Осада (СИ) - Кирилл Берендеев

А сейчас они восстали из наглухо запечатанных рак и стояли по другую сторону двери, молча ожидая, открытия храма. Как и прочие, они протягивали руки, шарили по двери, жаждая прикоснуться к пришедшим к церкви. Жаждая принести их в жертву.

– Да разве ж это мыслимо! – внове воскликнул отец Дмитрий. Восставшие святые зашевелились за дверью, скрипуче заклокотали, зацарапали ногтями по неструганым доскам. Оба живых невольно отшатнулись от двери, невольно перекрестились.

– Немыслимо, – бормотал священник, – просто немыслимо.

– Я потому и позвал вас, отец мой, – тихо сказал Аскер, – нельзя, чтобы они вышли. Но и… я не смогу выстрелить в них.

– Выстрелить?! – воскликнул он и тут же добавил куда тише. – Да, выстрелить…. Все верно. Выстрелить, – и поколебавшись недолго, продолжил: – Значит, такова воля. Отпирай дверь. Я сам это сделаю.

– Достаньте пистолет, – напомнил Аскер. Батюшка спешно вытащил Макаров, наспех засунутый в подрясник. Руки тряслись, тело продирал мороз. – Все равно придется вызвать милицию. Тела ведь надо сжечь потом.

– Потом, – бессмысленно повторил отец Дмитрий, никак не совладея с Макаровым. Аскер бережно вынул пистолет из рук батюшки и снял с предохранителя. Но обратно не отдал. – Сжечь потом. Они же… исцеляли. Я сам тому свидетель. Они же… а теперь… вот так…

– Позвольте, – Аскер властно отодвинул батюшку, но отец Дмитрий все же вырвал у него из рук пистолет и приказал отпирать церковь.  Аскер сперва позвонил в милицию, услышал короткое «сейчас будем» и после этого снял замок и открыл дверь.

Отец Дмитрий так и остался стоять против святых отцов с вытянутым пистолетом. Стоял, не шевелясь, целясь, но не в силах даже помыслить спустить курок. Стоял, покуда святые жадно не оскалились и не пошли на него. Но и тогда он лишь дернул рукой, отойдя на шаг. Двинуть указательным пальцем, оказалось для него непосильным трудом. Из церкви вышли по старшинству, иерей отец Глеб двинулся к отцу Дмитрию, дьяк Панкрат, сделав два шага следом, неожиданно повернулся к Аскеру.

Рука отца Глеба легла на плечо батюшки, пистолет уперся в иссохшее лицо, подобное лицу мумии. Батюшка содрогнулся всем телом, шлепанец соскользнул с ноги, он оступился и только так смог вырваться из захвата. Но святой не отставал, Аскер, с криком, бросился на помощь отцу Дмитрию – стрелять он так же не смел. Приказал немедленно отходить. И тут же получил укус в спину. Отец Глеб жадно набросился на новообращенного, вцепившись в него мертвой хваткой.

Аскер содрогнулся, упал на колени, резко повернулся, пытаясь сбросить священника. Но никак не удавалось, подошедший дьяк наклонился над ними, жаждая своей доли. Отец Дмитрий вскрикнул, что было силы, выставил Макаров и, зажмурившись, выстрелил. Открыв глаза, увидел, что пуля, если и попала в кого, то не причинила вреда. Но напомнила восставшим святым о существовании еще одного живого. Дьяк отделился от Аскера и устремился к батюшке, не дойдя всего шага, поскользнулся, упал. Тут только Аскер догадался выстрелить через плечо в лицо вцепившегося в горло святого. Объятия немедленно разжались, они оба рухнули наземь.

Панкрат наступал неумолимо. Отец Дмитрий снова поднял Макаров, весивший не восемьсот десять граммов, а не менее пуда. Дрожащими руками, пытаясь сотворить молитву о защите от святых, сам не понимая, к кому обращается в эти минуты, нацелился в лицо, в иссохшую маску Панкрата. Но выстрелить не успел. Его опередил Аскер, сваливший подсечкой дьяка и размозживший череп четырьмя выстрелами. Лицо Магомедова было бело, казалось, отец Глеб высосал из него всю кровь. Батюшка вздрогнул, и неожиданно повалился на колени перед ним, моля о прощении. Аскер, тяжело дыша, молчал.

– Не ранены, отец мой? – наконец, спросил он. Батюшку передернуло о этого обращения, в это мгновение показавшегося кощунственным.

Внизу остановился милицейский «уазик». Оттуда выскочили Бужор и Нестеров, оба вооруженные Калашниковыми. Увидев их, Аскер немедленно побежал навстречу, что-то крича. Наконец, когда голос вернулся к нему, батюшка услышал:

– Стреляйте, стреляйте! – восклицал Аскер, раскинув руки, слетая с холма. Его товарищи сперва не понимали, о чем идет речь, наконец, увидели кровь на шее лейтенанта. Бужор первым поднял автомат. И давил на крючок до тех пор, покуда рожок не опустел. Тело Аскера покатилось им под ноги.

Отец Дмитрий поднялся с колен и медленно вошел в храм. Подошел к алтарю, снова вглядываясь в лик Спаса. Долго готовился к молитве, но слов не было. Вернее, были слова, но совсем не те.

А затем, когда они выкипели и перешли в действие, батюшка поднял Макаров, выбросил его перед собой и четко выстрелил дважды в лик. Обе пули вошли в лоб, расколов икону надвое. Засим последовал удар кулаком, выбивший икону из алтаря.

Пистолет выпал из его рук.

– Ты убит, – прошептал, разом лишившись последних сил, отец Дмитрий. – Ты наконец-то умер, Господи. По настоящему умер.

И медленно вышел из храма, навстречу подбежавшим милиционерам.

37.

Когда я прибыл, утро еще не наступило. Восток побелел, предвещая скорую зарю. По Москве будто Мамай прошел: останки разбитых вдрызг палаток перемежались с сорванными щитами и ветвями, остро пахнущими соком. А то и вырванными с корнем деревьями. Невдалеке валялся строительный кран, накрывший две машины. Спасатели как раз занимались его уборкой – кран намертво перегородил Хорошевское шоссе. В новостях рассказывали, неподалеку прошел смерч – начавшись в Серебряном бору, он перемахнул Нижние Мневники и добрался до Звенигородского шоссе. Северо-восток столицы покрыла полоса развалин.

Возле изувеченной «мазды» стоял «Майбах» Юлии Марковны. Сама госпожа Паупер сидела на асфальте, возле носилок. Лицо Милены кто-то милосердно закрыл белым вафельным полотенцем. Она держала в руке руку дочери и что-то шептала. Я медленно подошел мимо застывшей кареты «скорой помощи», стал рядом.

– Дочка моя, ну что же ты так. Оставила свою мамку. Не надо было, не хорошо это. Не надо.

Она почувствовала мое присутствие и резко обернулась. Лицо госпожи Паупер оставалось по-прежнему бесстрастным, а глаза сухими.

– Вот видишь как. Ее напугали, она и побежала. Мне сказали, в этом храме какого-то подонка пристрелили, что Мила с ним делала… лучше не думать.

– Милиция сказала, что погони не было. Только одна «мазда»….

– Много ты понимаешь. Разве нужна погоня, чтобы убить? Разве обязательно стрелять, чтобы свести счеты? Они ведь… Мила всегда боялась стрельбы. Всегда искала от нее защиты. У тебя искала. И у других тоже. Особенно теперь.

В этот момент наступившую было тишину разрубило тарахтенье далекой автоматной очереди. Я вздрогнул.

– Ты и сам дергаешься. А пора привыкать, войсковая операция, слышал ведь. Это надолго, – она снова наклонилась к дочери, и словно на минутку забыв обо мне, сказала ей: – Ну вот, теперь ты не слышишь никаких выстрелов, ничего не надо больше бояться. Ты просто… убита. Просто… – и замолчала на полуслове, покачнувшись. Врач, стоявший у кареты «скорой» дернулся было помочь, но остановился.

– Вам лучше поехать, – тихо произнес я.

– Не волнуйся, дочка. Мамка за тебя отомстит. Обещаю. Жилы порву, но достану того, кто тебя убил. Мертвой стану ходить, а все равно достану. Поверь мне, ведь это я говорю. Ты меня знаешь.

Она говорила негромко, но все равно, от ее слов веяло таким могильным холодом, таким отчаянием, что меня, невольно вслушивавшегося в каждое слово, продрал мороз. Я подошел и заставил Юлию Марковну подняться. К «майбаху» я не пустил, повел к своему «Фаэтону». Она не противилась.

Ко мне подошел ожидавший конца прощания врач «скорой».

– Можно увозить? – спросил он. Я покачал головой. Самому хотелось побыть с Миленой наедине. Если получится. Прибыла машина медэкспертизы, с нею еще две милицейских «ауди» с каким-то местным начальством и неприметный серый внедорожник «лексус», судя по номерам, ФСБ. Пока все дружно пошли смотреть на раскуроченную «мазду». Ребята в черных костюмах от «Боско ди Чильеджи» немедленно залезли внутрь, выдрали подушки безопасности, стали копаться в салоне.

Я стоял рядом с носилками и никак не мог заставить себя опуститься перед Миленой. Словно что-то мешало. Затем сел на корточки. Осторожно коснулся руки. Вздрогнул. Мне показалось, она была теплой.  Хотел что-то сказать – что именно? Я и сам не знал.

Слова сдавили горло, я медленно поднялся. Горло сдавило, я медленно отошел, не в силах отвернуться.

Когда я садился за руль, один из службистов подошел ко мне. Поздоровавшись с госпожой Паупер, попросил меня на пару минут.

– Что-то нашли? – нервно спросила они, резко отнимая от губ только зажженную сигарету.