Город и псы - Марио Варгас Льоса
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но… – сказала Тереса, когда он замолчал. Она, казалось, совершенно сбита с толку. – Я его почти не знала. Но мне очень жаль. Это ужасно! – она положила руку ему на плечо. – Он ведь был в твоем взводе, да? Ты поэтому так переживаешь?
– Отчасти – да, – медленно проговорил Альберто. – Мы с ним дружили. К тому же…
– Да, да, – сказала Тереса, – почему ты так изменился? Что еще случилось? – она придвинулась к Альберто и поцеловала его в щеку. Альберто не пошевелился, и она, вспыхнув, отстранилась.
– А тебе этого мало? – сказал Альберто. – Тебе мало, что он вот так погиб? Я даже поговорить с ним не успел. Он думал, я его друг, а я… Мало тебе этого?
– Почему ты со мной говоришь таким тоном? – сказала Тереса. – Не увиливай, Альберто. За что ты на меня злишься? Тебе про меня что-то сказали?
– Тебе наплевать, что Арана умер? – выкрикнул он. – Я тебе про Раба рассказываю. Почему ты меняешь тему? Думаешь только о себе и… – тут он умолк, потому что от его крика глаза Тересы наполнились слезами, губы задрожали. – Прости. Я всякую чушь несу. Я не хотел на тебя кричать. Просто столько разного произошло, я весь на нервах. Пожалуйста, не плачь, Тересита.
Он привлек ее к себе, Тереса положила голову ему на плечо, и некоторое время они так сидели. Потом Альберто прижался губами к ее щекам, глазам, долго целовал в губы.
– Конечно, мне его очень жалко, – сказала Тереса. – Бедненький. Но ты был такой взбаламученный, что я испугалась – думала, ты на меня за что-то разозлился. И ты ужасно кричал. Я никогда тебя таким не видела. У тебя сделались страшные глаза.
– Тереса, – сказал Альберто, – я хотел кое-что тебе рассказать.
– Да, – сказала она. Она раскраснелась и радостно заулыбалась. – Рассказывай, я все-все хочу про тебя знать.
Он вдруг замолчал, и тревога на его лице сменилась слабой улыбкой.
– Так о чем ты? – сказала Тереса. – О чем хотел рассказать, Альберто?
– О том, что я тебя очень люблю, – сказал он.
Дверь распахнулась, и они поспешно отпрянули друг от друга: кожаный портфель повалился, фуражка полетела на пол, Альберто нагнулся подобрать. Тетка благостно улыбалась. В руках у нее был сверток. Пока они готовили, Тереса за спиной у тетки посылала Альберто воздушные поцелуи. Потом поговорили о погоде, о следующем лете и о хороших фильмах. Только за едой Тереса рассказала тетке про смерть Араны. Та громогласно запричитала, многократно перекрестилась, посочувствовала родителям, особенно несчастной матушке, и высказалась в том духе, что самые ужасные горести постигают самых хороших людей, неизвестно почему. Как будто собиралась заплакать, но только утерла глаза и чихнула. После обеда Альберто объявил, что ему пора. Провожая его, Тереса спросила:
– Ты правда на меня не сердишься?
– Не сержусь, честное слово. С чего мне на тебя сердиться? Но, возможно, мы какое-то время не увидимся. Пиши мне в училище каждую неделю. Я тебе потом все объясню.
Позже, когда Альберто исчез из виду, Тереса почувствовала себя озадаченной. О чем он пытался ее предупредить? Почему так внезапно сорвался? И внезапно ее пронзила догадка: «Он влюбился в другую и постеснялся мне сказать, потому что я позвала его на обед».
В первый раз мы пошли в Ла-Перлу. Тощий Игерас спросил, не возражаю ли я добираться туда пешком, или поедем на автобусе. Мы шли по проспекту Прогресса и болтали обо всем на свете, кроме того, что нам предстояло сделать. Тощий вроде не нервничал, наоборот, был даже спокойнее, чем всегда, и я подумал, что это он так хочет меня приободрить – я еле полз от страха. Тощий снял кофту, сказал, жарко ему. Я мерз, весь трясся и трижды останавливался пописать. Когда мы добрались до больницы Каррьон, из-за деревьев нам навстречу вышел какой-то мужик. Я подскочил и заорал: «Тощий, легавые!» Мужик оказался одним из тех, кто сидел накануне с Игерасом в кабаке на Саенс Пенья. Он, в отличие от Игераса, был насупленный и вроде стремался. С Тощим они говорили каким-то своим манером, я не очень понимал. Мы пошли дальше, и вскоре Тощий сказал: «Здесь срежем». Мы свернули с дороги и двинули полем. Было темно, я все время спотыкался. Не доходя до Пальмового проспекта, Тощий сказал: «Тут можем устроить привал, чтобы все обговорить». Сели, и он разъяснил мне, что нужно будет делать. Сказал, дом стоит пустой. Они помогут мне забраться на крышу. Я должен спуститься со стороны сада и пролезть в малюсенькое незастекленное окошко. Потом открыть им окно со стороны улицы, вылезти обратно и вернуться в условленное место. Ждать их там. Тощий несколько раз повторил мне указания и подробно рассказал, где именно в саду искать окошко. Он вроде бы хорошо знал, как в доме что устроено, в точности описал расположение всех комнат. По заданию у меня вопросов не было – были насчет того, что могло произойти: «Ты уверен, что в доме никого? А если собаки? А если меня сцапают?» Тощий меня терпеливо успокаивал. Потом повернулся к тому мужику и сказал: «Ну, давай, Кулепе, пошел». Кулепе отчалил в сторону Пальмового проспекта, и вскоре мы потеряли его из виду. Тогда Тощий спросил: «Боишься?» – «Да, – сказал я, – немножко». – «Я тоже, – сказал он. – Это ничего. Мы все боимся». Тут раздался свист. Тощий встал и сказал: «Пошли. Свистят – значит, поблизости никого нет». Меня взял мандраж, и я сказал: «Тощий, можно я лучше в Бельявисту вернусь?» – «Не дури, – сказал он, – полчаса – и готово дело». Мы пошли к проспекту, и навстречу нам вынырнул Кулепе. «Как на кладбище, – сказал он, – даже котов нет». Дом в потемках казался огромным, как замок. Мы его обогнули, и Тощий с Кулепе меня подсадили, я уцепился за кровлю и подтянулся. Наверху страх как рукой сняло. Я хотел только поскорее закончить. Перешел на сторону сада и увидел, что одно дерево растет впритык к стене, как Тощий и говорил. Спустился бесшумно, не оцарапавшись. Незастекленное окошко оказалось совсем крохотным, да еще и с решеткой, – я струхнул. «Обманул меня», – подумал я. Но решетка была насквозь проржавевшая, и стоило ее толкнуть – развалилась на кусочки. Еле влез, содрал спину и ноги, думал, застряну там. В доме ни шиша не было видно. Я бился о мебель и о стены.
