По Гвиане - Луи Буссенар

Капитан предложил всем холодный ужин, оказавшийся превосходным, что неудивительно, ведь к нему не приложил руку корабельный кок.

Светало. В тусклом свете зарождающегося дня мы увидели три здания, по внешнему виду которых можно было определить, что это тюрьма, церковь и дом губернатора.

7

Кайенна, 16 сентября 1880 г.

Уважаемый господин директор!

Насколько я помню, в последнем моем письме я сообщал о приближении «Сальвадора» к островам Спасения.

Как давно это было! Целых двадцать дней назад! Этого времени было достаточно, чтобы закончить второе письмо и отправить его.

Но в течение долгих десяти дней я практически не имел возможности написать ни строчки. Жестокая лихорадка не пощадила и меня. Эта тяжелая болезнь не минует ни одного европейца, оказавшегося в тропиках, выворачивает все внутренности, невыносимо трясет все тело, как кровопийца пожирает кровь. В общем, я вынужден был провести долгие дни в постели, потому что недуг буквально уложил меня на лопатки. Но со вчерашнего дня я на ногах, могу есть и спать, а сегодня — даже писать. Постараюсь, преодолевая ужасный сумбур в голове — результат действия хинина — вспомнить основные события прошедших дней.

Ужин, данный капитаном Купом в честь доктора Д., интенданта флота, и служащих исправительной тюрьмы, близился к концу. Мы привезли из Франции целый мешок корреспонденции, и почтовый служащий сейчас раздавал эти драгоценные сокровища, заключенные в простые запечатанные конверты. Мы, в свою очередь, делились новостями, рассказывая понемногу обо всем и обо всех. Наши гости, любопытство которых было частично удовлетворено, поспешили ответить и на наши вопросы, сообщив ряд любопытных сведений.

Я уже говорил, что они прибыли на маленьком суденышке, где на веслах сидели четыре гребца, наголо обритые, безбородые, с гладкими, как арбуз, лицами и головами. Все четверо были облачены в блузы и панталоны из грубой, серо-коричневой ткани. Командовал ими высокий мужчина с мужественным лицом. Это был надсмотрщик, четверо остальных — каторжники: два араба со смуглыми лицами, один абориген с плоским подвижным лицом и большими блестящими глазами и один француз, причем у последнего была особенно отталкивающая физиономия. Мне редко приходилось видеть столь свирепое выражение лица.

— Ну и мерзкая разбойничья рожа, — не удержался я, указывая доктору Д. на белого каторжника.

— Вижу, и на вас Луш произвел неприятное впечатление, — ответил он.

— Кто он, этот Луш?

— Тот, на кого вы смотрите, очень соответствует своему имени…[40] Головорез каких мало, к тому же отъявленный плут и мошенник. За ним — три убийства и бессчетное количество краж, за что и осужден… на двести лет каторжных работ.

— Двести лет? Не проще ли было осудить его на пожизненную каторгу?

— Он получил этот срок дважды.

— И что же?

— Двести лет он получил дополнительно…

— Ничего не понимаю…

— Я также. Но так как он был пойман тридцать раз за кражу, то каждый раз ему добавляли срок…

— Что же, все они такие неисправимые?

— Этот уж наверняка! Представьте себе, год или два тому назад его отправили на «Форель», так называется старый фрегат, переделанный в плавучую каторжную тюрьму. Он узнал, что один араб скопил несколько золотых монет. Это были плоды экономии и даже лишений, бедняга зашил их в свои одежды. Луш не смог противиться искушению: когда напарник уснул, он стукнул его теслом по голове и убил наповал. Негодяя вновь осудили на пожизненную каторгу, которую он должен отбывать здесь, и это еще хорошо, ибо на острове он пользуется относительной свободой.

— Очень странная карательная мера, — заметил я.

— Да, здесь много странностей… Например, известно ли вам, что по истечении срока осужденные на каторжные работы могут возвратиться на родину только в исключительных случаях?

— Не совсем понятно, расскажите подробнее.

— Охотно. Преступник, осужденный всего на пять лет, отбыв наказание, освобождается, но обязан оставаться в Гвиане. Здесь это называется «дублирование» и означает пребывание в течение еще пяти лет под чрезвычайно строгим надзором. Без ведома властей поднадзорным не разрешается покидать город. Чтобы не умереть с голоду, осужденный должен работать, но так как найти работу трудно, то несчастных подбирают и снова отправляют в тюрьму, а оттуда — на каторгу.

— Но, черт возьми, вместо пяти лет получается десять!

— Самое меньшее…

— Послушайте, доктор, эти «господа», разумеется, не могут вызвать ни малейшей симпатии, но, если бы я был присяжным заседателем, которому поручено определять виновность или невиновность человека, я бы прежде всего постарался привести наказание в соответствие содеянному преступлению.

— И тем не менее никто об этом не думает. Приговоренным на шесть, восемь, двенадцать или двадцать лет, соответственно, удваиваются сроки, и им уже никогда не увидеть Франции.

— Но ведь это произвол!

— Что вы хотите от меня? Если речь идет о том, чтобы поступать с каторжниками более деликатно, то лично я против. Кстати, один из них умер сегодня ночью. Его похоронят завтра. Жаль, что вы не увидите, очень любопытная процедура.

— Спасибо. Лицезрение похорон, как гражданских, так и религиозных, событие не столь развлекательное, чтобы о нем сожалеть.

— Дело в том, что эти похороны весьма необычны.

— Да?

— Как правило, умершего каторжника просто бросают в море. Его могилой становится океан, но лишь на некоторое время, ибо через несколько секунд тело бедняги исчезает в бездонных желудках акул.

В эту минуту зазвонили колокола тюремной часовни, и над морскими просторами поплыл похоронный звон.

— Смотрите-ка туда, — обратился ко мне доктор, — видите эти тени, что пробегают вдоль бортов корабля со скоростью снаряда.

— Вижу прекрасно. Их больше двадцати.

— Это акулы. Вот одна из них перевернулась, и ее брюхо блеснуло, словно сталь. Акулы услышали звон колокола. Они уже знают, что это означает, и спешат за добычей. Их ужасное пиршество начнется завтра.

Мне едва не стало плохо.

— Честное слово, если эта церемония начнется сейчас, я убегу в каюту.

— Пожалуйста, не стройте из себя ребенка. Даже детей это иногда забавляет. Например, дочку комиссара Н.

— Как? История акулы и съеденного ею каторжника?

— Представьте себе…

— Что ж, расскажите эту историю, доктор.

— Это случилось полгода тому назад. Я только что прибыл на остров… Умер каторжник. Через двадцать четыре часа его поместили в гроб без крышки. Я увидел, как лодка с гробом пристала к плоской скале, которую вы как раз видите перед собой… Это была своего рода пристань, от которой отправляли в последний путь мертвых. Лодка отплыла на двести метров от берега, труп извлекли из гроба, к ногам привязали камень и под звон колоколов двое мужчин схватили мертвеца и сбросили в море. Таков был обычный ритуал. Эпилог его был коротким: целое полчище акул, этих морских разбойниц, в считанные секунды разорвало беднягу на мелкие кусочки.