Хранители Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

Будь Филиппо жителем Праги, он бы знал, почему страсти протестантов кипели непосредственно рядом с Градом. Во-первых, это объяснялось тем, что именно здесь проживали представители исключительно католического правительства. Во-вторых, следовало учитывать, что замковый холм поднимался прямо над Малой Страной, а обитатели этой части Праги еще не забыли, как в свое время их на несколько дней оросили на растерзание ландскнехтам Пассау. Кто-то вроде Филиппо Каффарелли, знай он это, непременно обратил бы внимание на то, что тогда местные войска, состоящие из протестантов, даже не оказали им никакого сопротивления, не предприняли ни единой попытки освободить Малу Страну от банды мародерствующих ландскнехтов и защищали только лишь Старое Место. Однако кто-то вроде Филиппо не опустился бы до того, чтобы болтаться в переулках, пробивать кулаками дыры в воздухе и орать «Папу на мыло!», вместо того чтобы сначала подумать, а потом уже делать.

Данный момент он думал о том, поможет ли ему толпа, собравшаяся в переулке перед дворцом рейхсканцлера, наконец подучить туда доступ. Во время его предыдущих попыток его каждый раз отсылали прочь, сообщая, что рейхсканцлер находится в отъезде, в Вене, а его супруги сейчас нет дома.

Он вышел из тени парадного подъезда какого-то здания, откуда наблюдал за происходящим, и направился к дворцу Лобковичей, будто в том, что католический священник в своей изодранной сутане спокойно подходит к протестантскому сброду, нет ничего неестественного. Ведь Филиппо Каффарелли, оказавшись в Праге, уже больше не был тем человеком, который отправился в путь из Рима. Или, лучше сказать, во время долгого путешествия из него постепенно вылупился человек, до того времени скрывавшийся в глубинах истерзанной души, а дурак, в которого его превратили отец и старший братец, испарился или смешался с дорожной пылью.

– Вы только гляньте!

– Вот это наглость!

– Прямо по-настоящему верный пес!

– Эй, я к тебе обращаюсь! Хотя бы обернись, когда с тобой говорят!

Филиппо сжал кулак и замолотил им по парадной двери во дворец. Затем он обернулся и пристально посмотрел на людей, подошедших ближе. Он с достоинством кивнул собравшимся. Движение толпы после его жеста притормозилось.

– Вы просто жалкий сброд, – произнес Филиппо на латыни. Он понял не все из того, что ему кричали, но чтобы понять смысл этих выкриков, не нужно было быть полиглотом.

Они снова стали выкрикивать в его адрес оскорбления. Филиппо поднял руку – он колебался одну секунду, прежде чем решить использовать святой жест как провокацию, но потом его осенило, что он теперь расстрига и что больше грехов, чем у него уже есть, вряд ли можно получить, – и благословил собравшихся. Возмущение их достигло предела. Один из них нагнулся в поисках метательного снаряда и нашел его. Камень, не причинив никакого вреда Филиппо, ударился о стену здания довольно далеко от его головы.

– Целиться вы тоже не умеете! – крикнул Филиппо, снова на латыни и с таким выражением на лице, будто на самом деле сказал: «Спасибо, у меня тоже все хорошо!»

Дверь отворилась, и Филиппо увидел лакея, которого до этого здесь не встречал. Лицо у мужчины было зеленого цвета, и он опасливо косился на уличных крикунов. Толпа, похоже, пришла в восторг от его появления и принялась на все лады сравнивать предков лакея с разными животными, причем сравнения оказывались явно в пользу животных. Филиппо увидел, как на лбу лакея выступили крупные капли пота.

– Это самое большое змеиное гнездо во всей Праге!

– Рейхсканцлер ест с рук у Папы!

– Нет, он лижет ему ноги!

– Эй, лакей! Хижина твоего господина уже полностью принадлежит Ватикану?

– Я бы хотел видеть рейхсканцлера Лобковича, – вежливо произнес Филиппо на ломаном богемском наречии, которое кое-как уже выучил.

– Заходите же, ваше преподобие, заходите же, – пробормотал лакей и потянул его за рукав в открытую дверь. – Это ведь убийцы! – Понять остальное Филиппо помешало ужасное знание языка. Взволнованный успехом своей маленькой авантюры, Филиппо на секунду пожалел, что не задержался, чтобы показать кулак воинствующей орде, прежде чем скользнуть внутрь.

Впустивший его слуга перекрестился и сказал:

– Такие же, как эти, в Браунау перебили всех монахов-бенедиктинцев и подожгли монастырь, А аббата, бедолагу, распяли. Пусть земля ему будет пухом. – Слуга снова перекрестился. – Не прошло и пяти часов с тех пор, как мы вернулись, и вот вам, пожалуйста, какие ужасные новости.

– Простите, рейхсканцлер Лобкович уже вернулся? – Коверкая слова, спросил Филиппо.

– Нет-нет, господин еще не приехал. Фрау Поликсена… – Слуга внимательно осмотрел его. – Фрау Поликсена из-за этих ужасных событий в Браунау послала сообщение его преподобию Логелиусу. Я думал, вы пришли от него.

– Логелиус, – повторил Филиппо, для которого речь слуги была слишком быстрой, поэтому он понял только это имя. Он кивнул и показал на себя. Лакей недоверчиво посмотрел на него. Похоже, он лишь сейчас обратил внимание на жалкое состояние одежды Филиппо.

– Вы говорите на богемском наречии, ваше преподобие?

– Совсем немного.

– Мне очень жаль, – ответил лакей и сделал шаг по направлению к двери. – Господ сегодня нет дома. – Он взялся за ручку двери, но потом вспомнил, что творится на улице, и нерешительно замер. В конце концов он оставил дверь в покое и снова внимательно посмотрел на Филиппо. – Что вам угодно, ваше преподобие?

– Если бы в том, чтобы объяснять это тебе, сын мой, был смысл, то мне не нужно было бы обращаться к твоим хозяевам, – вздохнув, произнес Филиппо на латыни.

К его безмерному удивлению, нежный хрипловатый голос за его спиной ответил ему, и тоже на латыни:

– Тогда объясните это мне лично, ваше преподобие. Я невольно подслушала.

Филиппо обернулся. Он не слышал, чтобы кто-то спускался по лестнице, и, тем не менее, увидел стоявшее на последней ступени прекрасное видение в белом платье с белыми длинными рукавами с прорезями по испанской моде, такими белыми, что они казались крыльями ангела. Красные рукава нижнего платья, видимые от локтя до кисти, и маленький треугольник красной материи под жабо настолько не соответствовали ему, что почти шокировали. На шее красовалось ожерелье из золотых роз, и такие же золотые розы были вышиты на корсаже верхнего платья, следуя элегантным изгибам ее тела вплоть до узкой талии и дальше по юбке, образуя единую непрерывную линию до самого низа. Ожерелье матово поблескивало на белоснежной ткани. Волосы были забраны высоко вверх и ничем не украшены, кроме единственной свежей розы, казавшейся сейчас, в январе, настоящим волшебством. Лицо ее было бледным, глаза излучали какой-то слабый свет. Филиппо, лишь несколько раз нарушавший обет целомудрия, неожиданно представил себе, каково бы это было, если бы женщина распустила волосы и позволила их благоуханным волнам накрыть его, если бы она расстегнула корсет своего платья и позволила своему телу распуститься. Его мысли спутались, и тут неожиданно в памяти всплыл сонет, который он когда-то слышал: «Вдыхая аромат ее шагов, / Я онемел, я умереть готов – / Весь в благорастворении шелков…» После довольно продолжительной паузы он поклонился.

– Salve, domina,[24] – сказал он.

– Откуда вы идете, ваше преподобие?

Он подумал, что ей лучше не знать, из каких именно мест ноги привели его сюда.

– Из Рима.

– Из Рима – и прямо в наш дом? – Улыбка, растянувшая ее губы, не отразилась на лице.

– Не прямо.

– А как же?

– Окольными путями.

Вы всегда отвечаете в двух словах?

– Нет, госпожа.

Губы ее слегка дрогнули.

– Если вы хотите дождаться, когда толпа разойдется, то добро пожаловать.

– На толпу, – возразил Филиппе – ищущему совершенно не стоит обращать внимания.

– Ищущему? Чего же вы ищете?

Филиппо знал, что в данном случае правда окажется самым могучим средством.

– Веру, – ответил он.

– И вы надеетесь найти ее здесь?

– Здесь я надеюсь найти ответ.

– Ответ, в котором тоже всего два слова?

– Возможно, – согласился Филиппо. – Как насчет такого: «Кодекс Гигас»?

Она так долго молчала, что Филиппо решил уже, что пошел по ложному пути. Но затем он заметил, что атмосфера в доме неожиданно изменилась. Ее изящная высокая фигура теперь, казалось, излучала холод, которого раньше не было. Он потрясенно понял, что холод этот направлен на него.

– Следуйте за мной, – приказала женщина и молча пошла вверх по лестнице.

8

Вольфганг Зелендер, спотыкаясь, брел вперед. Аббат подозревал, что состояние оцепенения, в которое было погружено его тело, не было бы таким серьезным, если бы он попытался получше разобраться в ситуации. Но, к сожалению, это было невозможно. Принять тот факт, что он и его монахи действительно вынуждены были бежать – именно бежать, а не отступать по заранее намеченному плану или совершать частичную эвакуацию монастыря, – для него было просто-напросто чересчур. Вольфганг чувствовал себя так, будто находился в ночном кошмаре, и то, что он с трудом переставлял ноги, что холод сковывал его движения, а пение монахов, заглушаемое сырым и холодным, дующим резкими порывами ветром, превращалось в еле слышные причитания, еще больше усиливало ощущение потерянности.