Хранители Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

– Кардинал Хлесль? – повторил Вольфганг. Его голос прощупал довольно громко.

Смотритель винного погреба положил руку ему на плечо. Вольфганг сбросил ее.

– Ты был погружен в молитву, преподобный отче, – дипломатично объяснил смотритель погреба. – И мы не могли спросить у тебя совета. Если бы мы не отправили голубя, внешний мир не получил бы никакого сообщения о постигшей нас участи.

– Нельзя ли на некоторое время оставить здесь сокровища монастыря? – осведомился привратник. – Без груза мы бы передвигались гораздо быстрее. А наш брат здесь мог бы спрятать все ценности где-нибудь у себя в церкви…

– Святая Дева Мария, я не могу взять на себя такую ответственность!

– Тогда прекрати поминать имя Царицы Небесной всуе! – рявкнул аббат. Священник из Рупперсдорфа испуганно отпрянул. – Об этом и речи быть не может. То, что мы спасли, это сердце нашей общины. Мы его не оставим.

Смотритель погреба почти вплотную приблизил губы к уху Вольфганга.

– А как насчет Книги? – тихо прошептал он. – Это самое тяжелое бремя для всех нас…

Вольфганг промолчал. Если бы все зависело от него, он бы прямо здесь и сейчас швырнул Кодекс в огонь. Целое мгновение мысль эта казалась ему непреодолимо привлекательной. Возможно, это именно то, чего от него ждут монахи, – решение, способное изменить весь ход вещей. И все же в нем поднялась гордость. Его наделили ответственностью за Кодекс, и он будет нести ее как должно, какой бы сильной ни была его ненависть к кардиналу Хлеслю и всему, что с этим связано. Аббат уставился на сундук, безобидно стоявший в углу комнаты, и покачал головой.

На второй день аббат окончательно и бесповоротно осознал всю серьезность сложившейся ситуации. Чтобы сэкономить время, они пошли в Штаркштадт по плохой дороге, протянувшейся между Фридштоком и Кирхбергом, между двумя холмами, которые летом показались бы путешественнику небольшими пригорками, но зимой для тяжело нагруженных монахов путь через них был непосилен. Более длинная, проторенная дорога через Адерсбах, пожалуй, была бы не такой тяжелой, но она не только заняла бы больше времени, а еще и повела бы их через город в скалах. Аббату Вольфгангу совершенно не хотелось вверять своих монахов этому мрачному извилистому пути среди скальных гигантов. К тому же по нему он бы добрался в лучшем случае до деревни Векельсдорф,[27] представлявшей собой не более чем ярмарку для близлежащих земель, состоявшей из пары сараев и деревянного замка семейства фон Шмиден. Хозяин замка посещал его не чаще одного раза в год. Так что некоторую безопасность им мог обеспечить только своевольный, но верный католик Штаркштадт.

Ветер швырял снег им в глаза и под ноги, и во время восхождения на подветренную сторону холма они должны были постоянно останавливаться и высылать монастырских слуг, чтобы те отыскали исчезающую дорогу. По небу тянулись свинцово-серые тучи; время от времени земля меняла серый цвет хвойного леса на цвет кости, который приобретала чисто выметенная ветром глинистая почва, или тонула в белизне снега. Это был Via Dolorosa,[28] ступить на который монахов вынудила исключительно дерзость жителей Браунау! Иисус Христос взвалил все грехи мира себе на плечи; монахи же и их аббат несли зло в самом центре процессии, чтобы оно не вырвалось в мир, и мир был им за это так же мало благодарен, как и Спасителю за его жертвенный путь. Вольфганг обернулся. Вереница монахов в обтрепанной одежде, казалось, маршировала через Ничто, будто у них не было никакой цели, а лишь бесконечное путешествие, которое они однажды затеяли.

Заснеженная местность неожиданно стала выглядеть как кожаный переплет библии дьявола, и Вольфгангу пришлось моргнуть, когда его охватило ощущение, что они не более и крошечные насекомые, ползущие по гигантской книге и не подозревающие, что этот путь не позволит им убежать от Зла. На аббата накатилась волна такого отчаяния, что у него перехватило дыхание. Отче, зачем ты меня оставил?

Когда прошло время полуденной мессы, стало очевидно что сегодня, невзирая на все их усилия, им тоже не удастся достичь цели.

– Нужно сделать остановку в Векельсдорфе! – проревел смотритель погреба, стараясь перекричать ветер.

Аббат Вольфганг внимательно посмотрел на него, прищурив глаза. Горькая обида поднялась у него в горле, и он почувствовал вкус желчи. Ни слова не говоря, он отвернулся и, спотыкаясь, побрел к ослам, между которыми висел сундук. Он встал прямо перед животными.

– Чего ты хочешь? – прошептал он. – Может, ты – именно то, что не дает нам обрести покой? Или ты ведешь нас через страну так, будто мы давно уже духи? Может, ты чувствуешь, что свободна от сковывающих тебя цепей и хочешь намекнуть, что их нужно снова наложить на тебя?

Он огляделся. Монахи сгрудились вокруг него. Десятки пар глаз не сводили с Вольфганга пристального взгляда. Смотритель погреба, последовавший за аббатом, сейчас стоял между ним и его паствой. И аббат Вольфганг неожиданно понял, что он вовсе не шептал. Горло у него саднило. Он снова повернулся к сундуку.

– Чего ты хочешь? – закричал он, унесенный неистовой яростью в другое время и другое место. Будь у него топор, он бы стал бить им по сундуку. – Может, лежа там, в своем сундуке, ты сумела отравить наши сердца? Это ты подняла на восстание дьяволов в Браунау! Ты заставила нас распустит наше собственное общество! ЧЕГО ТЫ ХОЧЕШЬ?

– Преподобный отче… – произнес смотритель погреба. В какой-то момент он едва не положил аббату руку на плечо, но в конце концов передумал.

Аббат Вольфганг развернулся и пошел прочь, снова становясь во главе своего жалкого обоза. Ярость все еще кипела в нем. После нескольких неудачных попыток ему все же удалось запеть так, чтобы заглушить завывание ветра. Он не вспомнил, что уже прибегал к этому псалму в отчаянной ситуации, похожей на эту: «Sed et si ambulavero in voue mentis non timebo malum quoniam tu mecum es virga tua et baculus tuus ipsa consolabuntur me!» В тот раз он выкрикивал эти слова; сейчас ветер срывал их у него с губ и разносил по этой покрытой струпьями земле. Присоединились ли монахи к его пению, он не слышал. Он твердо шагал вперед – человек, все еще хотевший верить, что сможет вернуть себе божественную силу с помощью псалмов, и одновременно сражавшийся с пониманием того, что уже потерял все, что для него когда-то было важным.

Утром третьего дня они увидели вдалеке столбы дыма, поднимающиеся из труб Штаркштадта. Вольфганг услышал, как смотритель погреба выдохнул: «Хвала Господу!», и увидел, как среди монахов распространилось слабое ликование. С того самого момента как они вышли из Гейнцендорфа, он никому не уступал своего места во главе отряда и только сейчас обернулся к монахам.

Именно в это мгновение он заметил всадников, появившихся на дороге за их спинами и приближавшихся к ним лихим галопом.

9

Когда Киприан увидел, как один из сбившихся в кучу монахов неожиданно вырвался вперед, сбежал с дороги и, размахивая руками, помчался по прилегающему к ней полю, ему стало ясно, что бенедиктинцы восприняли их чуть ли не как всадников Апокалипсиса. Он приказал своему отряду остановиться и с одним только Андреем медленно направился к монахам. Заметив сундук, привязанный между двух ослов, Киприан. почувствовал слабое облегчение – а также, впервые после поспешного отъезда из Праги, и собственное тело. Последние два дня они почти не спали и, не теряя зря времени, сначала поехали в Браунау, чтобы проверить, все ли там в порядке. То что они еще вчера не догнали паству аббата Вольфганга, удивило его. Он не знал, что их встреча не состоялась раньше по той причине, что монахи выбрали более короткий путь – через Фридшток и Кирхберг.

– Он не захочет и слышать, что монастырь полностью разграбили, – заметил Андрей.

Киприан покачал головой. Аббат также не захочет слышать, что двух протестантов убили, когда из одного дома раздался мушкетный выстрел по толпе, как только ворота монастыря сняли с петель. И еще меньше ему захочется слышать, что юного стрелка вытащили из дома и на глазах у его семьи повесили на арке внутренних ворот.

– Я становлюсь слишком старым для всего этого, – пробурчал он, наблюдая за тем, как сбежавший монах, увидев, что его братьев не изрубили на куски, устыдился, поднялся с земли и рысью бросился обратно к маленькой армии.

Аббат вышел вперед и стал перед своей паствой. Ветер сорвал капюшон у него с головы. Киприан, прищурившись, окинул его взглядом. Если и доводилось ему видеть человека, пожираемого собственными чувствами, то это был аббат Вольфганг Зелендер. В свое время его вызвали в Браунау, чтобы охранять библию дьявола, противиться все возрастающему движению протестантизма и превратить монастырь в оплот католической веры в охваченной ересью стране. Он не справился ни с одним из своих заданий, и тот факт, что в этом не было его вины, никак не влиял на ситуацию. Киприан подумал, что, пожалуй, в состоянии понять и этого человека, и его неистовую ярость.