История русской торговли и промышленности - Иосиф Кулишер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В дальнейшем вывоз хлеба возрастал следующим образом (в среднем за год):
Ценность всего вывоза — Ценность хлебного вывоза — Отношение ценности хлебного вывоза к ценности всего вывоза (в %)В млн. руб. ассигн.
1802-1807 …… 63,01 — 1,8 — 18,7
1812-1815 …… 171,3 — 18,0 — 10,5
1816-1820 …… 237,7 — 74,2 — 31,2
1821-1825 …… 207,2 — 17,5 — 8,4
1826-1830 …… 226,8 — 35,6 — 15,7
1831-1835 …… 222,0 — 34,1 — 15,4
1836-1840 …… 308,3 — 55,7 — 14,8
В млн. кредитных руб.[42]
1841-1845 …… 88,4 — 14,5 — 16,4
1846-1850 …… 106,5 — 33,3 — 31,3
1851-1855 …… 92,9 — 27,6 — 29,7
1856-1860 …… 165,6 — 58,1 — 35,1
Вывоз отдельных хлебов выразился в следующих цифрах (в среднем за год в тыс. пуд.):
Уже в начале XIX ст. хлеб выдвигается среди предметов нашего экспорта, хотя значение его в последнем еще не успело вполне определиться. Напротив, в двадцатилетие 1825 — 1845 гг. участие его прочно установилось в размере 15% (около шестой части) всего вывоза, а к середине столетия оно удвоилось, дойдя до третьей части вывоза. Однако, размеры как всего хлебного экспорта, так и вывоза отдельных хлебов значительно колеблются не только по отдельным годам, но и по пятилетиям в связи с войнами, в особенности же с урожаями; в частые неурожайные годы вывоз хлеба сводится к минимуму. Большую роль играла и таможенная политика иностранных государств, главным образом Англии, примеру которой следовали и другие страны (Нидерланды, Франция, Швеция, Португалия). С 1791 г. в Англии появляются высокие покровительственные пошлины на пшеницу, и привоз ее допускается лишь при достижении ценой на внутреннем рынке определенного уровня, почему в некоторые годы привоз становится совершенно невозможным. С 1828 г. установлена была скользящая шкала, согласно которой размер пошлин менялся в зависимости от цены пшеницы, повышаясь вместе с падением цены на внутреннем рынке. Такую же систему приняли и другие страны. Только в 1846 г., когда эта крайне стеснявшая привоз хлеба подвижная шкала была упразднена и пошлины на хлеб, в сущности, вовсе отменены (оставалась незначительная постоянная ставка), хлебная торговля оживилась, тем более что вслед за Англией и прочие страны отменили свои переменные пошлины{566}. Влияние этой перемены в таможенной политике немедленно же отразилось на экспорте русского хлеба: с 27 млн. пуд. в 1841 — 1845 гг. он сразу возрос в следующее пятилетие до 51 млн., или почти на 90%. Крымская война задержала дальнейший рост его, но в конце 50-х годов он снова обнаружился в значительных размерах.
Это заметно в особенности в экспорте пшеницы, который медленно растет вплоть до 40-х годов, со значительными колебаниями, и только в 1841 — 1845 гг. удваивается по сравнению с первыми годами XIX ст.; но затем в следующее пятилетие (после отмены «хлебных законов» в Англии) он сразу увеличивается на 75%, по сравнению с предыдущим, и стоит в дальнейшем на этом уровне. Что касается ржи, то вывоз ее не обнаруживает вплоть до 40-х годов никакого движения вперед — только тогда были достигнуты, а в 50-х годах превзойдены первоначальные размеры вывоза (1816 — 1820 гг.). Наконец, экспорт ячменя и овса до половины XIX ст. вообще не играет никакой роли — только с 50-х годов замечается движение вперед.
В сущности, до этого времени экспорт русского хлеба почти равнозначен экспорту пшеницы. Из 8 пятилетий эпохи 1816 — 1855 гг. в течение шести пшеница составляет от 60 до 80% всего вывоза и только два раза опускается ниже 60%. Из 44 млн. четвертей, вывезенных нами в течение четверти века 1824 — 1827 гг., 39 млн. отпущено было через южные порты (23 млн. на одну Одессу); на их долю приходилось 90% всего экспорта пшеницы (участие Одессы равнялось 54%), тогда как из портов Балтийского моря было отправлено всего 6%. Напротив, южные порты вывезли за это время всего 12% ржи, балтийские же более половины всего ее количества (54%). Точно так же 3/4 всего ячменя вывозилось Балтийским морем, а 42% овса из Архангельска. Но так как вывоз ячменя и овса, вместе взятых, составлял за эти четверть века всего 10 млн. четвертей, то получилось, что южные порты, не экспортируя, в сущности, никаких хлебов, кроме пшеницы, вывезли почти две трети (62%) всех отправленных за границу хлебов. Таким образом, вывоз нашего хлеба в первой половине XIX ст. заключался преимущественно в экспорте пшеницы, производимой в Новороссийском крае и доставляемой в Одессу и прочие черноморско-азовские порты.
Эта пшеница направлялась, по-видимому, преимущественно в Англию. К сожалению, в точности установить это невозможно, ибо известны лишь те порты, куда отплывали суда, но не те места, где хлеб поступал на внутренний рынок. Между тем то и другое не совпадало. Поскольку пшеница вывозилась непосредственно в северные и западные порты Европы, в двадцатилетие 1827—1846 гг. две трети ее (из 6,3 млн. четв. 4,3 млн.) получила Англия. Однако на эти порты направлялась лишь небольшая часть ее, тогда как 80% всей вывезенной за тот же период пшеницы было отправлено в порты Средиземного моря, а особенно в итальянские (Геную, Ливорно) и в Константинополь. Из* Константинополя, который указывают суда, выходящие из Одессы, в качестве места назначения и где они получают дальнейшие приказы, как и из Ливорно, Триеста и Марселя, она шла дальше, и наибольшая часть ее выгружалась в английских гаванях[43].
Такое посредничество портов Средиземного моря в вывозе русской пшеницы из Черного и Азовского морей вызывалось в значительной мере существованием упомянутой выше скользящей шкалы пошлин в Англии. Последняя состояла в том, что при низких ценах на пшеницу на английском рынке привоз иностранного хлеба в Англию был невозможен, но по мере того, как цены на пшеницу росли, пошлины падали, привоз все более облегчался и выгодность его возрастала; с каждым повышением цены на хлеб импортер выигрывал вдвойне — и на увеличенной цене, и на пониженной пошлине. Задача, следовательно, заключалась в том, чтобы, выждав подъема цен, немедленно же воспользоваться им и ввезти хлеб в Англию, прежде чем вызванный понижением пошлины усиленный привоз успеет снова уронить цену и, следовательно, опять поднять пошлину. Но ловить такой благоприятный момент могли только такие грузы, которые находились в сравнительно недалеко расположенных от Англии портах. В этом и заключалось преимущество Марселя или Генуи, где спекулянты и держали закупленные по сходной цене запасы южнорусской пшеницы, выжидая выгодной конъюнктуры. Еще выгоднее было положение ввиду их близости к Англии таких портов, как Амстердам, Гамбург, Бремен; прусские порты закупали хлеб главным образом в ближайших местностях — Пруссии, Мекленбурге и успевали доставить его в Англию раньше, чем могли подоспеть корабли с русской пшеницей. Поэтому-то вывоз пшеницы из наших северных портов, к тому же далеко лежащих от хлебородных местностей, не мог успешно развиваться, а обнаруживал даже упадок.
Перегрузка нашей пшеницы в портах Средиземного моря необходима была и ввиду существования английского Навигационного акта, в силу которого пшеницу из черноморско-азовских портов можно было везти в Англию лишь на русских или английских судах. Так как судов под русским флагом почти не было, английские же корабли направлялись главным образом в северные порты, а в южных морях их имелось недостаточно для возраставшего экспорта пшеницы, то приходилось волей-неволей везти купленные в Южной России запасы пшеницы в Триест, Геную или Марсель и там (но не в Константинополе, ибо и турецких судов имелось небольшое число) перегружать на туземные суда для доставки в Англию, согласно правилам Навигационного акта.
Временная приостановка действия Навигационного акта в 1847 г., а затем и окончательная отмена его в 1849 г. вместе с упразднением хлебных законов в 1846 г. прекратили эти затруднения и дали возможность русскому хлебному экспорту свободно развиваться.
Но вплоть до 60-х годов имелись и препятствия иного рода — наряду с затруднениями, которые ставились нашему хлебному экспорту потребляющими привозной хлеб иностранными государствами, существовали и такие, которые создавались внутри страны. Таковы были, с одной стороны, вывозные пошлины на хлеб и хлебные продукты (крупу, горох и т.п.), которые значительно сокращаются лишь с 1850 г. и окончательно исчезают в 1865 г. Еще больше тормозили экспорт частые неурожаи, например 1820 и 1821 гг., 1831 г., 1839-1840 гг., 1848 г., после которых в течение ряда лет вывоз был весьма ограниченный; едва он успевал оживиться, как неурожай снова сводил его к незначительным размерам. Статистики первой половины XIX ст. принимают на каждое десятилетие один неурожайный год и два года частичного недорода в отдельных местностях.
Хлеб доставлялся на рынок даровым трудом крестьян, и благодаря крепостной подводной повинности для работающего на рынок помещичьего хозяйства не существовало, в сущности, ни отдаленности рынков, ни плохих, непроездных дорог{567}. По словам Заблоцкого, эта натуральная подвозная повинность обходилась крестьянину столько же, сколько все его летние работы на помещика. По его исчислениям, гужевые перевозки в 40-х годах занимали до 800 тыс. человек в летнее время и до 3 млн. в зимнее{568}. Из центральных губерний хлеб свозился как в Москву гужевым путем, так и к приволжским пристаням для следования водным путем в Петербург и далее за границу. Однако вывоз его из петербургского порта не мог достигать значительных размеров ввиду невозможности скорой и верной доставки его к Петербургу из низовых губерний и даже из рыбинских запасов. Обычно хлеб не мог достигнуть Петербурга в одну навигацию, а прибывал лишь на следующий год, когда требование на хлеб нередко успевало уже прекратиться. Поэтому вывоз его из петербургского порта усиливался только в случае продолжительного спроса на иностранных рынках, обычно же наличные запасы здесь были невелики и едва удовлетворяли требованиям, поступавшим из-за границы во время навигации. Это находилось в связи и с недостатком складов для хранения зерна в петербургском порту. Еще хуже обстояло дело в те годы, когда мелководье в верховьях Волги, на Шексне, Мете и других реках останавливало хлебные транспорты и заставляло суда зимовать в разных местах Мариинской системы.