тонн угля — именно то количество, которое необходимо проглотить «Лафайету», чтобы добраться до Панамского перешейка.

Насладившись этим зрелищем, мы поспешили поскорее покинуть копошащуюся черную толпу, издающую весьма своеобразный запах и поднимающую тучу пыли, и отправились в Фор-де-Франс, до которого было семьсот — восемьсот метров.

Мы — это Ван Мюлькен, Балли и ваш покорный слуга да чиновник морского министерства, с которым мы познакомились несколько дней спустя после посадки на корабль. Его звали Бондервет. Сын голландца и креолки[26], он был высоким, широкоплечим и крепким, приятной наружности, а воинственные усы придавали его внешности мужественный вид. С Бондерветом у нас сразу же установились теплые отношения. Отныне наша четверка стала неразлучной. Вот и теперь, не теряя времени, мы отправились в путь, с трудом прокладывая дорогу сквозь заполнявшие улицы толпы негров. Все они неслись к кораблю, надеясь продать там фрукты — бананы, дыни, ананасы, гуаявы, авокадо и прочие лакомства. Мы не сомневались, что сегодня вечером все это с почетом будет водружено на столы.

Вскоре нам попался винный погребок, где одновременно внаем сдавались лошади и коляски. К сожалению, единственная пара лошадей с коляской уже была заказана, и мы вынуждены были идти пешком — далеко не радостная перспектива, если учесть, что солнце палило немилосердно.

Дорога проходила мимо полигона школы горнистов морской артиллерии, приветствовавших нас радостными звуками фанфар.

Здесь нам и представился случай познакомиться с местными обычаями.

За нами шла, подпрыгивая и что-то напевая, крупная, довольно красивая мулатка. Пританцовывая, она поднимала ноги несколько выше, чем того требуют приличия. Но вдруг красотка остановилась и направилась к одному из горнистов, что есть силы дувшему в свою трубу, и протянула ему букетик цветов. Трудно передать словами всю дальнейшую сцену. Прежде чем получить сей драгоценный дар, парень высоко поднял ногу, почти до уровня лица девушки, как будто намереваясь ударить возлюбленную по голове. Та в свою очередь сделала вид, что собирается отразить удар, и что-то вроде мнимой дуэли началось между молодыми туземцами, таким странным образом выражавшими любовные чувства.

Оставив эту необычную пару, мы продолжили путь, достигнув вскоре улицы, по обе стороны которой стояли жалкие домики. Посредине улицы журчал ручей, вернее, вонючий ручеек, уносящий всякие отбросы.

Наконец мы добрались до площади Саванны, широкой, квадратной, обсаженной манговыми и тамариндовыми деревьями. Под тенью сих гигантов праздно возлежали белые европейцы и креолы, прикрываясь от солнца зонтиками, тогда как рядом, на самом пекле резвилась и пронзительно визжала стайка негритят, облаченных в изодранные рубашонки.

Вся площадь представляла собой газон яркой нежной зелени, на котором выделялись полоски тропинок для пешеходов. Казалось бы, почему бы отдыхающим не поваляться на этом зеленом естественном ковре? Но не тут-то было. Зоркий опытный взгляд мог без труда заметить среди зелени не один качающийся живой стерженек. Это, несомненно, были ядовитые змеи. Их укусы чрезвычайно опасны, а часто и смертельны. Они являются настоящим бичом Мартиники, чего, к счастью, избежала Гваделупа по пока не выясненным причинам.

Посреди площади мы увидели красивую статую из белоснежного мрамора в окружении восьми огромных пальм. Она изображала Жозефину Богарне, знаменитую жену Наполеона, императрицу на час, видевшую всю Европу у ног ее именитого супруга, падение которого было столь стремительным. Как известно, Жозефина родилась именно здесь, на Мартинике.