Хранители Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

Голос, звучавший отчасти как голос той Александры Хлесль, которой она была еще пару недель назад, снова дал о себе знать и спросил ее, каким образом данное открытие соотносится с тем фактом, что она считает достаточно близким человеком Геника – Генриха фон Валленштейн-Добровича? Но она заставила этот голос замолчать.

Вход в сокровищницу кайзера Рудольфа, уже через шесть лет после своей смерти превратившегося в героя зловещих легенд, вызывал одновременно благоговение и разочарование. Они оказались в помещении с высоким сводом, в котором громким эхом отдавались их шаги, где было холодно, как в склепе, и почти совершенно темно. Изо рта Александры вылетали маленькие облачка пара, мерцавшие в свете фонаря, который держал Геник. Слабый луч света метался между колоннами и отбрасывал бледные тени в темноту высокого потолка. Поеживаясь от холода и недобрых предчувствий, девушка поняла, что холод никак не способствует ее намерениям открыть несколько тайн мужчине своего сердца. Геник, обернувшись к ней, улыбнулся.

– Только не пугайтесь, – предупредил он. – Это всего лишь передняя.

Александра задержала дыхание, пока это помещение не осталось позади. В полумраке поднимались ряды деревянных полок. Они были пусты, но свет фонаря наполнял их, словно по волшебству, мерцанием жизни. Из утла донесся шорох убегающих крыс. В нескольких местах у стены лежали маленькие кучки потрескавшихся брусьев, приобретавших истинные пропорции лишь с близкого расстояния и превращавшихся из брусьев в разломанные на кусочки рамы картин.

– Вот здесь и начиналась империя кайзера Рудольфа, – прошептал Геник. – Переступив порог этой комнаты, человек попадал в мир, где обитал самый сумасбродный дух нашего времени. Только представьте себе, что все эти полки были заставлены одновременно поразительными и ужасными предметами: мумифицированными частями трупов, законсервированными сказочными существами, удивительной формы орехами. И о них до сего дня никому не известно, то ли они были настоящими, то ли просто ловкими подделками. – Генрих снова улыбнулся Александре, и ей показалось, что следующую фразу он заранее тщательно продумал. Ее взгляд побуждал его продолжать свой рассказ. – Говорят даже, что некоторые были похожи на части тела.

Она стояла вплотную к нему и чувствовала жар, который исходил от него.

– Руки? – спросила она и тут же поняла, что не угадала. – Ноги?

Глаза его мерцали. Губы его все еще были приоткрыты в легкой улыбке, и Александра попробовала послать ему мысль: «Поцелуй меня! Поцелуй меня!»

– Нет, – прошептал Геник. Свободной рукой он очертил в воздухе неопределенный контур. – Нет.

Губы девушки затрепетали. Неожиданно она заметила, как близко они стоят друг к другу. Она подняла руку и погладила верхнюю часть его плаща. Услышав, как он резко втянул воздух, Александра закрыла глаза и приблизила к нему лицо. К ее изумлению, он отвернулся.

– Идемте дальше, – хриплым голосом предложил Геник. На какое-то мгновение Александра застыла, почувствовав разочарование, но затем снова открыла глаза и, увидев его взгляд и покрасневшие щеки, подумала: «Он хочет продолжить игру? Хорошо. Но я сделаю так, что ему нелегко будет тянуть с решением!»

На них подул теплый ветерок, когда они углубились в кунсткамер. Воздух здесь был уже не таким холодным, но более спертым; к тому же, как ей показалось, он был пропитан причудливой смесью запахов спирта, лекарственных трав и ароматами большой кухни.

– Стены раньше были сплошь увешаны картинами, – говорил Геник. – Кайзер Маттиас приказал их все снять и часть продал, часть раздарил дружественным князьям: работы Арчимбольдо, Микеланджело, Рафаэля… Кайзер Рудольф в свое время приказал вставить полотна в потрясающие рамы из слоновой кости, капа или кости. После его смерти картины просто вырезали из рам, а сами рамы поломали и бросили здесь. Полки были уставлены зубами диковинных животных и деревянными фигурками, покрытыми искусной резьбой, причудливыми вещицами, оправленными в золото и украшенными драгоценными камнями. В первые месяцы царствования кайзера Маттиаса все, что не имело материальной ценности, было выброшено в Олений прикоп. – Луч фонаря скользил по покрытым пылью артефактам, о бывшем великолепии которых можно было лишь догадываться, по сундукам и шкатулкам, вырывал из темноты резные маски, побитые молью чучела животных… В отдельных секциях лежали сотни подобных предметов. Александра не колеблясь представила себе, как должна была выглядеть кунсткамера, когда ею еще дорожили. Ей виделись украшения из драгоценных металлов, бросавшие блики на стены, золото, мерцавшее в тени, и стоящие повсюду горящие свечи и плошки с жиром, ковры, пестрые гобелены, матовый блеск полотен на стенах, а среди всего этого великолепия – хромой, гротескный, восторгающийся своими сокровищами Голем, в которого превратился кайзер Рудольф в последние годы своей жизни. Девушка сглотнула, зачарованная, вдавленная, затаившая дыхание и напуганная одновременно Она знала: это одно из тех мгновений, которое они с Геником будут переживать снова и снова. Они будут смотреть друг на друга, и он скажет: «А знаешь ли ты, как мне тогда удалось украсть ключ от кунсткамеры, чтобы показать тебе ее?» А она ответит ему: «А знаешь ли ты, как я тогда отдала тебе совсем Другой ключ, ключ от моего сердца? Но тебе не было необходимости пользоваться им, потому что мое сердце было открыто для тебя с той самой минуты, как я тебя увидела». А их дети спросят: «О чем это вы говорите?» И они молча покажут им на предмет, который они сегодня – этот план возник у Александры в перерыве между двумя ударами сердца – тайком вынесут из кунсткамеры, первый предмет их будущего домашнего обихода. И пока дети станут разглядывать артефакт, ее и его взгляды сольются и они молча произнесут обещание, которое исполнят ночью.

Александра моргнула. Ее руки и ноги больше не чувствовали холода. Геник прошел через последнюю из трех комнат, которые они пересекли, и осветил все, что, с его точки зрения, того стоило.

– Почему здесь так тепло? – спросила Александра.

– Как раз под кунсткамерой находится замковая кухня. Кайзер большую часть дня проводил именно здесь. Думаю, замерзнуть ему не хотелось.

Геник снова якобы случайно подошел к ней. Улыбка его явно требовала отклика.

– Вам здесь нравится?

– Эта комната уже последняя?

Он склонил голову набок и внимательно посмотрел на нее. Глаза его сузились, и сердце девушки учащенно забилось. Казалось, самый воздух между ними задрожал.

– Возможно, это именно тот день, когда раскрываются тайны? – спросил он.

Александра ответила на его взгляд и медленно кивнула. Что касается ее, то эта двусмысленная фраза имела только одно значение.

– Есть и еще одна, дальняя, комната – тайная лаборатория кайзера Рудольфа. Кроме него, туда имели доступ не больше десяти человек. Давайте… – Генрих снова окинул ее внимательным взглядом, – давайте сломаем потайную печать?

Сейчас он стоял прямо перед ней. Она сделала один шаг, сократив еще больше то ничтожное расстояние, которое отделяло их друг от друга, и вместо ответа поцеловала его в губы. «Позволь нам сломать эту печать, – подумала Александра. – Позволь мне сделать тебе подарок, который я больше не смогу и не захочу сделать ни одному мужчине». Она почувствовала, как Геник замер, но знала, что это не от отвращения, а оттого что он больше не в состоянии контролировать собственное тело. У нее возникла та же проблема. Возможно, воздух в комнате нагрелся от близости кухни, но огонь, полыхавший в них, был жарче любого внешнего огня, и он сжигал их. Она хотела чувствовать его руки на своем теле и представляла, как он прижмет ее к себе. Она хотела чувствовать его целиком, несмотря на толстый слой одежды… А затем ей захотелось пробраться под весь этот ворох ткани и прикоснуться к его гладкой коже… По ее телу прокатилась волна дрожи, и она почувствовала, как его губы раскрылись под ее поцелуем. Он отстранился. Глаза его сияли.

– Иди за мной, – почти неслышно произнес Геник.

Он нагнулся и отодвинул в сторону часть ковра, который своей скромностью столь явно выбивался из общего великолепия, что его, подумалось Александре, принесли сюда после смерти кайзера Рудольфа. В полу виднелись очертания люка. Когда Геник выпрямился, Александра уже стояла вплотную к нему. Он еще дальше отодвинул ковер, и что-то, издав металлический звук, упало по ту сторону светового круга. Это была маленькая шкатулка с большим количеством колесиков и рычажков.

– Куранты, – произнес Геник.

– Вацлав как-то раз нашел подобную вещицу в Оленьем приколе, в год смерти кайзера Рудольфа, – невольно заметила Александра.

– Кто такой Вацлав? – поинтересовался он, и выражение его лица заставило ее улыбнуться.

– Никто, – ответила она.

Геник поднял одну бровь. Она снова поцеловала его. На этот раз он ответил на ее поцелуй. Александра, как почти все девушки ее эпохи, обменялась своим первым поцелуем с горничной, как только та поделилась с ней новинкой общения с мужчинами, и Александре стало ясно, что для нее не представит никаких трудностей поцеловаться с каким-нибудь слугой в сарае. Выход из этой ситуации был весьма прост: позволить горничной показать ей, как это происходит, а после, испытывая едва пробудившееся возбуждение, спросить, из-за чего, собственно, во всем мире поднимают такую шумиху вокруг поцелуев? И задуматься, почему ее родители, сидя вечером у камина, иногда по полминуты тратят на один-единственный поцелуй? Поцелуи горничной обычно были торопливыми. Поцелуй же Геника был долгим и глубоким. Ее язык невольно подстроился под ритм его языка, и во время их сладкого танца мир для нее исчез, а все чувства сконцентрировались в двух точках ее тела – кончике языка и лоне, казалось, распустившемся, как роза, за считанные мгновения. Когда ей пришлось прерваться, чтобы сделать вдох, она открыла глаза и поняла, что все это время он не сводил с нее взгляда. У Александры кружилась голова, и она была на полпути к наивысшей точке блаженства. Она подозревала, что прошла бы по этому пути до конца, если бы он продолжил свой поцелуй. Чувствуя дрожь во всем теле, Александра потянулась к нему, желая, чтобы он одновременно касался ее во многих местах, но Геник ничего не предпринял в этом отношении – он просто оставил её пылать.