Банда гиньолей - Луи Селин

Она отбивается… Можно было бы еще посмеяться, да уж слишком я напорист… Сколько ей все-таки лет?.. Двенадцать или тринадцать, пожалуй… Какая же я свинья!..

— Вам что, нечего делать?

— Наоборот, очень даже есть что! Послушайте, умоляю, не смейтесь!.. Я люблю вас!..

— Что вы, перестаньте! If the servants… Если слуги… Если дядя увидит?.. Вы не знаете моего дядю!

Недотрога! Ах, недотрога! Щупанье-то ей не в диковинку — не слишком громко выражает она свое недовольство!.. Да, но!.. Но!.. Вдруг пришло в голову: кто-то еще, наверное, щупает ее… Ужасное подозрение шевелится во мне… Я во власти сомнений, потрясен ими…

— Дядя тоже делает так, да?

Хватаю ее за ляжки, сильно мну, щиплю… Пусть признается!.. Я в гневе, тяжело дышу… Перехватывает горло, больно… Ах, простак! Слепец! Недотепа! Ничего не видел!..

— Он ведь любит вас? И целует, как я?

Пытаюсь поцеловать ее в губы, она отбивается, что есть сил, брыкается… Я должен знать все, все до мелочей… Крепко обхватываю ее, чтобы не дергалась… Она смеется, заливается… Ну же, подробности! Живо! Признаюсь, я сам начинаю возбуждаться… Тем более, что несчастен… И то и другое сразу… Невыносимо! Ведь я начну кипятиться… стану бить ее… Мне нужно знать все вплоть до мелочей… Целую ее… Какое чудовище! Уверен, убежден, что прикидывается… Сатир, притворщик! Все эти его противогазы, то да се… Чудовище! Пусть убирается! Или он, или я — чего проще? И точка. Мне некогда, я не могу ждать! Говори, как на духу! Я страдаю…

Объявляю ей по-французски, потом по-английски:

— Я убью его! Не хочу, чтобы он целовал вас!

И не хочу, чтобы она смеялась, а она все покатывается, все хохочет… Ничего я не придумываю. Уверен, что так оно и есть — этот старый поганец щупает ее… Говори, хитрюга, что он с тобой выделывает? Лезет на тебя, да? Выкладывай все, как есть!.. Только она не желает что-либо говорить, хихикает, крутится… Ах ты, жопка! Ну, погоди ж! Коварная хитренькая кошечка, плутовка!.. Уверен, в глубине души она любит старикана… без ума от его лапанья… Я до того ревную, что хоть на стену лезь!..

— Вам нравится, верно? Нравится?

Может, она меня не понимает? Вертится, дрыгается без остановки, прыскает пс!.. пс!.. пс!.. Издевается надо мной, дурацким нахалом, лающим по-собачьи. Верно, таким я ей и кажусь… А ты сама? Хитрая, порочная сучонка! Вот тебе мое мнение! Из-за нее я такой злой, такой вредный… Пусть отвечает!.. Но нет, больше не могу ругать ее… Иду на попятный, что-то бормочу, мелю вздор, опять хнычу… Гнев мой улетучился, не смею больше, кончился запал, сник окончательно… Снова валюсь к ее ногам… все сначала… без конца прошу прощения… Хорош, нечего сказать! Пресмыкаюсь на ковре, прошу ее о пощаде, ползаю на брюхе, умоляю… Совсем разума лишился.

— Я мерзок, мадемуазель! Вы совсем еще ребенок!.. Прощу вас извинить меня, Вирджиния, я подло воспользовался вашей юностью!.. По мне плачет виселица! Это я — чудовище!.. Сжальтесь, смилуйтесь, Вирджиния! Вы поймете меня… Вы такая маленькая, такая хорошенькая… Тайна гнетет меня, во мне пылает пламя, и раны мои убивают меня!..

Пан или пропал! Выплачу перед ней все слезы. Она должна услышать о всех моих злосчастиях, и малых и великих… о всех угрозах, надо мною тяготеющих… о пережитых ужасах… Она мило слушает, но моя повесть не очень-то ее трогает. Мне чудится даже, что она посмеивается не без лукавства… Да и какой чувствительности ждать в ее-то годы!.. Начинаю мое повествование сначала, описываю все мои злоключения на полях сражений… Понятное дело, сгущаю краски — может быть, неплохо получится, может быть, что-то в ней шевельнется… Но теперь те двое сбивают меня. Те двое балаганных молотобойца учинили такой грохот, точно разламывали стены… Оглохнуть можно от эдакого тарарама! Точно пускали все подряд под кузнечный пресс!.. Что тут услышишь?

В общем, зря старался.

— Может, выйдем на минутку, мадемуазель? Прощу вас! Я все расскажу, но только не здесь!

Совсем девчонка, а какая поступь, какая стать, какое горделивое движение бедер!.. Смотрю, и вновь ослеплен. Женское естество играет в межбедренной гамме, рождая при каждом шаге отголосок в самом нутре… Музыка плоти… Власть неодолимая…

Она идет впереди, все больше обгоняя меня. Я изо всех сил стараюсь поспевать. Мы в саду… Ребенок… Девчонка… Мечта… Какая изящная походка, какая шаловливость в каждом движении! Я совершенно обворожен… Витающая между небом и землею… Я, перемазанный грязью, вывалянный в дерьме, обожаю вас!..

Да что я, совсем сдурел? Что это я вообразил?.. Дурак дураком хожу! Лопухом вислоухим! В одно мгновение я опомнился… Этой-то мокрохвостке плевать на меня! Ну, погоди же, паскудница!.. Сдохнуть вот ради этого? Ну уж, нет! Я жить хочу! Жить за десятерых… за сотню… за тысячу!.. Счастливый малый! Ради твоих красивых глаз, под взглядом твоих красивых глаз, жопка моя!.. Чтобы хватило на десять сот жизней, чтобы всего до отвала!.. Чтобы обожать вас без памяти, чаровница!.. Но я так разошелся, что напугал ее до смерти… Прямо на стену лезу!

Нет, пусть лучше я умру в ужасных страданиях!.. Пожалуйста, вонзите мне нож в сердце!.. Оно колотится, трепещет, истекает кровью ради вас одной… Хочу изведать страшных мучений! Топчите его ради своего удовольствия! Казните меня лютой казнью!.. Хочу умереть перед ней четвертованный, обреченный муке вечной, молящий, смиренный!.. Стой! Да что это я, спятил? Не слишком ли много глупостей ради вот такой паршивки?.. Я же вижу, ей плевать с высокой горы! Знай насмехается, ей и горя мало! Масла подливает!.. О, сколько любви! Прости, обожаемая, фея моя! Если она убежит, бросит меня, это будет конец, я погибну, сердце мое разорвется, меня не станет… Дубина, орясина, олух, ты напугаешь ее! Обожай ее нежнее!.. Клянусь, не испугаю ее больше!.. И все-таки я должен рассказать ей все… Она должна выслушать меня… узнать все мои тайны… самое потаенное. Берегитесь, девочка! У меня есть ужасные признания, бесчисленные откровения!.. Теперь уже я дрожу, я признаюсь во всем… Трясунчик! Ты больше напуган, сильнее потрясен в сем вертограде нежности, чем под шквальным огнем Фландрии, чем под бешеным градом шрапнели… Видите, красавица, как я трепещу от страха, как пляшет сердце в моей груди? Ломит везде — в голове, ноге, глазах… Уже не соображу, где я, что делаю… Не знаю, за что ухватиться… Все окрест валится, меня шатает… Сердце колотится, заходится… Все кружится, заволакивается мутью… дрожь пронизывает вдоль, поперек… я стенаю… облик любимой туманится… Что со мной?.. А, значит, я держал ее за руку? Бестолочь! Вот она, моя дорогая, милушка моя!.. Очень нежно держал… Она заливается!.. Едва касался, что-то преданно лепеча… Мы блуждали из аллеи в аллею, меня качало от счастья, от обожания, от страха… Пичужки при нашем приближении оглушали нас щебетом, охмелев от весны… Нарциссы на лужайке дрожали от налетавшего ветерка… Чудесная картина!.. Лондонская весна переменчива, омытое солнце и плачет, и смеется одновременно. Персиковые деревья в цвету объяты розовым пламенем… О, вон из травы выскочил крольчонок, удирает, улепетывает!.. Вирджиния бросается вслед, догоняет, берет на руки, целует, уносит с собой… Я ревную. Точно острый нож воткнули. Ревную ко всему — к небу, дяде, лужайке, кролику, ветру, перебирающему ее волосы… Она едва слушает меня, не слышит… Меня хотя бы поцеловала! Все ласки кролику… К черту!.. Эта свистуха раздражает меня своим кривлянием. Недомерка!.. Надо бы присесть — устал, мочи нет… В печенках она у меня со своими резвостями!.. В ухе снова стреляет, жужжит, лязгает, бухает, шипит, точно струи бьющего пара… Завод на полном ходу! Гремит в голове весь мой оркестр! Оглушительно громыхает в голове гроза, уже ничего не слышу… Ухо, колено — вот несчастье мое… А ребра? Ни черта не смыслит эта девчонка!.. Два-три часа еще могу продержаться, а потом выдыхаюсь, совсем… Тащусь в хвосте, плетусь, держусь изо всех сил, а потом… Это не притворство, не показуха… Просто выдыхаюсь и валюсь с ног… иду на посадку… Могут подумать, что я любитель поныть, а мне побегать хотелось бы!.. Только уж ног под собой не чую… А, вон скамья под деревьями!.. Я хнычу, что-то лепечу… Вирджиния возится со мной. Вирджиния рядом! Держу ее, чтобы не сбежала… Засвежело… Задул сырой ветерок… Стараюсь укрыть ее от ветра, чтобы не озябла… Надо набросить на нее пиджак, не откажется же она принять его, в конце-то концов! Сниму с себя ради нее, пусть лучше я буду дрожать… Предательский ветер… Согрею ее своим теплом… Не желает, слышать не хочет! Будет трястись в своей блузочке… Но я таки грею ее, черт побери! Сжимаю в ладонях ее маленькие груди, остренькие, твердые… Ей в самом деле зябко. Она вырывается, но видно, что не сердится… Я обмираю от ее веселого звонкого смеха, и вот уже я счастлив, весь сияю… До чего же она миленькая! Ну, такая милашечка!.. А мне-то всякие ужасы мерещились, и страшилище я, и брюзга, и мерзавец… Но вот она смеется, и все ладно! Мою хворь точно рукой сняло… Я теперь не просто здоров — я на небе, готов на голове ходить от счастья… Что-то мелю, ну и пусть! Вокруг сплошная синь… Вижу ангелов, вижу Господа нашего на облаке, на большом-пребольшущем облаке… И Он желает мне добра! И Вирджиния, и Он, и я чувствуем друг к другу нежность… Я люблю-люблю ее и все целую, крепко целую их обоих. Какой необычный праздник!.. Я танцую с ней, с Ним… А вот и ангелы перелетают под звуки фарандолы друг за дружкой с облака на облако… Все мы любим друг друга… Я охмелел от кружения… Все выше, все дальше, как тогда в Гринвиче… Ну вот, все снова! Уже не Дельфина, не Клабен и не Боро, а бородатый Бог… Они снова устроят мне тот ужас… они дурманят мне голову… Спасаться от них! Все дальше, все дальше!.. Прочь отсюда, детка! Я уношусь, скольжу меж туманов… Весь в порыве, в стремительном полете… Но меня завертело… я рею навзничь… запутываюсь… падаю… иду ко дну… барахтаюсь… хватаюсь за поручень… Берегись! Кричу, задыхаясь: «Ко мне, Вирджиния!»… Спасен… ухватился за ниточку… Все началось с головокружения…