История русской торговли и промышленности - Иосиф Кулишер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таким образом, помещикам, в сущности, давалась возможность как торговать в городах повсюду оптом и в розницу, так и отправлять товары к портам и сбывать их оптом, и устанавливалось только одно ограничение — чтобы это были продукты, которые у них «родятся», а не покупные.
Купцы всем этим были весьма недовольны — не только широкими правами, предоставленными дворянам, но еще в гораздо большей степени тем, что лица других сословий, в особенности крестьяне, вопреки запрещению им торговать, раз они не записались в купечество, все-таки производили торговлю в значительных размерах.
Их взгляд выражает Посошков, когда в 1724 г. пишет: «Бу-де кто коего чина нибудь аще от синклита, или от офицеров, или от дворянства, или из приказных людей, или церковные причетники, или и крестьяне похотят торговать, то надлежит им прежний свой чин отставить и записаться в купечество, и промышлять уже прямым лицом, а не пролазом и сякие торги вести купечески с платежом пошлин, и иных каких поборов с купечества, равно со всем главным купечеством, и без согласия купеческого командира утайкою по-прежнему, воровски ничего не делать».
Особенно интересовал его крестьянский торг, по поводу которого он говорит: «А буде кой крестьянин может рублев на сто торговать, тот бы чей ни был крестьянин… то бы записался в купечество… а уже пахоть ему не пахать, и крестьянином не слыть, а слыть купеческим человеком и надлежит уже быть под ведением магистратским». Вообще же говоря, «крестьяне знали бы свою крестьянскую работу, а в купеческое дело ни мало не прикасались бы». «А буде кой крестьянин и богат, то бы он пустоши нанимал, да хлебом насевали, тот излишний хлеб продавал бы, а сам у них крестьян у иных крестьян ни малого числа для прибыту своего не покупал бы». В последнем и заключалась вся суть. Раз он «не взят в купечество», то и не должен «вступаться» в него, скупать у других товары, «а буде купит хотя одну осьмину, а кто… пришел в таможню, известит, то у того торгаша взято будет штрафу сто осьмин, а кто о том донесет, дать десять мин»{542}.
Если «посторонних торговцев», в особенности из крестьян, «не унять, то весьма обогатитись купечеству невозможно и собранию пошлинной казны умножиться не от чего будет». Эта точка зрения, высказываемая Посошковым, проходит красной нитью и через доклады депутатов от городов в Екатерининской комиссии 1767 г.
Российское дворянство, заявляет депутат от купечества Рыбной слободы (впоследствии Рыбинска), приняло уже положение, которого лучше и нельзя желать. Оно пожаловано вольностью, пользуется многими другими преимуществами, владеет деревнями. Поэтому и купечество, полагая свою надежду на высочайшие щедроты, уповало, что и оно не останется без милостивого призрения и получит способы к поправлению бедного своего состояния, а через то избавится от стыда перед счастливыми европейскими купцами. Но вместо ожидаемого поправления русскому купечеству готовится большое отягощение, как будто оно не чуждо для государства. Вместо того чтобы в силу указов Петра Великого утвердить за купечеством его права и вольности, многие депутаты, напротив, предлагают, чтобы как благородному дворянству, так и крестьянам предоставлено было пользоваться купеческим правом, отчего купечество неминуемо придет в разорение, а с этим и коммерция в совершенный упадок. Ибо хотя ныне крестьянам и разночинцам и запрещено по закону торговать, но, несмотря на это, купцы терпят от них много обиды и помешательств. Что же будет тогда, когда законом всякому дозволено будет торговать?
Дворянству, по общему мнению, торговать неприлично и званию его несвойственно, заявляет другой депутат от городов, равно как и крестьянам и разночинцам. Эти последние должны упражняться единственно в земледелии и рукоделии и продавать только то, что производится их хозяйством, а не перепродавать, что принадлежит одним только купцам{543}.
Депутаты приводят слова из «Наказа» Екатерины II, что «земледелие есть первый и главный труд, к которому поощрять людей должно» (ст. 313), ибо «не могут быть там ни искусное рукоделие, ни твердо основанная торговля, где земледелие в уничтожении или незначительно производится» (ст. 294). Поэтому «не худо было бы давать награждение земледельцам, поля свои в лучшее, пред прочими, приведшим состояние» (ст. 299). Так поступают, по словам Екатерины, в Китае, где «богдохан ежегодно уведомляется о хлебопашце, превзошедшем всех прочих в своем искусстве, и делает его членом осьмого чина в государстве. Сей государь всякий год с великолепными обрядами начинает пахати землю сохой своими руками» (ст. 298). В «Наказе» же царица «указала всякому сословию присущий ему род деятельности и ни одно из них не должно касаться другим и делать им помешательство». «Земледельцы живут в селах и деревнях и обрабатывают землю… и се есть их жребий» (ст. 358). Напротив, «в городах обитают мещане, которые упражняются в ремеслах, в торговле, в художестве и науках… Сей род людей… от которого государство много добра ожидает, если твердое на добронравии и поощрении к трудолюбию основанное положение получит, есть средний… Оный, пользуясь вольностью, не причисляется ни к дворянству, ни ко хлебопашцам» (ст. 358, 378, 379).
Однако депутаты от крестьян, к которым присоединились казаки и татары восточных губерний и на стороне которых в большинстве случаев стояли и депутаты от дворянства, ибо дворянам выгодна была торговля их крестьян и устройство ярмарок в поместьях, возражали этому «среднему роду людей», что, «пользуясь вольностью», оно не должно создавать другим сортам людей» отягощения, отчего «бедный народ придет в крайнюю скудость и убожество». Это должно случиться, если будет постановлено, чтобы земледельцы продавали все произведения земли купцам гуртом, и им придется, ввиду отсутствия купцов во многих городах, отвозить свои произведения в дальние города, где есть купечество, верст — за двести и более. Раз крестьянам приходится везти свои «домашние товаришки» в город к купцу, то они уже не могут повезти их обратно, а вынуждены отдать их по той цене, какую купец назначит, да еще с просьбами и поклонами. Кроме того, они на возвратном пути вырученные деньги истратят без остатка на себя и на лошадь и таким образом придут со всем своим домом в крайнюю бедность{544}.
Что же получится от этого? Земледелец обязан будет продавать излишки своих продуктов купцу для того, чтобы сей последний мог продать оный другому земледельцу, имеющему в нем нужду, наложив при этом цену по своему произволу (не говоря уже о мере и весах, «устроенных жадностию к прибытку»); но такое действие почесть можно скорее данью, собираемой с общества земледельцев, чем торговлей, приносившей пользу государству. Недопущение торговли привело бы крестьян в «крайнее изнеможение» и было бы несогласно с «натуральным» правом, тогда как при существовании ее земледелец, «не имея в виду запрещения свободно продавать свои произведения, будет прилагать большее трудолюбие для их размножения».
И они ссылались на положение «Наказа»: «Торговля оттуда удаляется, где ей делают притеснение, и водворяется тамо, где ее спокойствия не нарушают» (ст. 317). А государыня, «премудрая отечества мать», желает видеть свой народ «столь счастливым и довольным, сколько далеко человеческое счастье и довольствие может на сей земле простираться».
Указом 1778 г. «О приведении купечества и их торговли в хорошее состояние», со ссылкой на прежние акты, начиная от Соборного уложения, подтверждено запрещение крестьянам торговать в городах или слободах, как и в селах, за исключением лишь знатных сел и деревень, находящихся от городов не ближе пяти верст. Но и доступ к купечеству для них затруднен, ибо для вступления в купечество крестьянин обязан заплатить 1 тыс. руб. за себя и по 500 руб. за детей, в ревизскую перепись вступивших, и кроме того, хотя установлено записывать в гильдии по капиталам от 500 до 1 тыс. руб., но для крестьян этот размер повышен от 1 до 15 тыс.
При этом указ еще считает нужным оправдывать не стеснения, чинимые крестьянам, как можно было бы ожидать, а вообще допущение их к торгу, к записи в гильдии. Исходной точкой, следовательно, является полное устранение крестьян из области торговли, как это было в допетровскую эпоху. Указ становится всецело на точку зрения купечества, рассматривает последнее как замкнутое сословие, резко отделяет город от деревни. А между тем законодатель сам сознает, что «есть ли всех крестьян, здесь и в других местах при торгах обращающихся, вдруг отлучить от торгов и употребить их к свойственной их звания должности, и в купечество не отпускать, оное не только ни малой удобности принести не может, а послужит некоторым упадком в купеческом капитале; ибо весь нажитой здесь крестьянами от купечества капитал должен остаться не в том уже обращении, от которого купечество может пользоваться. Да к тому ж и всякий крестьянин, живучи весьма долговременно при торговых промыслах, не употребляясь нимало к земледелию, не может уже быть столь полезен в крестьянстве, кои от малолетства упражняются в оном».
