Тринадцатая сказка - Диана Сеттерфилд

Но вот и этот день приблизился к концу; на завтра, в сочельник, был назначен мой отъезд. Сказать по правде, уезжать мне не хотелось. Тишина большого дома и возможность уединенных прогулок по прекрасному саду были именно тем, что мне требовалось в данное время. Отцовский магазин и сам отец представлялись мне маленькими и очень далекими; и еще более далекой, как всегда, казалась мама. Ну а что до Рождества… У нас оно особо не отмечалось, слишком близко соседствуя в календаре с моим днем рождения, чтобы мама могла вынести празднование по поводу рождения другого ребенка другой женщиной вне зависимости от того, как давно это произошло. Я подумала об отце, который каждый год просматривал открытки от немногочисленных друзей семьи и оставлял на каминной полке те из них, что изображали безвредных Санта-Клаусов или зимние сценки со снегом и птичками, в то же время пряча подальше изображения Мадонны с младенцем. Каждый год он втайне от мамы собирал небольшую коллекцию таких картинок: счастливая роженица, взирающая на свое единственное, прекрасное, идеальное дитя, которое так же радостно глядит на свою мать, и вместе они создают образ благостного единения в любви. И каждый год эта коллекция тайком переправлялась в мусорный бак на улице.

Я знала, что мисс Винтер вряд ли будет возражать, если я попрошу разрешения остаться. Возможно, она даже сочтет полезным мое присутствие здесь в предстоящие дни. Но я не стала обращаться к ней с просьбой. У меня не хватило духу. Я видела, как быстро угасает Эммелина, и по мере этого угасания незримая рука все крепче сдавливала мое сердце. Чутье подсказывало мне, что финал драмы близок, и я трусливо воспользовалась приближением Рождества, чтобы сбежать и не быть свидетельницей развязки.

Вечером я отправилась к себе и собрала вещи, а затем вернулась в спальню Эммелины, чтобы попрощаться с мисс Винтер. Сестры больше не шептались; сумрак и тишина неподвижно висели в комнате. На коленях мисс Винтер лежала раскрытая книга, но освещение уже не позволяло читать; вместо этого она печально смотрела в лицо сестры. Эммелина не шевелилась, если не считать ритмичных колебаний одеяла в такт ее дыханию. Глаза ее были закрыты, и она казалась спящей.

— Маргарет… — приветственно прошептала мисс Винтер и указала мне на свободный стул.

Она, похоже, обрадовалась моему появлению. Мы сидели, слушая дыхание Эммелины; дневной свет тихо таял за окном.

Эммелина, лежа на смертном одре между нами, дышала ровно и спокойно; ее вдохи и выдохи напоминали шорох гальки на морском берегу при слабом волнении.

Мисс Винтер ничего не говорила, и я воспользовалась этим, сочиняя про себя самые невероятные послания, которые я могла бы передать моей сестре с этой готовящейся к отбытию в другой мир путешественницей. Каждый ее выдох, казалось, сгущал наполнявшую комнату атмосферу скорби.

Но вот мисс Винтер, к тому времени видная лишь как темный силуэт на сером фоне окна, пошевелилась.

— Возьмите это, — сказала она, и я догадалась: она что-то протягивает мне во тьме поверх постели.

Я протянула руку навстречу, и мои пальцы сомкнулись на кожаном предмете с металлическим замком. Вроде старинной книги.

— Это одно из сокровищ Эммелины. Ей оно уже не понадобится. А сейчас вам пора уходить. Прочтите это на досуге, а после вашего возвращения мы продолжим историю.

С книгой в руке я прошла через темную комнату, вслепую нащупывая мебель, стены и дверь. За моей спиной, как мелкая галька в морском прибое, шуршало дыхание Эммелины.

ДНЕВНИК И ПОЕЗД

Дневник Эстер оказался в плачевном состоянии. Ключик отсутствовал, но нужды в нем все равно не было, ибо замок сломался и насквозь проржавел, оставляя на пальцах оранжевые пятна при каждом прикосновении. Первые три листа слиплись и приплавились к обложке. Нижнюю строку на каждой странице скрывало коричневое пятно, словно дневник этим концом окунули в какую-то густую жижу. Отдельные листы были грубо выдраны, а на их уцелевших клочках сохранились загадочные сочетания букв: «аbn, сг, tа, еst…». В дополнение к этим напастям, дневник побывал в воде, из-за чего его страницы коробились, и в закрытом виде он заметно превосходил свою изначальную толщину.

Именно воздействие воды представляло для меня наибольшую проблему. При беглом взгляде на текст я сразу узнала почерк Эстер. Я узнала эти твердые верхушки строчных букв «d» и «h», эти плавные нижние петли, этот равномерный наклон, это экономичное размещение слов на странице. Но при ближайшем рассмотрении текст оказался неясным и размытым. Что, к примеру, означала данная вертикальная черточка: «l» или «t»? А это расплывчатое закругление: «а» или «е»? Или, может быть, «s»? Как следовало понимать данное сочетание: «bet» или «lost»?

Словом, легкого чтения не предвиделось. Впоследствии я расшифровала и переписала набело весь текст, но в тот праздничный день в переполненном поезде я не могла спокойно воспользоваться бумагой и карандашом. Примостившись у окна в углу купе, я уткнулась носом в раскрытый дневник и ломала голову над его содержанием. Сначала я разбирала в среднем одно слово из трех, но постепенно приспособилась, вчиталась в смысл, и слова сами устремились мне навстречу, вознаграждая мои усилия. Вот так, в поезде, в канун Рождества, передо мной оживала Эстер.

Не буду испытывать терпение своих читателей, воспроизводя дневник в том фрагментарном виде, как он явился мне тогда. Следуя духу самой Эстер, я привела этот текст в порядок. Я убрала из него хаос и путаницу. Я заменила сомнения уверенностью, предположения — четкими определениями; я заполнила пустоты и пробелы. Правда, действуя таким образом, я могла иной раз употребить выражение, нехарактерное для стиля Эстер, но гарантирую, что подобные вольности касаются лишь несущественных деталей. Там, где речь заходит о важных вещах, я тщательно изучала каждую неясность, дабы увериться, что точно передала изначальный смысл.

Я привожу здесь не полный текст дневника, а лишь выдержки из него. Мой выбор был продиктован прежде всего связью данных эпизодов с интересовавшей меня темой — историей мисс Винтер, — а также стремлением дать общую картину жизни Эстер в Анджелфилде.

На расстоянии Анджелфилд-Хаус смотрится весьма эффектно, хотя здание и проигрывает из-за неудачно сориентированного фасада и беспорядочного расположения окон; однако вблизи его аварийное состояние сразу бросается в глаза. Отдельные участки каменной кладки настолько повреждены непогодой, что существует риск их обрушения. Оконные рамы прогнили и растрескались. Крыша выглядит так, словно по ней прошелся ураган. В ближайшее время надо будет провести тщательный осмотр чердака и потолков в мансарде.

Экономка встретила меня в дверях. Она безуспешно пытается скрыть тот факт, что у нее серьезные проблемы со зрением и слухом. В этом нет ничего удивительного, принимая во внимание ее возраст. Той же немощью можно объяснить и крайнюю запущенность практически всех помещений дома, но, по всей видимости, семейство Анджелфилдов не хочет увольнять женщину, всю свою жизнь проведшую у них на службе. Я могу одобрить такое отношение к старым слугам, но не понимаю, почему бы хозяевам не пригласить в помощь экономке кого-нибудь более молодого и трудоспособного.

Миссис Данн рассказала мне о том, как ведется домашнее хозяйство. Семья уже много лет обходится нерационально малым количеством прислуги, и это считается у них в порядке вещей. Я пока еще не выяснила, в чем причина такого самоограничения. Пока мне известно лишь то, что, помимо членов семьи, в усадьбе живут миссис Данн и садовник по имени Джон Коупенс. В приусадебном парке обитают олени (правда, на них уже давно не ведется охота), однако человек, за ними присматривающий, никогда не бывает в доме; он подотчетен тому же поверенному, который заключил со мной договор о найме и который, видимо, выполняет функции управляющего имением, — если предположить, что здесь осуществляется хоть какое-то управление. Текущими финансовыми вопросами ведает миссис Данн. Когда я высказала предположение, что Чарльз Анджелфилд по крайней мере раз в неделю проверяет счета и квитанции, миссис Данн рассмеялась и спросила, неужели я думаю, что она с ее зрением способна заполнять какие-то там бумаги и составлять счета? Я не могу не признать подобный подход к делу по меньшей мере неразумным. При всем том я отнюдь не склонна считать миссис Данн особой, не заслуживающей доверия. На меня она произвела хорошее впечатление, и я очень надеюсь, что при нашем более близком знакомстве ее кажущаяся скрытность объяснится не чем иным, как все той же старческой немощью. Я составила для мистера Анджелфилда служебную записку, в которой особо отметила преимущества аккуратного ведения счетов и вызвалась взять на себя эту обязанность, если он слишком занят, чтобы лично контролировать свои финансы.