Секретарь обкома - Всеволод Кочетов

С километр шли на лыжах. Артамонов расспрашивал о том, как обстоят дела на Старгород-чине. Баксанов рассказывал о планах перестройки Заборовья, о работе, какую они проводят с архитектором Забелиным.

— Это правильно, — одобрил Артамонов-Покультурнее нашему народу надо жить. Он этого заслужил. Замечательный народ.

Вышли к полянке, на которой толпилось довольно много людей, стояло с десяток розвальней, набитых для мягкости сеном. На снегу возле них лежали ещё три волка. Лошади косились, всхрапывали, стучали копытами.

— Двух царапнул я, — с гордостью сказал Артамонов. — Ну, поехали, поехали! — Он обернулся к людям в белых военных полушубках. — Оставь лыжи, товарищ Баксанов. Забудь о них. Привезут. Садись сюда, на сенцо. Вот так, рядышком. Ну, двинули!..

Через полчаса езды, во время которой Артамонов рассказывал о том, как ему удалось «царапнуть» двух волков, добрались до нескольких строений на опушке леса. Был здесь и большой, двухэтажный, обшитый новым тесом дом. В нём оказалась вода, ее качали мотором из колодца, была, следовательно, и канализация, было электричество — столбы шагали сюда от ближайшего районного центра. В комнатах держалась теплынь от батарей центрального отопления.

— Вот так и живем, товарищ Баксанов! — Артамонов сбросил зеленую куртку и меховую шапку. — Раздевайся. Будем обедать. Гостю рад.

Люблю я вас, деятелей литературы и искусства. Народ вы путаный. Но интересный. Не обижайся. Что правда то правда, чего там, сам же знаешь. Вымыли руки, обхлестанные морозом лица, сели на диван.

— А что это за дом? — поинтересовался Баксанов.

— Сторожка нашего охотничьего хозяйства, — небрежно ответил Артамонов. — Перебирался бы, между прочим, товарищ Баксанов, к нам, в Высо-когорск. И к Москве на триста километров ближе, и вообще, у нас почет творческим работникам. Квартиру бы дали, какую только захочешь. Специально бы оборудовали. Наметили бы в строящемся доме и оборудовали по твоему личному плану. Кабинет бы, изолированный, звуконепроницаемый. Я же вас, писателей, знаю. Вам тишина нужна. Всякие радиолы и телевизоры за стенкой — для вас убийство. Неправду говорю?

— Совершеннейшую правду, Артем Герасимович. — Баксанов с ещё большим интересом смотрел на Артамонова. — Это заманчиво, чертовски заманчиво. Не все вот так, как вы, понимают нашу общую беду. У нас же учреждения, конторы какой-нибудь нет. Наше рабочее место дома. Работаем дома, надомники. Верно?

— Конечно, верно. Переезжай, всё будет. «Башню молчания» тебе соорудим. Как была у Павлова, у Ивана Петровича, в Ленинграде.

— Нет, не выйдет ничего, Артем Герасимович. Я ведь в Старгороде и родился. Поздно мне бегать. Привык. Каждый кустик в области, каждое болотце — родное оно мне, свое. Поздно.

— В обком бы тебя избрали. Депутатом сделали. Хороший вы писатель. — Он называл Бакланова то на «вы», то на «ты», вперемежку. — О деревне с большим знанием дела пишете. Вы не агроном ли часом?

— Нет, журналист.

— Тоже профессия широкого горизонта. Так вот, говорю, хороший ты писатель, наш, партийный. Для такого ничего не жалко. Но я смотрю шире. Я забочусь, чтобы у меня в области были творческие работники разных направлений. Заели было одного в Приморской области, у Ковалева. Драматург, пьесы пишет. Критикуют да критикуют: мещанские-де пьески. Взял его к себе, квартиру дал, дачу. А пьески… Чего от него хотят? Ведь заграничные-то пьесы у нас идут? Идут. А у него ничуть не хуже заграничных. Даже ещё лучше. Публика смотрит. Театр сборы делает.

— Не согласен я с вами, Артем Герасимович. — Баксанов сказал это с явным огорчением. — Заграничные, они почему такие? Там иначе не умеют. У них материал, другой, мировоззрение иное.

— Ошибаешься, товарищ Баксанов, ошибаешься. Догматизмом от твоих установок отдает.

— Если стоять на позициях ленинских взглядов на литературу как на часть общепролетарского дела, если стоять на позициях выступлений товарища Хрущева по вопросам литературы, которыми, развиваются и продолжаются ленинские позиции, — если это догматизм, то только в таком случае я догматик, Артем Герасимович.

— Горяч ты, брат! Пойдем лучше за стол. — Артамонов поднял Баксанова за локоть с дивана.

За обедом он подливал ему в рюмку коньяку. Баксанов с беспокойством думал о том, как же это он, узке достаточно утомившийся от ходьбы на лыжах, такой толстый, не слишком легкий на ноги, да ещё вот напившийся коньяку, потащится теперь в Заборовье. Выдержит ли сердце?

Артамонов осторожненько выспрашивал его о Денисове. Как тот работает, как к нему относятся. Он спросил:

— А вот так, запросто, он вас, творческих работников, принимает? Общается? На охоту, например, взял бы да и пригласил писателей. А?

— Съездить в область, в колхозы — бывает, приглашает, — ответил Баксанов без особого желания продолжать подобный разговор. — А на охоту… Он не охотник, Артем Герасимович.

— Ханжа он у вас! — резко сказал Артамонов. — Вот он кто. Выпить? — рюмочку, не больше. На охоту? — ни-ни. Откуда только у него дети взялись?

— У него один сын.

— Все равно, непонятно откуда? На цитатках замесили, что ли, в колбочке?

— Я бы не хотел, Артем Герасимович, чтобы вы так говорили о Василии Антоновиче. — Баксанов отложил вилку. — Я его уважаю. Он руководитель нового типа. Без вождизма, без позы… Он…

— А я, значит, старого, типа? — Артамонов тоже отбросил вилку. — Что-то у этого нового типа дело не очень идет. А у старого — область гремит. У старого Герои Труда растут. Старый сам кое-какие звания получает. Что вы мне с этим новым типом! Народ не уважает главноуговаривающих. Народ любит главноработающих. Он у вас носится с партийной работой, не понимая, что эти времена прошли. Ты член партии? — спросил он резко.

— Член партии, да.

— Вот видишь, — спрашивать надо! Было когда-то и без этого видно. А теперь спрашивать надо. А почему? Потому, что беспартийные выросли, даже переросли иных коммунистов. Вот как. Учитываешь?

— А может быть, просто некоторые коммунисты отстали от беспартийных? Может быть, их зря в партию приняли?

— Как ты ни, крути, писатель, практическая, организаторская работа важней всякой иной, хоть партийной, хоть распартийной. Никакими теоретическими семинарами не сделаешь того, что делаю я лично. Я воодушевляю людей, вдохновляю их. Я сказал — сделают. А Денисов твой скажет — и что? Ничего.

— Вы что же, за культ личности? — спросил Баксанов прямо.

— Смотря какой личности, — ответил Артамонов. — Я терминов не боюсь. Меня пугали некоторые, да не испугали. А что — личность? Без личностей тоже дело не пойдет. Народу вожди необходимы.

— Вожди, личности… Но не культ их. — Баксанов встал из-за стола, отошел к окну, закурил папиросу. — Культ — это дурман, близкий к религиозному. Он все сковывает, все омертвляет, он отнимает у людей инициативу, самостоятельность…

— А не от каждого нужна эта инициатива, — перебил его Артамонов. — Чаще надо, чтобы слушали и выполняли.

— Я очень рад, что живу в Старгороде, а не в Высокогорске, — сказал Баксанов. В полной растерянности он наблюдал за тем, как смеркалось, темнело за окнами. — Слушайте, Артем Герасимович, — спросил, — а сколько отсюда до Заборовья?

— Здесь переночуешь. Далеко до Заборовья. Не знаю сколько. А что тебе не сидится? Красотку там поди завел. Вы, писатели, на это дело народ шибкий. — Артамонов засмеялся, сказал: — Ну, садись, ещё по рюмке выпьем да кофею попросим.

После обеда они долго играли в шашки. Все время выигрывал Артамонов. А выиграв, каждый раз шумно радовался, говорил, что в Старгороде даже в шашки играть не умеют, где им область поднять. Сидеть с ним уже не хотелось. Хотелось спать.

Но ускользнуть в комнату, где Баксанову была приготовлена постель, удалось только часов в десять. Как только разделся и коснулся подушки щекой, тут же и уснул. Сколько спал, неизвестно, — разбудили выкрики. Через стену был слышен голос Артамонова.

— Алло, алло! — глухим, беспокойным, бьющим по голове требовательным голосом кричал Артамонов. — Дай-ка, милая, мне квартиру секретаря райкома. Квартира Степченки? А это кто? Жена? Разбудите-ка, дорогая, супруга. Что значит — спит? Скажите, Артамонов звонит. Да, да, Артамонов. Степченко? Ну как с вывозкой удобрений? Нет, дорогой мой, своим транспортом обходиться надо. У обкома парка грузотакси нет. Плохо, товарищ Степченко! Поменьше спать надо.

— Алло, алло! — кричал он дальше. — Да, милая, длинный гудочек секретарю райкома, Луговому. Луговой? Что это у тебя голос такой, вроде ты спал? Спал? Так, так. Только секретарю обкома в праве на сон отказано. Остальные спят, что медведи в берлогах. Зима, дорогой мой, это только для медведей время сна. Для нас, партийных работников, это самое трудное время. Как поработаем зимой, так и весенний сев проведем. А как весенний сев проведем, такой и урожай у нас будет. Учитываешь? Ну как — с вывозкой удобрений? Не подбивали итогов? Да ты, брат, вроде канцеляриста стал. У партийного работника все цифры в голове должны быть. Ну подбей, подбей, да сообщи в обком к утру.