Тёплое лето в Бултыхах - Сухбат Афлатуни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поваленная сосна.
— Ладно, Лень, — снимаю с себя его руки. — Не надо.
— Сказать, почему я согласился на это все?
— Ну, скажи.
Знаю, что скажет. Его проблемы. Моя совесть чиста, намеков я не давала. Если что-то себе нафантазировал, сам виноват. Он — мой брат. И будет моим братом. Еще три дня. Три счастливых дня. Как договаривались. Инцест по сценарию не предусмотрен.
— А Гена у тебя по сценарию был предусмотрен, да? Он тоже кого-то изображает?
— Послушай, Лепс… Мне вообще-то достаточно лет, чтобы…
— Ага, достаточно. Вот и потянуло на молодняк.
— А вот хамить не нужно.
— А кто тебе сказал, что…
— Не нужно, говорю, хамить. Это мое личное дело, с кем я и вообще. Тоже мог бы себе найти здесь, пожалуйста. Я бы никакой ревности тебе не устраивала.
— А у меня с этим вообще никогда проблем не было.
— Вот и рада за тебя. Что так смотришь?
— Но амеба же! Просто амеба.
— Насчет второй части спорить не буду.
— Какой второй части? А… Хм. Ну если у тебя такие скромные запросы. Ну, о-о-чень скромные.
— Ой, а ты откуда знаешь, какие у меня?
— Да видел.
— Что-что?
— Проехали.
— Нет уж, скажи. И что ж такое ты видел?
— Проехали, говорю.
— Нет уж, раз начал…
— Проехали, следующая станция «Новые Жопки».
— Что — ты — видел?
— Отпусти… На озере… В бинокль. Как вы в лодке. Довольно примитивно.
Мне становится смешно.
Сразу представила. Мы с Генкой. И этот придурок недоделанный с биноклем.
— Что смеешься?
— Да так…
Сажусь на траву. Порыв ветра.
Садится рядом, прижимается. Господи, как похож все-таки.
Кладу голову ему на плечо.
Небо вспыхивает.
— Бежим! — вскакиваю, хватаю его за руку. — Сейчас ливанет! Тикаем… Ленька!
Удар грома.
— Солнце!
Группка в спортивных костюмах послушно поднимает руки.
— Воздух!
Все машут руками.
Солнца нет. И воздух сырой, бр-р.
— Космическая энергия! Приди к нам, космическая энергия!
— Иду, иду… Иду, мам.
Отхожу от окна.
— Давай, — мама возится с дорожной сумкой, — помоги мне с молнией.
До двенадцати ноль-ноль надо освободить номер.
На завтрак сырники со сметаной.
Котлеты с гречкой. Котлеты не надо. «На дорогу надо поесть», — мама подвигает мне тарелку.
Мама с папой пошли в номер, а мы с Леником искали на прощание белок. Спустились к озеру.
— Нынче ветрено, и волны с перехлестом… — читает Леник. — Скоро — осень, все изменится в округе.
Да, скоро все изменится.
Очень скоро. Вернемся, надо будет срочно на узи. Хотя и так ясно. Картина Репина «Не ждали». Она же — «Приплыли». Почиститься, разгрести дела в офисе, поговорить с Казимировым. И ждать суда.
— Пойду в номер. — Леник зевает. — Родителям помочь надо.
На горизонте появляется Гена. Понятно. Встреча боевых друзей на Эльбе.
Леник засовывает ладони в карманы треников и гордо удаляется.
— Привет! — Генка хватает меня за руку, мнет ладонь. — Что это он убежал?
— Не знаю. Тебе, наверное, обрадовался.
— Странный он, этот, твой. Ребята говорили, я еще тебе хотел сказать, ходит, что-то следит. За нами, за тобой. Наши хотели с ним поговорить, нет, чисто поговорить, я сказал, что не надо, это ее брат. Он тебе брат ведь?
— А что?
— Не похожи.
— У нас отцы разные.
И матери, мой милый. Но тебе это знать не обязательно.
Вспоминаю, как бежали вчера с Леником под ливнем. Вымокли как собаки. Вернулись, а горячую воду отключили, душа нет. Грелись феном.
— Сегодня уезжаете?
Киваю.
— Лена…
— Что?
На озере волны. Кусты облепихи, катамаран на цепи качается.
«Чем там кончилось, Лень? Ну, скажи, чем?»
Льет дождь. Лежим. Ленька рядом, с мокрой головой. Мама с папой в фойе, там телевизор, взрослые.
«Ленечка, ну что там было? Ты всегда расскажешь до интересного, и бросаешь!»
«Потому что ты дурацкие вопросы задаешь».
«Какие я дурацкие вопросы?»
«На балконе».
На балконе мы были недолго. Леник сказал, что должен постоять под дождем. Я попросилась с ним. Было темно, мокро и щекотно, дождь был теплым. Что я его спросила? Ничего не спросила. Один вопрос задала, и все. Специально выдумывает, чтобы не рассказывать.
«Лень, ну что там эта вампира сделала?»
«Ничего».
«Совсем? Она больше не выходила из двери? Так и сидела до пенсии, да?»
Леник хмыкает, но молчит.
«А я знаю, — подвигаясь к нему, — она исправилась. Исправилась?»
«Вампиры не могут исправиться», — говорит Леник, берет мою руку и притягивает к своей голове. «Потрогай, мокрая еще?»
«Мокрая. А почему не могут исправиться? Они что… Они как фашисты, да?»
«Они хуже!» — Леник вытирает голову. «Фашисты никогда не бывают бессмертными. Вообще! Сбросить на них бомбу, и все. И танками, и пулеметами их: та-та-та! Ложись!»
Хватает подушку, швыряет в меня.
Ах, так! Ну, держись…
«Чур, я за красных!» — бросаю подушку обратно.
«Вы — за красных обезьян! А мы за красных офицеров! Ба-бах!»
«Ай, отпусти! Ну больно!»
«А ты… не щекотайся! Глупая красная обезьяна… ты… нарушаешь правила!»
Мы барахтаемся на ковре.
Лицо Леника становится серьезным.
Поднимается, садится на кровать:
«Ладно… Ложись и слушай, только молча… Вампира, она тогда…»
Я быстро ложусь и крепко закрываю глаза, чтобы было страшнее. Натягиваю одеяло.
«Вампира… она там сидела, за дверью. Ей хотелось крови… Ей так хотелось крови! И она скрежетала своими острыми зубами. А слуга уже ложился спать. И тут…»
Нет, с закрытыми слишком страшно. И дышать под одеялом неудобно.
«И тут из спальни выбежала — маленькая, маленькая девочка!»
«Кто?!»
«Дочка слуги».
«Ой, зачем?! В туалет, да? Вот дура! Не могла потерпеть!»
«Значит, не могла.»
«А я бы дотерпела. Нужно волю в себе воспитывать.»
«А она — не могла, понятно? И вообще она была маленькая, поэтому выбежала… И нечаянно задела ключ!»
«Тот самый?»
«Да, который торчал в двери. И вот ключ выпал. Ба-бах! Дверь открылась, и из нее выходит… вампира! Схватила девочку и мгновенно выпила из нее всю кровь.»
Леник кусает подушку: «О, как вкусно! Какая теплая кровь!»
Я быстро натягиваю одеяло.
Слышу, как страшно стучит сердце и что-то булькает в животе.
«Лень, а слуга? Он что, бросил родную дочку? Он убежал?»
«Нет. Он просто не успел. Он вскочил, а вампира уже дочку раз, и в сторону! И на него с зубами бросилась! „О, мне не хватило, мне надо еще, еще…“».
«Беги, дурак! Беги, что стоишь?!»
«Ты че — беги? Она знаешь? Она же как метеор! Вжиу! Вжиу! И тогда он вспомнил, и — бабах!»
«Что?»
«Как ей по левому плечу!»
«Ай-и… Ты че, совсем?! Больно же, дурак!»
Отворачиваюсь, плачу.
Подползает сзади:
«Ну, хочешь, на, меня ударь».
«Возьму и ударю…»
«А-а!.. Я сказал ударь, а не пни! Уродина! Все, больше тебе никаких историй не буду до конца жизни.»
«Ну и не надо! Я сама вырасту и все в книжках прочитаю.»
«А в книжках про это нету!»
«А я в кино пойду и попрошу, чтобы специально такой фильм сняли!»
«Ага, они тебя прямо послушают».
«А вот и послушают!»
Молчим. Дождь перестает.
Где-то еще падают капли.
«Ленка, спишь?»
«Нет».
«Будешь печенье, у меня с ужина…»
«Да. А она умерла?»
«Кто?»
«Вампира».
«Ну да. Он же ее по левому плечу».
«Жалко», — жую печенье.
«Кого? Вампиру?»
«Не. Что все так кончилось».
«Ты что, это еще не конец».
«Она что, только притворилась?» — перестаю жевать.
«Нет. Она точно умерла. Только крикнула „О-о, майн гот!“ И на пол. Слуга их на тележку, ее и дочку, и на кладбище. Могилки рядом выкопал. Дочке крест поставил, а вампире просто холмик и буквы такие: „Собаке — собачья смерть!“».
«И один в королевстве остался?»
«Ну да, а ты что думала? Ходит по королевству, а кругом только могилы, скелетики разные…»
«Лень, а ты трусики себе сейчас зачем снял?»
«А ты что, подглядываешь?.. Ничего не снял! Вот… потрогай».
«Нет-нет, я не подглядываю… Ну что там слуга сделал?»
«Слуга? Ну вот, ходил, ходил. Туда пойдет, сюда. Одна только радость — на кладбище прийти и цветочки положить».
«Розы, да? Белые?»
«А из могилы принцессы, она же рядом, все время ноготь рос. Огромный! Хотел его спилить, два дня пилил, пилил, а ноготь только сильней. И вот он как-то пришел с цветами и поскользнулся. И на ноготь напоролся. „А!..A!“».
Леник бросается на спинку кровати, дергается и скатывается на пол.
«И повис на ногте, и умер. А из-под земли такой хохот: ха, ха, ха!»
Лежим, молчим.
По стеклам течет дождь.
Снова начинаем говорить, только шепотом.
