Тёплое лето в Бултыхах - Сухбат Афлатуни

И все меня целуют. И Леник. Я прижимаюсь к нему. Он краснеет, какой глупый.

«Подождите», — говорю строго. «Сейчас я должна обязательно умыться!»

«Умывайся! Только быстрее, завтрак прозеваем».

Нет, нет! Только не опоздать на завтрак! Только не опоздать!

В ванной никаких букетов и украшений нет, но все равно все какое-то праздни-чное, приподнятое: и мыло, и полотенце. Сажусь на унитаз, болтаю ногами. Потом смотрю на грудь. Кажется, немножко выросла. Или нет? Мама говорит, что…

«Ле-на!»

Ой, господи, еще зубы! Еще эти дурацкие зубы! А они там шепчутся, я же слышу! Быстро глотаю пасту и выбегаю из ванной:

«А вот и я!»

— Представляешь, все сразу погасли. Все свечки, которые ставила.

Лодка мягко отталкивается от берега.

Гена на веслах, рядом букет. Красиво, только обертка скрипит. Вода солнечная, зеленая. А меня все озноб. Не могу.

— Выбрось из головы.

— Понимаешь — все. Если бы хоть одна осталась. Ну хоть бы одна.

— Глотнешь?

— Давай… Гадость какая. Где ты его берешь?

— Вернемся, я у себя пиво приготовил, рыбку.

— Ген, я серьезно. Это не шиза, понимаешь. Всю колотит. Меня будут судить, понимаешь, как преступницу. Или грохнут до суда просто, как моего зама. Что ты молчишь? И еще…

— Что?

— Нет, ничего. Так… Что ты так странно смотришь?

Отворачиваюсь, чтобы не видеть его. Наверное, нервы, бессонная ночь. Утром рвало, вообще никуда не хотела плыть.

— Дай еще хлебнуть…

Проплываем островок Тайвань. Здесь всегда кто-то рыбачит, удочки торчат. А сегодня пусто.

Недостроенная вилла местного олигарха. Начал строить, и посадили. Башня торчит, собака лает. Дохлая рыба вверх животом плывет. Солнце греет, бренди в ушах шумит, глаза закрываются. Темнота. Распахивается окно, гаснут свечи.

Счастье продолжается!

Вначале мы всей семьей завтракали. Завтрак был вкуснее, наверное, это папа договорился. Компот — настоящий деликатес, даже пить жалко. И нельзя добавки попросить, или можно, пап?

Папа пошел добывать добавку. Я же именинница. А Леник сказал, что я обнаглела от своего дня рождения. Завидует. Вот уже папа гордо возвращается с компотом, и показываю Ленику язык, чтобы не воображал.

Леник смотрит на меня, потом вдруг берет нож.

Не обычный, столовский, которым ничего не разрежешь, а такой…

И смотрит, и лицо у него сразу другое. А мама с папой ничего не замечают, папа про футбол свой, мама сахар мешает. Мама! Мамочка! Не слышит. Шепчу: «Леник, миленький, не надо… Леник, ты же мой родной братик, не надо!..»

…Труп был найден в озере на вторые сутки вначале жертве были нанесены множественные ножевые раны женщина оказала сопротивление затем была утоплена ведется следствие.

— Ген…

Не знаю, сколько спала. Холодно, зубы стучат. И запах крови, не могу. Откуда?

Солнце ушло, все серое. Уже на середине озера.

Краем глаза замечаю, блеснуло что-то на дне лодки.

Нож!

Нож. Нож. Тот самый. Быстро смотрю на Генку. Чтобы он не заметил.

Молчит, смотрит.

Понятно. Господи, какая я дура! Поверила… Кому поверила?

До берега далеко, нет… Схватить нож, броситься на него? Пока не ждет.

Или ждет? Ждет. Главное, не смотреть на него. Не смотреть.

— Гена… Ген!

Молчит. Не смотреть. Только не смотреть.

— Гена, я все поняла. Слышишь, я все поняла.

Молчит.

— Сколько они тебе за меня… А? Говори. Гена, я не виновата. Ну не молчи… Ни в чем! Ни в чем, все пере… проверили. А у меня сын…

Молчит. Или в воду? Не доплыву. Время потянуть! Может лодка… хоть какая-нибудь, Господи!

Нет. Никого.

Чувствую спиной, как он наклоняется.

Все.

— Лен, гляди, какая чайка прикольная!

И наушники из ушей достает.

Улыбается. Один мне протягивает:

— Хочешь? Арс переписал, что ты отобрала. Классные такие… «Ты помнишь, плыли в вышине-е…» Ты, че с тобой? Лена! Лена, ты че?

— Бренди еще хочешь?

Накрыл меня курткой.

Помотала головой. Погладила его щеку:

— Хомяк…

Еще трясет.

Пристроился рядом. Небо в лицо.

— Спинку вот здесь погладь… Да. Нет, выше. Хорошо. Отпускает. Так там еще… в бутылке?

— Ну. Дать?

— Нет, не надо. Не злишься, что их выбросила?

— Наушники?.. Ладно. Старые уже были.

— Ген… Это уже не спинка…

Вода не холодная. Солнце. Пожарная вышка под водой. Все прозрачно, как мягкое стекло. Церковь, луковка в тине, крест, все шевелится. Мелкие рыбы.

Кажется, что внизу идут люди. Гена говорит, только раз в год здесь такая вода.

— Вода, — Генка вытирает меня, волосы, руки, — я читал, она как человек. Чувствует, соображает… Живое существо, короче.

Подгребаем к недостроенной вилле. Крыша в черепице. Окна пустые. По берегу носится овчарка.

— Это Герда, — говорит Гена. — Наши ее иногда подкармливают, а то сдохла бы.

— «Наши»?

— Ну. Серега, Саныч. Спасатели. Ты их тогда видела… Герда! Герда!

Швыряет на берег сверток. Вот откуда кровью воняло, из свертка. Собака бросается к нему, тощая, с отвисшими сосками.

— Подплывем к берегу?

Генка мотает головой:

— Не подпускает. Охраняет. Этот ее олигарх уже два года сидит. Жена, топ-модель местная, уже к другому, а эта сучка все ждет его.

Герда возится со свертком, мотает его по траве.

— А кувшинки при нем тут посадили. Нож дай.

Плеск воды. Плывет рядом, срезает.

— На, держи…

Мокрые желтые цветы. Мокрая рыжая шерсть на Генкиной груди.

— Ген, не надо желтые.

— Почему?

Кладет мне на колени еще порцию, с них капает.

— Потому что.

Притягиваю его мокрую голову к себе.

Леник стоит на берегу, губы сжаты.

«Ты где была?»

«На катамаране… Потом на речке.»

«Почему не предупредила?!»

«Потому что я сказала, что на озеро.»

«На озеро! Мы весь пляж уже…»

«Я не одна была, я со взрослыми, меня твой друг покатал, мы тебя тоже хотели взять, а тебя не было!»

«Пошли! Отцу это расскажешь.»

«Так нечестно! Тебя Данилов катал, а меня нельзя?»

«Пока ты там каталась, человек утонул! На моторке.»

«Не каталась я ни на какой моторке! Отпусти.»

«А нам сказали, что тебя там видели, там ребенок был!»

Мы идем по пляжу. На нас все смотрят. Вылезает из воды музорганизатор: «Нашли?».

«Видишь? Перед всеми нас опозорила.»

«Леник… Пожалуйста, скажи, что я сама нашлась! Что сама!»

В соснах белеет «скорая помощь». Вокруг нее люди. В машину затаскивают носилки. Мы останавливаемся.

Возле машины стоит Лира Михална и объясняет, как все случилось. Он закрутил руль и заснул посреди озера. Проснулся, забыл что закрутил, и включил мотор. Лодка начала крутиться, его выбросило, а потом еще и лодка по нему проехалась.

«Идиот», — заканчивает Лира Михална.

Задняя дверца захлопывается.

Машина трогается с места.

Старый дедушка Коль был веселый король.Громко крикнул он свите своей:— Эй, налейте нам кубки,Да набейте нам трубки,Да зовите моих скрипачей, трубачей,Да зовите моих скрипачей!

Королевский замок весь в огнях.

Играют музыканты, на подносах разносят кушанья, соки, компоты. Придворные, рыцари, дамы. Все танцуют.

Но лица у них очень грустные.

С тех пор как принцессе исполнилось шестнадцать лет, каждое утро кого-то в замке находили зарезанным, и без крови.

Вначале не знали, кто такими вещами занимается. Не думали, что это принцесса, которую все любили и постоянно делали ей разные сюрпризы. Поэтому все только друг друга спрашивали: «А вы, случайно, не знаете, кто по ночам кровь пьет?» «Нет, не знаем…»

Тогда поставили дежурных, а те смотрят, принцесса ночью выходит из своей принцессиной комнаты и идет такая деловая. А утром, пожалуйста, — еще один труп. Тогда дежурные пошли и сказали королю и королеве. Но король с королевой их даже не слушали. Еще и наорали на дежурных. «Наша дочка — кисонька, золотко и пятерочница, а будете еще ябедничать, сразу вас казним, потом не обижайтесь».

А сами каждое утро стригли принцессе ногти, потому что ногти у нее росли со скоростью света, и вот они сами видят под ногтем каплю крови. А принцесса такая говорит: «А это я в носу нечаянно ковыряла!». Но король с королевой уже все поняли, откуда капля, и стали на ночь принцессу закрывать. Днем она же нормальная, гуляет, танцует, как человек, а ночью — вампира, и объяснять ей бесполезно, совести ни капельки нет. Стали ее закрывать на вот такой замок. А она на него только смеется, она и через закрытую дверь проходит, она же нечистая сила.

Тогда одна добрая фея королю с королевой говорит: «Вы ключ снаружи в замочной скважине оставляйте. А если что, ударьте ее по левому плечу, и она умрет». Королева говорит: «Нет, не могу, это я сама виновата, я так ее избаловала, все ей разрешала, а она не виновата!» Фея говорит: «Ну смотрите, я вас, как родителей, предупредила». И улетела. А вампира уже всех и в замке, и в королевстве убила, даже короля. Осталась только королева. И еще один слуга с дочкой, они вампире прислуживали, причесывали ее золотистые кудри и за продуктами ходили. Тогда вампира взяла и королеву тоже зарезала: плевать, говорит, что это родная мамочка, и захохотала. А королева при смерти позвала слугу и сказала ему и про ключ, чтобы из двери не вынимал, и про плечо. И умерла. Слуга быстро похоронил королеву, крестик поставил и пошел по своим делам. А тут уже ночь наступила, темнота, ни одного огонька, людей же кругом нет. Слуга вампиру закрыл, дочку тоже спать уложил, прочел ей сказку и сел картошку чистить. И смотрит на дверь, как принцесса выкручиваться будет. И еще чеснок, весь, какой в королевстве был, притащил на кухню. И вот часы бьют полночь, и ключ начинает медленно, медленно…