Тринадцатая сказка - Диана Сеттерфилд

Рабочий был явно взволнован. Говорил он отрывистыми фразами, делая между ними большие паузы, во время которых его собеседники молчали, терпеливо дожидаясь продолжения. По ходу рассказа он ткнул пальцем в замерший поблизости экскаватор и выразительно лязгнул зубами, изображая, видимо, захват ковшом грунта, а в конце нервически дернул плечом и махнул рукой перед глазами, словно отгоняя прочь только что нарисованный им образ.

Откинулся полог тента, из-под которого вылез и присоединился к разговору пятый человек. После недолгого совещания с его участием бригадир направился к своим подчиненным и что-то им сказал. Те закивали с понимающим видом и принялись собирать каски и термосы, а затем цепочкой потянулись к машинам, припаркованным за оградой усадьбы. Полисмен занял позицию перед тентом, спиной ко входу, а человек в пальто повел бригадира и дававшего показания рабочего к полицейской машине.

Я опустила фотоаппарат и посмотрела на усадьбу уже без помощи оптики. Совсем недавно я побывала в том месте, где сейчас находился тент. Мне вспомнилось мрачное зрелище: уничтоженная и оскверненная библиотека, остатки книжных стеллажей, обрушенные потолочные балки. Мне вспомнилась дрожь страха, с которой я ступала по груде камней и обгорелого дерева.

В той комнате находилось мертвое тело, погребенное под пеплом сожженных книг, в книжном шкафу вместо гроба, — могила, которую на протяжении полувека скрывали обломки рухнувших этажей.

Эта мысль преследовала меня неотвязно. Я прибыла сюда, ведя поиски определенного человека, и вот, судя по всему, некий человек был только что найден. Как тут было не провести параллель? Но ведь Эстер покинула усадьбу за год до пожара — с какой стати ей было возвращаться? И в следующий миг меня осенила догадка, настолько простая, что трудно было не увериться в ее правильности.

А что если Эстер не уезжала отсюда вообще?

Добравшись до аллеи, я увидела двух белокурых детей, которые брели к выходу из усадьбы. Они то и дело спотыкались: дорога была разбита колесами и гусеницами тяжелой техники, а они совсем не смотрели под ноги. Вместо этого они все время оглядывались назад.

Первой меня заметила девочка. В очередной раз споткнувшись и едва не упав, она подняла взгляд и, обнаружив меня в нескольких шагах перед собой, резко остановилась. Ее брат также меня увидел и, сознавая себя носителем важной информации, рискнул заговорить с незнакомым человеком:

— Туда нельзя. Так сказал полисмен. Туда никого не пускают.

— Понятно, — сказала я.

— Они построили большую палатку, — робко добавила девочка.

— Я ее видела, — сказала я.

В воротах усадьбы показалась их мать. Она шла быстро и слегка запыхалась.

— Дети, с вами все в порядке? Я видела проехавшую полицейскую машину… — Она повернулась ко мне. — Что здесь случилось?

Вместо меня ответила девочка.

— Полицейские построили палатку. К ней никого не пускают. Они сказали нам идти домой.

Женщина взглянула на тент и нахмурилась.

— Обычно они делают так, когда… — Она не стала заканчивать фразу в присутствии детей, но я прекрасно ее поняла.

— Думаю, именно это и случилось, — сказала я.

Она инстинктивно сделала движение, собираясь притянуть детей к себе, но в последний момент ограничилась тем, что поправила сыну шарф и откинула волосы с глаз дочери.

— Идем домой, — сказала она им. — Сейчас слишком холодно для прогулок. Я приготовлю вам горячее какао.

Дети проскочили под аркой ворот и помчались в сторону деревни. Прочно соединенные незримой нитью, они на бегу менялись местами или синхронно бросались из стороны в сторону, уверенные, что всегда будут рядом, в пределах длины связующей нити.

Следя за ними, я еще мучительнее сознавала собственную незавершенность.

— Может, и вы не откажетесь от чашки какао? — предложила мне их мать. — Я смотрю, вы совсем замерзли: в лице ни кровинки.

Мы пошли вслед за детьми.

— Меня зовут Маргарет, — представилась я. — Я друг Аврелиуса Лава.

Она улыбнулась.

— Я Карен. Присматриваю за оленями в парке.

— Я знаю. Аврелиус о вас говорил.

Девочка впереди попыталась протаранить своего брата; тот увернулся, выскочив на середину дороги.

— Томас Амброс Проктор! — с шутливой строгостью крикнула их мать. — Держитесь обочины!

Я вздрогнула, услышав это имя.

— Простите, как вы сейчас назвали вашего сына? Она глядела на меня непонимающе.

— Просто… в усадьбе раньше работал один человек по фамилии Проктор, — поспешно добавила я, объясняя свое любопытство.

— Это был мой отец, Амброс Проктор.

Я приостановилась, соображая.

— Амброс Проктор — юноша, которого нанял Джон-копун, — это ваш отец!

— Джон-копун? А, вы о Джоне Коупенсе. Да, это он пристроил моего отца на работу в усадьбе. Только это случилось задолго до моего рождения. Я появилась на свет, когда отец уже разменял шестой десяток.

— Я бы не прочь выпить чашку какао, если ваше предложение остается в силе, — сказала я, снова прибавляя шаг. — Кстати, у меня для вас есть небольшой подарок.

Я вынула свою закладку из дневника Эстер. Это была фотография, при виде которой Карен расплылась в улыбке. Ее сынишка стоял с чрезвычайно серьезным и гордым видом: руки по швам, грудь колесом, на голове большая желтая каска.

— Я помню тот день, когда он заявился домой в этой каске. Он будет очень рад снимку.

— А ваша нанимательница — мисс Марч — когда-нибудь видела Тома?

— Тома? Нет, навряд ли. Вообще-то есть две мисс Марч, они сестры, но одна вроде как не в своем уме, и всеми делами в усадьбе ведает другая. Насколько я знаю, она живет уединенно и после того пожара ни разу не бывала в Анджелфилде. Я и сама никогда не видела хозяйку, а связь с ней поддерживаю через поверенного.

Карен стояла у плиты, подстерегая готовое вскипеть молоко. Из окна кухни был виден садик за домом, а дальше поля, по которым Аделина и Эммелина когда-то катили похищенную у Меррили коляску с младенцем. Нынче редко встретишь пейзаж, практически не изменившийся за последние несколько десятилетий.

Мне следовало соблюдать осторожность, чтобы не сболтнуть лишнего. Похоже, Карен не знала, что мисс Марч, хозяйка Анджелфилда, является той самой знаменитой Видой Винтер, чьи книги я успела заметить на полке в ее гостиной.

— Я тоже работаю на семью Анджелфилдов, — сказала я. — Пишу книгу про детство сестер. И когда я показала этот снимок мисс Марч, у меня возникло впечатление, что она узнала мальчика.

— Это исключено. Хотя погодите…

Она еще раз посмотрела на снимок, а затем крикнула сыну, находившемуся в соседней комнате:

— Том, принеси-ка фотографию с камина! Ту, что в серебряной рамке.

Появился Том с фотографией; его сестренка шла следом.

— Взгляни, — сказала ему Карен, протягивая снимок, — эта леди тебя сфотографировала.

Увидев свое фото, мальчишка засиял от восторга.

— Я могу это взять? — спросил он.

— Конечно, — сказала я.

— А ты покажи Маргарет своего дедушку, — сказала Карен.

Обойдя стол, он смущенно протянул мне старую фотографию в рамке.

На ней был изображен очень молодой человек. Лет восемнадцати, а то и меньше. Он стоял рядом со скамейкой на фоне подстриженных тисовых деревьев. Место я узнала сразу же: это был фигурный садик в усадьбе. Юноша снял кепку и держал ее в руке; мой внутренний взор тотчас воссоздал порядок его движений — я увидела, как он левой рукой стягивает с головы кепи, а предплечьем правой проводит по лбу, вытирая пот и одновременно поправляя челку. Он чуть задрал подбородок и, стоя против солнца, старался не щуриться, что ему почти удалось. Рукава его рубашки были закатаны выше локтей, а воротник небрежно расстегнут, открывая шею; в то же время я приметила аккуратно отутюженные складки его брюк и отсутствие садовой земли на тяжелых ботинках, которые он, видимо, почистил перед фотосъемкой.

— Он еще работал в усадьбе, когда случился пожар? Карен разлила какао по кружкам, и дети присоединились к нам за кухонным столом.

— Насколько мне известно, к тому времени его уже взяли в армию. Он потом очень долго — почти пятнадцать лет — не появлялся в здешних местах.

Сквозь зернистую поверхность старого фото я вгляделась в эти черты и без труда уловила сходство Амброса Проктора с его собственным внуком. О таких обычно говорят: он славный парнишка.

— Знаете, отец очень мало рассказывал мне о своей молодости. Он вообще был человеком сдержанным и молчаливым. А я бы хотела знать о нем больше. К примеру, почему он так поздно женился. Они с моей мамой обвенчались, когда ему было далеко за сорок. Может, у него в прошлом была какая-то несчастная любовь? Но в детстве ты не задаешься такими вопросами, а когда я повзрослела… — Она грустно вздохнула. — Он был очень хорошим отцом. Терпеливым. Добрым. Всегда готовым помочь. Но сейчас мне кажется, что я никогда не знала его по-настоящему.