По Гвиане - Луи Буссенар

Мы смотрели друг на друга, пораженные. Ложки застыли в руках несчастных оголодавших пассажиров, опасавшихся даже через металл контакта с этой страшной микстурой. Никто не смел ее даже попробовать.

На второе принесли вареную говядину. Машинные котлы, где, наверное, готовилось это блюдо, не могли сделать удобоваримыми сухожилия некоего четвероногого животного, которое именовалось в меню «беф демиглассе», поданные нам ничтожеством, что совмещало на борту функции кока и отравителя.

Яды семейства Борджа[30] по сравнению с этим блюдом менее ужасны, ибо они убивали, не заставляя страдать. Челюсти сорока голодных пассажиров оказались неспособны сделать что-либо с волокнами, более твердыми, чем портупея из белой кожи, ороговевшая после столетней носки несколькими поколениями гвардейцев. Это «лакомство» плавало в сизом соусе, цвет которого я не могу вспоминать без содрогания.

Затем появился цыпленок. Куски мяса изысканного представителя семейства куриных оказались не менее твердыми, чем капустная кочерыжка. Чечевица тоже оказалась несъедобной, ибо эта мелкая прибрежная галька могла бы с успехом оставить брешь в зубах и нанести непоправимый ущерб желудку. Десерт под названием «ассорти» был, разумеется, под стать всем этим мерзким отравам.

Мы встали из-за стола крайне раздосадованные, да и голод по-прежнему не отступал.

Между тем пассажиров было бы чем накормить до отвала, если бы забота о приготовлении пищи была поручена на корабле не какому-то проходимцу, а настоящему коку, честно выполняющему свой долг. Как мне известно, Трансатлантическая компания проявляет настоящую заботу о снабжении клиентов необходимыми продуктами, причем очень строга к их качеству. Специальная продовольственная комиссия безжалостна к поставщикам, не выполняющим своих обязательств. Короче говоря, делается все, чтобы гарантировать пассажирам отличное питание. Так что вменять в вину администрации плохое обслуживание было бы неправильно, и я уверен, что любая наша жалоба была бы выслушана с должным вниманием. Между тем коком на «Сальвадоре» был европеец. Думаю, самое место ему готовить корм для домашней птицы в курятнике.

В 8 часов наш корабль входил в порт Сент-Люсия. Едва прозвучал традиционный пушечный выстрел и с левого борта был спущен трап, как нас атаковало целое полчище дикарей.

Задрапированные в белые рубища двуногие черные существа уже взбирались по трапу, заполняли палубу. Они истошно вопили и бесновались, словно обезумевшие обезьяны. Невозможно описать это сборище дьяволов и это заглушающее все и вся англо-франко-креольское наречие, на котором с наслаждением кричали наши визитеры. Настоящее Вавилонское столпотворение[31], запечатленное бессмертным автором «Саламбо»[32].

Женщины были совершенно неописуемы. Они все без исключения походили на мужчин, отличаясь от них только одеждой. Местные дамы выглядели грубоватыми, неуклюжими особами с расхлябанной походкой и вихляющим задом — такие таскаются по парижским улицам в поисках приключений. На головах у них красовались самые немыслимые шляпки. Не забывайте, что мы находились в английской колонии, где шляпка — обязательный предмет туалета. Эти странные сооружения на головах представляли собой самое жалкое и потешное зрелище, какое можно создать из перьев и пучков цветов.

Я уже не говорю о ногах этих «красавиц» — огромных и плоскостопых, как у обезьян, — ибо это касается только Создателя.

Вся эта публика с нетерпением ожидала, когда высадятся пассажиры. Надо сказать, что ни один достойный человек не сошел на берег этого острова.

Прямо на набережную с корабля летели какие-то тюки, коробки, чемоданы, все полуоткрытые, с вываливающимся содержимым. «Ол райт! Все прекрасно!» — невозмутимо говорил негр-полицейский, серьезный и важный, как эбеновая статуэтка, собирая тряпье в охапку и утаптывая его ногами в контейнер.

5

«Сальвадор» снимался с якоря глубокой ночью, что было уже само по себе опасно. К тому же присутствующий на борту лоцман-англичанин был мертвецки пьян, по-видимому, по случаю субботы. Но, как ни странно, все прошло благополучно благодаря мастерству капитана корабля, несомненно, одному из опытнейших моряков военно-морского и торгового флота.

Когда корабль, удерживаемый якорной цепью, что тянулась от его носа к набережной, собирался сделать разворот, другой англичанин, тоже, по-видимому, не слишком трезвый, не нашел ничего лучше, как выбрать якорь, и вот уже корабль понесло течением прямо на песчаную отмель…

Ситуация становилась опасной, и капитан более чем кто-либо сознавал это. На воду тут же спустили шлюпку. В мгновение ока матросы, энергично налегая на весла, успели схватить якорную цепь и обмотать ее вокруг толстенной сваи. Судно тотчас же развернулось. Эффект маневра, осуществленного столь стремительно и умело, был фантастическим: корабль тут же поднялся и прошел через фарватер, который капитан знал не хуже, если не лучше пьяницы-лоцмана. Браво, капитан!

Вид наших новых пассажиров вызвал у меня желание еще раз посмотреть на них, и я отправился на кормовую часть.

Зрелище было потрясающим!

Пробило уже одиннадцать часов вечера. Сигнальный фонарь тускло освещал полубак, где вповалку лежали и сидели почти друг на друге около сотни негров, мулатов, китайских кули, детей и взрослых. Из этого переплетения туловищ, рук и ног, прикрытых грубой материей, выглядывали черные лица с блестящими глазами и обезьяньими челюстями. Эта копошащаяся живая груда на все лады визжала, кричала, улюлюкала, осыпая друг друга тумаками, затрещинами и шлепками. Постепенно все утихомирилось и приобрело вид однородной застывшей массы, издававшей чудовищный храп и распространявшей ужасный запах, перекрывавший аромат машинного масла.

Несмотря на усиливающуюся жару, я спал беспробудным сном до 9 часов утра, что случалось со мной довольно редко.

Я решил поближе познакомиться с капитаном. К счастью, первое приятное впечатление полностью подтвердилось.

Капитан Куп был еще довольно молодым мужчиной, среднего роста, широкоплечим, с изящными тонкими пальцами, седеющей головой и небольшой аккуратной бородкой. Особенно запоминались глаза — черные, проникновенные, с необыкновенно цепким энергичным взглядом, придававшим всему его облику выражение мужественности и силы. Как и его коллега, капитан Элиар, он был человеком светским и принадлежал к лучшей части высшего общества, которая дорожит не столько своей родовитостью, сколько честью. Его профессиональная репутация, как и репутация капитана «Лафайета», считалась непререкаемой.