Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том III. Книга I - Юрий Александрович Лебедев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ю. Л. Ну, наверно!
Г. К. Меня ещё буквально качало после болезни от слабости, а потому затянул зачётную сессию и часть зачётов сдавал между экзаменами после Нового Года. И график получился тогда жуткий – почти каждый день или зачёт, или экзамен… И вот на этой истории КПСС, которую я меньше всего хотел учить – не по политическим причинам, а просто потому, что очень уж скучный предмет, и учить нужно разные даты съездов и прочее – Патрикеев поймал меня на определении оппортунизма. Тётя Мила потом долго смеялась над моим ответом… Точно не помню, но ляпнул я что-то вроде: «Оппортунисты – это особые элементы в революционном движении…», после чего Патрикеев замахал руками и выгнал меня с экзамена… А я до сих пор ясно себе не представляю, что это такое «оппортунист»…
Ю. Л. (иронинический смех)
Г. К. …кроме как буквально «возражатель»…
Ю. Л. Так почему же тебя не выгнали за двойку?
Г. К. А я её пересдал чуть ли не на следующий день…
Ю. Л. А-а-а!!..
Г. К. Но никого для этого «не привлекал»!..
Ю. Л. Значит, тебя после первой сессии перевели в действительные студенты?
Г. К. Нет, в действительные студенты перевели потом, года через два…
Ю. Л. Нет, так не могло быть!.. Но это неважно… А вот почему ты после первого курса не перевёлся «в геологи», как хотел сначала?
Г. К. Ну, во-первых, началась эпопея со стройотрядом, а, во-вторых, я, извините, влюбился!
В делах стройотрядовских я сильно погряз… Помнишь дела по организации? Мы какие-то вещи таскали… С Мишей Рогозиным меня познакомили, он меня как-то эксплуатировал… Стенгазета… К тому же я понял и сформулировал для себя аксиому: «Химики, как и геологи, тоже неплохо поют!».
Ю. Л. (отсмеявшись) Понятно!
Г. К. Ну, и, конечно, набравшись студенческого опыта, я был напуган всеми этими «досдачами» и «пересдачами» при переводе в другой институт… Да и друзей уже новых много – мы с тобой ведь ещё до целины сошлись…
Ю. Л. Ну и правильно – в результате ведь всё равно «жизнь состоялась»! А резкие смены курса – это ведь в молодости не грех, а обычное дело…
Вернёмся к нашим делам. Итак, ты живёшь у Жоржа, общаешься с ним и тётей Милой…
Г. К. Больше с ней, чем с ним. Она и дома бывала чаще, хотя в то время ещё работала, и всякие поручения домашние и дела по даче я получал от неё… Да она и обо мне как-то «целенаправленно» заботилась, у неё это чувство заботы было даже немножко гипертрофировано, и по отношению ко мне, и, к сожалению, к Рудаковым – Валерке и Денису…
Ю. Л. Я понимаю доверительность ваших отношений… Так вот, в связи с этим, она рассказывала тебе о себе? В частности, о тех десяти годах, когда Жоржа не было?
Г. К. Она рассказывала об этом эпизодически. Она не склонна была чем-то хвалиться и пускаться в какие-то сентиментальные воспоминания… Но вот рассказывала, как она в эвакуации в Салават-Юлаеве…
Ю. Л. В Уфе…
Г. К. Ну, может и в Уфе… Как они тротил варили в открытых чанах, мешая лопатой бензол с чем-то чуть ли не под открытым небом… Но про войну она немного говорила… От неё я узнал, что во время войны её иногда навещал какой-то капитан, который приносил письма от Жоржа и сообщал, что с ним всё в порядке, жив-здоров и «воюет на благо Родины», хотя она, конечно, знала, где он находится… Если уж он писал ей напрямики…
Ю. Л. А вот такой вопрос. Ты жил в этой семье несколько лет. Туда приходили гости. Не припомнишь ли, кто составлял «ближний круг»?
Г. К. Ближний круг гостей? Наши институтские, за время моей учёбы, если и приходили, то крайне редко. Я чётко никого не помню… А вот из друзей молодости, по жизни как бы проверенных, были Венька Марко́с с женой, я хорошо помню их лица… Марко́с был яркой личностью, известным в до- и послевоенной Москве болельщиком «Спартака», у которого в друзьях были и Старостины, и Симонян и прочие знаменитости… Такой громогласный, громовой мужик, когда он хохотал, посуда в серванте звенела! Чувствовалось, что очень добрый и очень сильный… «А помнишь!..», – орёт он, и хлопает Жоржа по плечу, от чего тот болезненно кривится и вскрикивает: «Ты чё?..», а тот, как ни в чём не бывало, продолжает «…как он забил?» (он был как Сущёв – помнил все даты, все имена футболистов, кто кому и за что в раздевалке морду набил ☺)… Вот такой он был Венька, то есть Вениамин Марко́с… А, может, ещё жив?..
Ю. Л. Я знаю, и о нём я в Израиль удочку забросил…
Г. К. Да, он там. Его кто-то из детей на старости лет вопреки его желанию туда вытащил… И он уже оттуда каким-то образом дяде Жоржу весточку дал, где всё это и сквозило…
Ю. Л. Письмо! Письмо написал после выхода книги Лоты!..
Г. К. Да, точно… Был ещё Вайсбург. Тот, наоборот, такой тихий, скромный… Он в другом институте работал. При каких-то должностях, типа начальник проектного отдела, проектировал тепловые электростанции. Но могу путать должности… Как звали – не помню. Это были закадычные друзья. Когда они собирались, то напоминали нашу компанию на все 200 %: «А помнишь! А вот ещё было!..»…
Ю. Л. Это должны быть его институтские друзья.
Г. К. Вот этого я не знаю!
Ю. Л. А откуда ещё? Не из колхоза же!
Г. К. Ещё – он, правда, не часто бывал, близким другом был Глеб Макаров с топливного.
Ещё в его доме на Мичуринском жил – дядя Жорж как-то так, намёками, об этом говорил: «Ну, ладно, вообще-то, тебе не надо об этом знать…» – какой-то тоже разведчик. Это Майкл. И, кроме имени, я вряд ли чего вспомню… Хотя, кажется, он где-то в Канаде вроде работал… Он был помоложе дяди Жоржа. Они созванивались и где-то во дворе встречались… И друг к другу, это видно было, неплохо относились…
Ю. Л. А Малахов не захаживал?
Г. К. Нет, нет…
Ю. Л. Что-то между ними произошло… Ведь совсем-то в молодости они близко дружили… А ещё
