Слёзы Шороша - Братья Бри

– Ещё попробуете, – с чувством ответил Семимес. – Ещё поедите вдоволь.

Несмотря на усталость, друзья убыстрили шаг и, обогнув липовую рощу, увидели ждавший их огонёк. Ждавший?..

…Чем ближе Дэниел и Мэтью подходили к дому Семимеса и его отца, тем отчётливее их охватывало какое-то новое волнение, навеянное («А твоя тайна видна отсюда?»)… навеянное чем-то, что исходило от дома, выросшего из манящего огонька во тьме. Тот безмятежный настрой, который заставлял их болтать попусту, шутить и быстрее передвигать ноги, как-то незаметно улетучился, и они не знали теперь, хотят ли переступить его порог. Что-то (то, что зовётся словом «тайна») было внутри него, и знал об этом… только свет. Он и нёс на себе печать этой тайны. Он был сдержанным и настороженным… и ещё каким-то: может быть, он побаивался чего-то… Он наполнял купол приземистого дома и растекался по небольшому подвластному ему пространству, которое со всех сторон окружали мгла и неизвестность или, может быть, не окружало вообще ничто, словно всё куда-то исчезло, по крайней мере, так могло показаться путникам в этот час. И это ничто за краем света, ничто, дышавшее отовсюду, не позволяло двум друзьям не только оглянуться назад, но и помыслить об этом. А впереди… Что смотрит на них так притворно, будто вовсе и не смотрит? Это – два окошка-глаза (отсюда ребятам было видно только два окна). В них – полусвет (а значит, и полутьма). В них – какая-то мысль. Светлая? Или… Окошки-глаза украдкой следят за ними, как за чужаками, которые явились из этой мглы или из этого ничего… Слева от дома, со стороны Дорлифа, если он ещё существует, стояла кудрявая изумрудная липа. За ней – ещё одна или две. Справа высилась бирюзовая ива. За ней – ещё то ли одна, то ли две. Свет купола по-хозяйски трогал их. Он будто проверял, на месте ли они, не украла ли их подкравшаяся темень и… не поглотила ли их тайна, которая поселилась в этом доме. А они, в ответ, роняли тени, показывая, что этого не случилось.

Рядом с Мэтью и Дэниелом шёл Семимес. Но они привыкли к нему как к дару гор, с которых они спустились, как к проводнику, ведшему их по диким тропам. Но горы и тропы остались позади, и их стёрла тьма. Кто он сейчас? По какую сторону он сейчас? С ними он? Или он уже смотрит на них из одного из этих окошек, как на пришлых? Почему он молчит?.. Почему он молчит?..

Книга вторая

Часть вторая истории. Соцветие восьми

Глава первая

Клубок пряжи и самые простые лепёшки

Мэтью отшатнулся влево, а Дэниел резко остановился, попятился назад и едва не упал, когда от ближней ивы что-то отделилось и устремилось прямо на них. Оказалось, это была не собака, хотя первое, что промелькнуло где-то рядом с их душами, ушедшими в пятки, было тенью сторожевого пса. Оказалось, это был шустрый маленький горбун, с круглым лицом и соломенными кудряшками на голове, с бестолковой палкой в руке, позабывшей о том, что она должна служить ему опорой, и хриплым, но крепким голосом, который вполне отражал сердечность его натуры. С появлением этого существа и этого голоса гнетущее волнение вдруг схлынуло с двух друзей, будто его вовсе не было.

– Приветствую вас, путешественники! Ждал, ждал вас. Ждал вчера. Заждался сегодня. По моим нехитрым подсчётам, – он привычно кинул взгляд на свою палку, которая отличалась от палки Семимеса лишь длиною, и вплотную подошёл к ним, – вас должно быть трое… Так оно и есть.

– Добрый вечер… – Дэниел запнулся: он хотел произнести имя хозяина, но не припомнил его.

– Малам моё имя.

– Добрый вечер, Малам, – сказали разом Дэниел и Мэтью и вслед за этим оба как-то вынужденно кивнули головами и даже поклонились ему. Эти неуклюжие движения произошли то ли оттого, что он был невелик ростом, то ли от почтения к его возрасту, про который трудно было забыть: всё-таки тысяча лет (если Семимес чего-нибудь не напутал, потому как на лицо этому старичку было лет шестьдесят с малостью), то ли оттого, что надо что-то делать, к примеру, кивать и кланяться, когда видишь перед собой (а теперь они видели его яснее) человечка, попервоначалу походившего на человека… но человека с весьма странной наружностью: с морковным цветом лица, шеи и рук, с ликом, больше круглым, чем овальным (что, конечно, встречается), и словно торчащим из норы (что встречается гораздо реже), и горбом, который нисколько не ломал и не гнул его правильной стати, а, скорее, сидел на его спине как привычный и полезный рюкзак любителя походов, правда, зачем-то спрятанный под просторную рубаху.

– Отец, это мои друзья. Это – Мэтэм, а это – Дэнэд.

– Надеюсь, сынок, дорога приучила вас немного понимать друг друга. Слышал, – Малам снова взглянул на палку, – как волновалась тропа, по которой вы шли вчера. Тяжёлая поступь тех, кто заставил вас повернуть обратно в горы, – причина тому.

– Это были корявыри, отец. Они преследовали нас почти до ущелья Кердок.

– Корявыри? – переспросил Малам, нахмурившись.

Друзья Семимеса заметили, что в Маламе, в его лице, голосе, приветности и строгости было поровну.

Семимес потупил взгляд.

– Так мы называем ореховых голов, – сказал Мэтью. – Это прозвище придумал Семимес.

– Оно всем понравилось, – добавил Дэниел.

– Всем? – Малам вопросительно обвёл всех глазами.

– Мы попали в пещеру Одинокого. У него и заночевали, – пояснил Семимес.

– Корявыри… точное прозвище для этих нелюдей, сынок… Веди же своих друзей в дом. За столом вволю и покушаем, и поговорим.

Сказав это, Малам первым поднялся на невысокое крыльцо и хотел было открыть дверь, но, что-то вспомнив, передумал.

– Первым делом покажи им комнату воды и мыла и нужную. А я на кухню пойду.

– Хорошо, отец.

Морковный человечек толкнул дверь и перешагнул порог… и тут же снова перешагнул его.

– В гостиной не засиживайтесь, сынок, – проходите в столовую. Я стол уже накрыл, только горячее выставлю и принесу.

– Я помогу? – спросил Семимес.

– Гостям помоги… Свечи в гостиной сразу зажги и оставь так – во всём доме светлее будет, – сказал Малам и поспешил на кухню.

– Да, отец, – ответил Семимес и затем обратился к гостям: – Мэтэм, Дэнэд, заходите в дом.

Войдя внутрь, ребята оказались в просторной, хорошо освещённой передней. На левой стене на крючке висел маленький серый плащ, рядом – походная сумка. Под ними на полу стояла пара кожаных сапог детского размера. На правой стене висела гнейсовая накидка и светло-коричневый пиджак, под которыми боками прижимались друг к другу пара сапог и две пары ботинок. Сразу было понятно, какая стена чья.

Запах жареной рыбы, густо пропитавший воздух в передней, нельзя было не услышать.

– Похоже, наши желания начинают исполняться, – весело сказал Дэниел.

Семимес пошмыгал носом и с довольством проскрипел:

– Жареная. С лучком и помидорчиками.

– С лучком и помидорчиками – это то, что надо, – причмокнув, сказал Мэтью.

Семимес снова пошмыгал носом.

– И варёная, с овощами. Угадал отец.

– Ну, ты даёшь, Семимес! – подначил его Мэтью. – Чисто зверь! А как насчёт картошки?

Семимес со всей серьёзностью подошёл к заданию. Он несколько раз втянул в себя воздух: сначала коротко, потом протяжно.

– Рыба перебивает все запахи, – посетовал он и, закрыв глаза, ещё раз проделал носом то же самое. – Распознал: будет вам картошка… испечённая на углях в камельке.

– Ура! – воскликнул Мэтью. – Печёная даже лучше!

– От печёной и я не откажусь, – сказал Дэниел и затем спросил: – Нам налево или направо? Где у вас тут желания исполняются?

Передняя вела в коридор, который двумя рукавами расходился влево и вправо по кругу, чтобы соединиться на противоположной стороне дома.

Семимес покачал головой и ответил:

– Нам направо. Пропустите-ка меня вперёд – я свечи зажгу в нужной комнате и в комнате воды и мыла.

Внимание Мэтью привлекли подсвечники на стене напротив передней. Каждый из двух подсвечников был исполнен в виде руки, державшей стеклянный шар. Обе свечи, помещённые внутрь шаров, горели, освещая переднюю и часть коридора.

– Семимес, любопытные у вас подсвечники, скорее даже светильники.

– Лесовики подарили отцу. Они часто его проведывают. У нас во всех комнатах такие светильники. Говорят, больше ни у кого во всём Дорлифе таких нет.

– Слёзы Шороша, – неожиданно для Мэтью и Семимеса сказал Дэниел.

Они удивлённо, но как-то по-разному посмотрели на него.

– Что вы на меня уставились, друзья мои, Мэт и Семимес? Шар на ладони – это символ. И я уверен, что это символ Слезы.

Вдруг Семимес приблизился к одному из светильников и, не предупредив друзей, задул свечу, потом шагнул ко второму и как-то зло дунул ещё раз. В полусвете (свет проходил в коридор через пространство между невысокой стеной кухни и куполом крыши) было видно, как он сел на пол и закусил свою руку.