Область личного счастья. Книга 2 - Лев Правдин

Бригадир не успел ответить. К ним бежала секретарша начальника строительства, накинув на голову аккуратную зеленую телогреечку.

— Товарищ Корнев, Гаврила Гаврилович просят, скорей к нему.

Иванищев говорил по телефону. Он указал Корневу на телеграмму. Главк сообщал, что утвержден первоначальный проект строительства бумажной фабрики: два корпуса по три машины каждый. Предлагалось немедленно развернуть строительство, чтобы уже к будущему году начать установку машин.

Положив трубку, Иванищев с каким-то угрожающим торжеством спросил:

— Понятно?

Виталий Осипович, глядя в окно, освещенное розовым отблеском костров, злобно ответил словами хитрого бригадира:

— С опозданием думают товарищи из главка.

Ему вдруг припомнилось, с каким напряжением всех сил удалось выкопать этот котлован. Партком взял этот объект под особый контроль, комсомольцы устраивали субботники, самых сильных рабочих поставили на рытье котлована. Все шли на скованную морозом землю как в атаку. Работали день и ночь, невзирая на снег и дождь.

И вот теперь эта работа, которой отдано столько сил и душевных волнений, оказалась ненужной. Придется заваливать с таким трудом выкопанный котлован и начинать новый.

Гаврила Гаврилович подошел к окну. Зарево костров окрасило его черную бороду в цвет старой бронзы. Он, как и все на строительстве, носил простые кирзовые сапоги и стеганку, но из-под рукавов стеганки всегда выглядывали манжеты чистой сорочки нежных тонов, и его галстук был подобран под эти тона.

Он сказал спокойно, даже с некоторым оттенком иронии:

— Ну что же, им сверху видно все.

Закурив, Виталий Осипович переломил спичку и, бросая ее в пепельницу, раздраженно сказал:

— В Цека бы написать надо!..

Не оборачиваясь, Иванищев спокойно спросил:

— О чем? О том, что нас обязывают форсировать вторую очередь фабрики? О том, что нам дали повышенное задание? Об этом напишете?

Виталий Осипович ходил по кабинету от окна до двери и молча курил, а Гаврила Гаврилович продолжал:

— Напишем мы с вами о путанице в сроках, которую создает главк, — легче не станет. Приедет комиссия, да нам же еще и всыплют.

Корнев тоже остановился у окна. Отсюда, сверху, из кабинета начальника днем хорошо была видна вся строительная площадка комбината. Сейчас она тонула в сером мраке, и только редкие точки фонарей создавали характерные очертания того или иного сооружения. Постороннему не легко было бы разобраться в этой путанице огней, но Виталий Осипович читал их как музыкант ноты. Далеко по берегу вдоль реки протянулась цепочка огней — там выравнивают линию берега, забивают шпунт, прокладывают подкрановые пути. Тускло светятся огромные окна варочного цеха, изредка озаряемые зеленой вспышкой электросварки. Высоко над строительной площадкой сверкают яркие фонари, освещающие верх кирпичной трубы и мелкие фигуры каменщиков на ней. Вся труба не видна в темноте, освещена только та часть, где работают каменщики, и они как бы парят в высоте, выкладывая кирпичи прямо на невидимых черных облаках.

Иванищев, стоя за спиной Виталия Осиповича, негромко говорил:

— Ну, конечно, это ненадолго. Должны же понять, наконец, что руководить за тридевять земель нельзя. Главк должен быть приближен к производству. Как совнархозы при Ленине. А пока надо работать. Несмотря ни на что, надо работать.

Внизу, у кроваво-красной от света костров стены бумажной фабрики маленькие черные фигурки людей выбираются из черных щелей котлована. Виталию Осиповичу хорошо видно, как они идут неторопливой походкой, усаживаются у костров и закуривают. Наверное, говорят о неудобствах своей работы, об экскаваторах, которые больше стоят, чем работают, о разных недостатках и еще о многом другом, что кажется им несправедливым и чего, по их мнению, не видит начальство, или видит, но в силу присущего ему бюрократизма не хочет исправить.

Вот, наверное, точно так же, как он сейчас из высокого окна конторы, смотрят руководители главка из своих высоких окон, и кажется им все огромное таежное строительство маленьким и люди черными одинаковыми фигурками. И, наверное, знают эти руководители о той неудовлетворенности, которую подчас возбуждает их деятельность у строителей. Им, наверно, так же, как и Виталию Осиповичу, кажется сейчас, что они одни изнемогают под бременем тяжелой своей должности, что они самые главные, а те далекие маленькие человечки только исполнители их воли. Они не могут думать иначе, потому что очень большое расстояние лежит между их кабинетом и строительной площадкой, затерянной в тайге.

Виталий Осипович бросил окурок в пепельницу. От этих мыслей ничуть не улучшилось настроение. Даже наоборот. Он вдруг ощутил одиночество, которого вообще никогда не знал.

— Ну, я пошел, — сказал он.

Иванищев уже сидел за своим столом и что-то быстро записывал в блокноте. Не переставая писать, он сказал:

— Действуйте.

Виталий Осипович вышел в приемную. Там стоял Вараксин.

Виталий Осипович посмотрел на него, как на незнакомого, неизвестно для чего зашедшего человека, и приказал Лине немедленно вызвать начальников всех цехов. Снова посмотрел на Вараксина и, открыв дверь в свой кабинет, пригласил:

— Давай заходи.

Не сняв полушубка, он сел на свое место. На столе лежали бумаги на подпись и письмо. Сразу узнав крупный, ученический почерк Жени, он положил руку на конверт, помедлил немного, потом решительно выдвинул ящик стола и бросил туда письмо.

— Ну что? — спросил он, требовательно глядя на бригадира.

— Ну что! — повторил тот угрожающе. — Котлован мы завтра закончим. Ребята постараются. А мы вот чего придумали. — Он сел против Виталия Осиповича. — Вы нам копер дайте, которым сваи заколачивают. Мы мерзлоту знаешь как раздолбаем, копром-то.

Виталий Осипович с минуту что-то соображал, смотрел на бригадира. Копер! А ведь это здорово. Раньше бы сообразить.

— Кто придумал? — спросил он.

— Стара придумка.

— Да что ж ты раньше-то!

— Разве все упомнишь.

— Надо все помнить…

Вараксин поднялся:

— Так вы разрешите?

— Ну вот что, — решительно сказал Виталий Осипович. — Котлован этот оставить придется. Новый рыть надо. Да срочно!

Бригадир вдруг нахмурился. Хитрые глаза его потухли.

— Вам виднее, — отчужденно сказал он, разглядывая свою шапку. И вдруг отчаянным голосом завопил: — По рукам вы нас ударили, товарищ Корнев!

Виталий Осипович сурово оборвал бригадира:

— Ну, ладно. Заплакал. Нам доверие оказывают: этот цех на вторую очередь намечался, а нам его в первую поставили. Значит, надо сделать. Жилы порвать, а сделать! Садись. Да сядь же. Сейчас будем совет держать…

Часть вторая

НА УЗКОЙ ТАЕЖНОЙ ТРОПЕ

Избушка, где жил Виталий Осипович, была поставлена между деревней Край-бора и строительной площадкой комбината. Ее срубили прямо в тайге, потом разобрали, связали в плот и пригнали на строительство. Руководил этим делом Петр Трофимович Обманов, а выгрузили из реки и поставили на место крайборские плотники.

Вначале всем казалось, что избушку поставили в очень глухом месте, и сам Виталий Осипович думал так, спотыкаясь ночью о таежные моховые кочки, но со временем все понятия о дальности и глухомани изменились.

Расчищая площадку под биржу, вырубили весь лес.

Сразу сделалось просторно на берегу Весняны, и оказалось, что избушка стоит как раз у самой биржи и совсем недалеко, если идти прямо через поредевший сосновый лесок.

Но вот настало время, когда вдоль всего берега застучали топоры. Плотники рубили эстакаду для выгрузки древесины. Свежая щепа колыхалась на воде, как осенние листья, прибитые ветром к берегу. По ночам редкие фонари сучили в черной воде золотые нити своего скупого света.

Еще не настала пора белых ночей, но уже смягчились краски закатов, сделались нежнее, обольстительнее зори; поэтому, наверное, так долго и не отпускала их от себя уставшая от морозов и завываний метели северная земля.

И если еще нельзя было сказать, что Виталий Осипович возвращается домой засветло, то во всяком случае видны были и дорога, и лес. И елочка, пригнувшаяся под тяжестью снега, не казалась неведомым чудовищем, притаившимся в темноте. И даже можно было различить, кто из встречных кланяется ему.

Но даже если бы они шли один за другим, то последняя встреча все равно надолго бы запомнилась.

Сначала в белесом сумраке возникли затушеванные далью фигуры. Навстречу шли двое. Один высокий, громоздкий, второй пониже, но тоже плотный и плечистый. Первый шел вперевалку, как обычно ходят толстяки. Он широко расставлял ноги и так твердо ступал, словно вбивал их в землю, как сваи. У второго была сторожкая походка большого пуганого зверя. Он шел, чуть отставая от толстяка и все время поглядывая по сторонам, словно принюхивался к многочисленным тревожным запахам, доносившимся со стройки. Одет он был несколько франтовато. Его широкие плечи обтягивала телогрейка с накладными карманами. Черные брюки-клеш колыхались при каждом шаге, обметая блестящие калоши. На маленькой голове серая мохнатая кепка с большим, закрывающим глаза козырьком. А его товарищ одет был неважно. Так, вероятно, одевались все мужики в деревне Край-бора еще в далекие довоенные времена. На нем был очень старый, позеленевший от времени полушубок и заплатанные ватные штаны, заправленные в огромные сапоги. Но голову его украшала хотя и сильно поношенная, но все же городская зеленая фетровая шляпа.