Осада (СИ) - Кирилл Берендеев

– Какие сроки? – не поняла мама.

– Заключения, – сухо ответил за сына Тихоновецкий-старший.

– Именно что. Обычно от трех до пяти, но вчера я написал о сокрытии числа погибших гэбистов – так это оказывается на десятку тянет. Абсолютный рекорд по редакции. Человечек меня даже поздравил с этим.

– Нашел, чему радоваться, – всполошилась мама. – Тут и без цензора страшно, а ты еще добавляешь.

– Мам, ну я ж не специально. Хотел вас отвлечь своими делами.

– Сынок, ты со своими делами будь ну хоть чуточку осторожнее. Когда рассказал, что влетел вслед за мертвецами в отделение и начал всех освобождать, знаешь, что со мной было? Отец расскажет. И ладно в отделение влетел, так надо было из себя Спартака изображать.

– Валь, в самом деле. Пожалей мать. Мне хоть что рассказывай, а прежде чем вот так по телефону ляпать, подумай. Как ребенок.

Отец смолк на полуслове, посмотрел на маму. Та только вздохнула печально. И принялась распаковывать вещи.

Квартира у журналиста была небольшой, но уютной, и, главное, двухкомнатной. В кризис, когда цены на жилье резко упали, он приобрел ее, пожертвовав видами на новую машину. Раньше Валентин снимал здесь комнатку, квартира ему нравилась. Когда соседняя семья из пригорода съехала, не выдержав экстремального роста цен, хозяйка, напуганная непомерными налогами, предложила покупку последнему своему постояльцу. В рассрочку, раз не может так. И он старательно копил деньги, как мог и как умел: писал «джинсу», шантажировал звезд их новыми нарядами и машинами – когда в киноиндустрии случился дефолт, многие пересели с БМВ на «Субару», а одеваться стали на распродажах. Это продолжалось недолго, но он успел отхватить свой куш. Так что квартира прошлой весной досталась ему. А вот машина осталась прежней «семеркой».

– Надеюсь, мы не слишком тебя стесним, – повторила мама, доставая образок св. Валентина и вешая его в гостиной. – А то если бы не Константин, мы давно…

– Ну что ты говоришь, я человек холостой, с самого начала надо было перебираться, а не терпеть до последнего, когда стена разойдется.

– Обещали до зимы отреставрировать, – сказал отец, выходя на балкон и закуривая. – Да только верить им не больно-то. Обещать все горазды.

Где-то простучала привычная уже за последние дни жителям всей России, автоматная очередь. Никто не вздрогнул даже. Вот когда вчера ночью стреляли из пушек, разворотив кинотеатр, как уверялось, битком набитый зомби, было не по себе. Непривычно. А потом, под утро, когда выступил военный комиссар, и все объяснил, стало немного легче. И следующие залпы орудий хоть и воспринимались как нечто из ряда вон выходящее, но не с такой тревожной тоской как в первый день.

Надо же, подумалось Валентину, даже к войне в городе можно привыкнуть. Привыкнуть и не замечать присутствие солдат, бронетехники на каждом углу, спецопераций, перекрытия улиц и боев в соседнем районе. Квартира Тихоновецкого располагалась на северо-востоке Ярославля, вдали от погостов, на берегу Волги, на Тверицкой набережной. Противоположном основной части города, но зато рядом с редакцией. Здесь, на правом берегу почти не стреляли, театр военных действий, куда ежедневно был вынужден пробиваться Валентин, располагался невдалеке от вокзала и в новостройках, граничащих с областью. На этом берегу располагались дачные участки, где и старалась укрыться от пришедшей войны большая часть ярославцев, имеющих земельный надел.

Жаль, их семью это не касалось. Родители вынуждены были продать участок – и отец серьезно заболел, снова осложнение на пробитом еще в Анголе легком, да и сыну нужна квартира, не все болтаться по съемным. Тем более, в то время у Валентина намечалась тесная связь с одной девушкой…

Теперь они, собравшись вместе, по очереди с высоты четвертого этажа высматривали через реку на курящиеся то здесь, то там столбы дыма – места сражений. Снова бухнуло орудие. По звуку можно догадаться, стреляли на самом юге, наверное, близ церкви Николы. Прошлой ночью там, как сообщило радио, шел жестокий бой.

О жестокости боев можно было судить по их итогам. А они поистине впечатляли.  Крематории не справлялись с работой, у каждого с раннего утра выстраивалась громадная очередь. Трупы свозили грузовиками, грузили разом по несколько человек. Мэр города приказал отложить открытие мусоросжигательного завода, чтобы его силы бросить на уничтожение жертв. Кто-то из ветеранов, собравшихся по поводу вот такого открытия завода невесело пошутил – как же повезло немцам, они теперь в ножки Гитлеру кланяться должны, что он столько концлагерей понастроил. И в самом деле, канцлер ФРГ приказала незамедлительно использовать все имеющиеся мощности. Даже имеющие историческую ценность. Даже находящиеся за рубежом. Кадры из телевизора – снова распахиваются ворота Освенцима и колонна грузовиков, груженая тысячами трупов отправляется на территорию теперь уже бывшего музея. Проезжает мимо нескольких протестующих в ворота, под надпись «Arbeit macht frei» и скрывается вдали. И только яркие вспышки блицев вспыхивают, освещая уезжающие машины.

С высоты их балкона видно, как городу досталось от Константина. Жертв немало, немало и разрушений, только сегодня заработал транспорт. Хуже всего то, что порой из-под завалов бригады МЧС извлекали, себе на голову, уже зомби. В субботу, в полуночном эфире, по телевизору показали жуткую картинку бродящих по пустым улицам мертвых спасателей. Мимо проносится «уазик» ВАИ, беззвучные выстрелы – снималось с камеры видеонаблюдения – мертвецы падают на асфальт и замирают.

Последствия можно увидеть и сегодня: трупы просто валяются на улице. Их никто подолгу не убирает, но к ним и не подходят. По телевизору передали, что они снова заразны. К живым мертвецам ничего не пристает, но вот снова умерщвленные опасны, во избежание эпидемии должны приниматься все меры к их скорейшему сожжению. И без того напуганные жители обходили всех лежащих, даже подающих признаки жизни, десятой дорогой. Всем была памятна ночь четвертого, когда город перешел под контроль зомби. Было разгромлено несколько отделений милиции, больниц, круглосуточных магазинов, немало дачных участков. Случились нападения на автовокзалы, а на центральном городском вокзале царила настоящая паника, это уже не сообщения с новостных лент, это рассказы очевидцев. Сколько там народу полегло, никто не знает. Да и с наступлением утра по пустым улицам шатались только мертвые.

Это сейчас, когда в город введены войска, можно перевести дыхание.

– Ладно. Вы смотрите, а я в магазин, – произнес Валентин. И несмотря на все уговоры, нацепил мокасины и выскочил на лестничную площадку. – Еще раз повторяю – без меня на улицу ни на шаг, особенно, это касается тебя, пап.

– Мертвяки с клюшкой не ходят, – тут же откликнулся отец. – Опознают своего. Чем обороняться захвати. В хозяйственном или в спорттоварах, по обстоятельствам.

– У нас сперва делают, а потом думают. Конечно, забегу, договорились же. Ну все, я быстро, – он спустился, влез в машину, и отправился на левый берег. В торговый центр на Октябрьской площади, последнее время только он один работал более-менее нормально, остальные то закрывались посреди рабочего дня, то стояли пустыми.

У моста с обеих сторон стояло по БТРу. Трудно сказать, зачем, но мост военные всегда считали стратегическим объектом, а потому старались охранять, мешая потоку машин проехать. В пробке он простоял примерно четверть часа, а затем обнаружил, что универмаг, все подъезды к нему и все соседние улочки просто забиты машинами. Останавливаться не стал, проехал дальше до центрального вокзала. Но и там его встретила страшная давка и суета. Пришлось двинуться еще дальше, через пути, на другой берег реки Которосль. Только тут было немного поспокойнее. Валентин не раз говорил себе не заезжать в эту небезопасную глушь, вот и сейчас, пересекши реку, он встретил несколько патрулей, и мрачную тишину улочек. Повертевшись на Красном перекопе, он подъехал к маленькому магазинчику.

Народу собралось немного, да и тот, что был, говорил мало, все больше молча набирал продукты и выходил, торопясь разъехаться по домам. Под давлением тишины, он и сам не стал задерживаться – быстро похватал продукты, добавив сверху бутылку «Арбатского». Спросил насчет средств самообороны, на него только посмеялись и посоветовали соседний магазин «Спорт». На случай он прихватил остро отточенную саперную лопатку, последнюю, мужчина, стоявший за спиной, только ругнулся тихо.

В «Спорте» его встретили полупустые прилавки. Бейсбольные биты, всегда пользующиеся в России особой популярностью – при всей нелюбви русского народа к американской забаве – ныне исчезли напрочь, не осталось даже деревянных. Клюшки для гольфа, сюрикены, нунчаки, расхватали так же. Он спросил про травматическое оружие, нет, конечно. Винтовочный арбалет с оптикой, стоил сто девять тысяч, явный перебор, а луки по десять не давали гарантии пробития черепа. Да и слишком громоздки. Повертевшись, взял трехгранный кинжал за полторы и вышел.