Кровавое евангелие - Джеймс Роллинс

Возможно ли, что возраст этих обломков такой же, как возраст Кровавого Евангелия? Для того чтобы точно ответить на этот вопрос, ей необходимо сделать анализ, но, конечно же, не здесь, сейчас же она могла лишь предполагать.

Ногтем большого пальца Эрин поскребла уголок осколка и поднесла к носу зачищенную поверхность.

В нос ей сразу ударил знакомый специфический запах пряности, такой сильный, что из глаз потекли слезы.

Ладан.

Сердце Эрин учащенно забилось. Ведь в усыпальнице в Масаде тоже пахло ладаном — этот запах присутствовал почти во всех древних захоронениях.

Но не в нацистских бункерах.

Она пыталась соединить воедино все выясненное, сопротивляясь своему желанию, подобно неуклюжему быку, запрыгнуть на постамент, и это невзирая на то, что в течение стольких лет она отчаянно бранила студентов за гораздо менее значительные вольности, допускаемые ими и нарушающие целостность восприятия объекта раскопок.

Эрин повернула осколок другой стороной. Его профиль имел сходную с треугольником форму. Похоже на угловую часть шкатулки или ларца… Эрин, застыв на месте, словно перед ней было минное поле, рассматривала другие разбросанные по полу куски. Три других треугольных куска лежали тут же, среди прочих осколков.

А что, если эти куски действительно были угловыми элементами? Если так, то они, возможно, были частями какой-то оболочки.

Оболочки, в которой могла храниться Книга.

Эрин пристально смотрела на пустой аналой.

Возможно, русские мародеры наткнулись на то, что было спрятано здесь? Разбили свою находку и украли то, что было внутри?

В безысходном отчаянии Эрин уставилась на распятие, словно ища ответы на свои вопросы. Тело, распятое на кресте, выглядело обтянутым кожей скелетом; казалось, что это человек, прошедший через концлагерь. Он выглядел намного более худым и изможденным, чем любое из изображений Христа, когда-либо виденных ею. Черные гвозди пришпиливали к кресту его костлявые руки, более крупный гвоздь пробивал его наложенные одна на другую ноги и скреплял их с вертикальной стойкой распятия. Вокруг ран расплылись бордовые пятна. Эрин направила луч фонаря вверх, осветив безликое лицо распятого. Глаза и рот его превратились в узкие горизонтальные прорези, ноздри были тонкими, как бумага, — распятый, которого она видела перед собой, был реальным воплощением человека, обреченного на нескончаемые страдания.

Ее охватил какой-то необъяснимый порыв: ей страшно хотелось снять распятого с креста, успокоить и утешить его.

Внезапно Эрин почувствовала острую боль в руке. Поднеся ладонь к свету, она поняла, что, слишком сильно сжав обломок камня, порезала большой палец.

Вспомнив о том, что она решила сделать, Эрин снова повернулась к кресту и начала собирать с основания осколки разбитого ларца и раскладывать их по карманам. Она обратила внимание на то, что на обратной стороне некоторых обломков имеются надписи, но их расшифровкой ей придется заняться позже.

Увидев, чем она занимается, Джордан приготовился к тому, чтобы тоже забраться на постамент.

— Не надо! — предупредила она, опасаясь, что в сутолоке они не заметят или уничтожат какие-либо улики, оставленные здесь русскими.

Было бы время, она, возможно…

Они услышали крик Руна, прозвучавший, словно глас обреченного и потерявшего надежду:

— Мыши пробились в проем!

Глава 36

27 октября, 06 часов 04 минуты

по центральноевропейскому времени

Под Хармсфельдским озером, Германия

Рун подбежал к ним с переднего края свирепой битвы, продолжавшейся позади него. Крылья колотили по его телу, когти и клыки рвали его одежду и плоть.

Он влетел в арочный проем, а следом за ним и Надия с Эммануилом. Орда икаропсов, хлопая своими мускулистыми крыльями, ворвалась следом за ними. Их масса заполняла пространство сверху, все помещение от самого арочного купола до пола забилось этими крылатыми тварями.

Острый взгляд Руна, скользнувший по помещению, сразу обнаружил в нем копию усыпальницы в Масаде — разграбленных развалин этого некогда священного места. Его переполняло бешенство, и только страх не давал ему вырваться наружу.

В центре помещения Корца увидел Эрин, стоящую на возвышении за высоким пьедесталом, подняв голову вверх, она смотрела на вертящихся под потолком мышей. Ее телохранитель, Джордан, запрыгнул на основание, готовый закрыть ее своим телом. Бесполезный, показной жест. У солдата не было ни малейшего шанса совладать с бесчисленной ордой икаропсов, набившихся в помещение.

Да и ни у кого из них такого шанса не было.

Как будто поняв это, орда икаропсов бросилась на неприкрытую ничем пару.

— Arrktez!..[62]

Это единственное слово приказа, пробившееся сквозь шипение и визг летучих мышей, заставило их дружно прекратить атаку. Черная орда, кружившаяся над Эрин и Джорданом, рассыпалась и понеслась прочь, хлопая крыльями по стенам и по потолку. Их острые когти с противным скрежетом цеплялись за неровности стен. Прижав сложенные крылья к покрытому шерстью туловищу, икаропсы свешивались отовсюду, ожидая, когда вокруг них образуется свободное пространство, чтобы вылететь из помещения. И только их черно-красные глаза, не моргая, смотрели вниз.

С первым же вздохом Руна буквально обожгла вонь, пропитавшая воздух. Он сделал еще вдох. Его ноздри ощутили уже другой запах, пробившийся сквозь зловоние, распространяемое нечистой кровью икаропсов и их пометом.

Этот другой запах был ему знаком.

Стоявший в другом конце помещения Джордан водил глазами из стороны в сторону. Его опущенных книзу плеч едва не касались вылетавшие из помещения мыши.

— Кто кричал?

На этот вопрос ответила Эрин, указав на распятие:

— Смотрите!

Распятая на кресте мраморная скульптура двигалась. Поднялась голова, показалось изможденное донельзя лицо, выступающие кости туго обтягивала увядшая высохшая кожа. Рука Эрин непроизвольно поднялась, ладонь легла на горло, словно она знала, что стало в нем комом.

Надия неподвижно застыла рядом с Руном. Эммануил, пошатываясь, отошел на шаг назад.

Сангвинисты тоже все поняли.

Словно повинуясь молча поданной команде, Рун рванулся вперед, Эммануил и Надия бросились за ним.

Веки у распятого на кресте поднялись; выражение лица при этом чуть изменилось. И в этих раскрывшихся щелях снова засветилась жизнь — вернее, то немногое, что еще оставалось в теле. Пристальный взгляд этих остекленевших голубых глаз распятого отыскал Руна и остановился на нем, как бы пытаясь разделить с ним свою бездонную печаль.

Эти глаза, полные безысходного отчаяния, не оставили никакого сомнения в том, кто был распят на этом жутком кресте.

Рун мысленно округлил это лицо, окружил его серебряными волосами, вообразил, что чуть припухлые губы улыбаются и эта улыбка светится мудростью всех прожитых веков. В своем сознании он слышал этот энергичный в прежние времена голос, объясняющий тайны истории, судьбу и участь сангвинистов. В свое время этим телом владел сильный и мудрый священник.

Падре Пирс.

Один из друзей навеки.

Этот ученый пропал семьдесят лет назад во время экспедиции по поиску Кровавого Евангелия. Когда он не вернулся, церковь объявила его погибшим. Однако, как теперь выяснилось, нацисты взяли его, чтобы обречь на десятилетия мучительных страданий.

Эммануил, упав на колени, взмолился:

— Падре Пирс… как это могло произойти?..

Голова старого пастора снова упала на грудь, как будто у него не было больше сил держать свой тяжелый череп в прежнем положении. Погасшие глаза нашли Эммануила.

— Mein Sohn?[63] — прохрипел он, было ясно видно, что поизносить слова его горло уже разучилось.

Сын мой.

По лицу Эммануила потекли слезы, напомнившие Руну о том, что падре Пирс нашел и ввел Эммануила в сообщество сангвинистов. Он не только заменил Эммануилу отца, но и стал его спасителем.

Эммануил потянулся к почерневшему штырю, пригвоздившему голые ноги пастора, сложенные одна поверх другой, к вертикальной стойке распятия. Двумя другими гвоздями его ладони были припечатаны к поперечной перекладине. Капельки черной высохшей крови запеклись вокруг каждой раны.

— Осторожно! — вырвалось у Надии, стоявшей рядом. — Он пригвожден посеребренными гвоздями.

Эммануил потянул на себя толстый штырь, удерживающий ноги пастора, обжигая при этом собственные пальцы. Надия поддерживала его со спины.

— Пока не поддается.

Эммануил злобно зашипел на нее, обнажив клыки.

— Посмотри на него. Он что, недостаточно настрадался?