Том 5. Энн Виккерс - Синклер Льюис

Вскочив на ноги, коротышка-ветеринар швырнул свою великолепную сигару в поддельные угли, тлевшие в поддельном электрическом камине.

— Довольно! Я не желаю ничего больше слушать. Впервые вижу женщину, которая не стыдится говорить вслух о подобных вещах! И скажите, милая барышня, — его голос стал омерзительно чопорным, словно у старой девы, ведущей класс воскресной школы, — каким это образом вам о них вообще что-то известно?

Впервые за время своего пребывания в Копперхед — Гэпе Энн доставила себе удовольствие прийти в бешенство:

— Довольно! Вам не удастся увильнуть с помощью подобных обвинений! Ну-ка, повторите их на открытом судебном разбирательстве! Я тут долго не останусь…

— Надо думать!

— …и я могла бы сделать вам одолжение, предотвратив публичный скандал, после которого вы вместе с вашей Битлик и с вашим «капитаном» Уолдо вылетите вон из этой тюрьмы! Такие случаи уже бывали, и вы об этом отлично знаете! А у вас тут и взятки, и жестокость, и извращения, и всевозможные ужасы. Я могла бы навести здесь порядок и спасти вас-ведь если все это станет достоянием гласности, вашей карьере конец, друг мой, и никакая политическая протекция вам не поможет! Я предлагаю вам отправить Китти Коньяк в мастерскую, вернуть Бэрди на прежнее место, а старостой назначить женщину, которая умнее и честнее нас с вами, вместе взятых, — Джесси Ван Тайл. Ну, как, намерены вы обдумать мое предложение, или вы предпочитаете, чтобы я обратилась в газеты и подняла шум?

Доктор Сленк, сникнув, упал в свое кресло. Его изящные ножки, обтянутые аккуратными брючками, глажению которых арестант-камердинер посвящал большую часть своего времени, дрожали мелкой дрожью. Коротышка быстро терял мужество, когда не чувствовал поддержки какого-нибудь телохранителя, вроде миссис Битлик или капитана Уолдо.

— Ах, что вы говорите! Это же просто невозможно! — взвизгнул он. — Я сделаю все, что смогу, для Бэрди — попрошу миссис Битлик вернуть ее на прежнее место после небольшого дисциплинарного взыскания. И скажу, чтобы она не давала столько воли этой Коньяк. Но миссис Ван Гайл! Ведь она же коммунистка!

— Ну и что ж такого? Разве вы не согласны, что она самая способная женщина во всей тюрьме?

— Да, да, наверное, да. Но ведь она же коммунистка!

В пять часов вечера миссис Битлик и Энн сидели в кабинете. Энн проверяла счета. Острый кончик ее карандаша с тихим шуршанием скользил вдоль столбиков цифр на листке, который лежал на столе. Миссис Битлик делала вид, будто читает отчет кухонной надзирательницы, но на самом деле, тупо уставившись в одну точку, так что буквы сливались в смутное пятно, упорно о чем-то думала. Энн знала, о чем она думает. Мысли миссис Битлик были настолько очевидными, что казались почти зримыми. Это были вихри ненависти, грозовые тучи и молнии, дрожащие клубы грязно-бурого тумана.

«Скоро меня отсюда вышвырнут, — удовлетворенно думала Энн, а карандаш ее тем временем легонько постукивал по бумаге. — Я увижу Линдсея, Мальвину, Пэт!

У Мальвины соберутся гости!»

За четырнадцать месяцев, проведенных в Копперхед-Гэпе, она с трудом выкраивала время, чтобы изредка им написать, но они все время были возле нее — такие же тени, как ее дочка Прайд.

Внизу, в рубашечной мастерской, остановились машины, и на тюрьму с грохотом обрушилась тишина. Тотчас вслед за этим раздались, нарастая, какие-то крики. Миссис Битлик выскочила из кабинета, Энн бросилась за ней. В коридоре к ним присоединилась Китти Коньяк, и все трое помчались вниз к дверям рубашечной мастерской.

Работницы, двинувшиеся было к выходу, замедлили шаг и растерянно смотрели на мисс Пиби, которая трясла за плечи Джозефину Филсон и вопила:

— Ты опять не кончила работу! Я скажу старшей надзирательнице, чтобы тебя посадили на десять дней в темную!

— Нет, нет, пожалуйста, не надо, — жалобно умоляла мисс Филсон.

Вдруг мисс Филсон вырвалась из рук мисс Пиби и звонко ударила ее прямо по длинному носу и по глазам. Мисс Пиби полоснула арестантку по лицу своей длинной тростью и завизжала:

— Стражники! Позовите стражников! м иссис Битлик нажала кнопку звонка для вызова стражи, а Китти, следовавшая за ней по пятам, ринулась на мисс Филсон, словно взбесившийся английский сеттер.

Бэрди Уоллоп выскочила из вереницы арестанток, подбежала к двойным дверям, заперла их на замок, бросила ключ под механическую швейную машину и крикнула:

— Девочки! За мной! Бей их! Прикончим Битлик! Прикончим Пиби!

И сразу вспыхнул бунт. Впоследствии никто не мог вспомнить, что именно произошло. Толпа женщин набросилась на миссис Битлик, мисс Пиби и Китти, вцепилась им в волосы, в клочья разрывала их платья, хлестала их по лицу, оттесняя в глубь мастерской, а в коридоре уже орали стражники, колотя кулаками в запертую дверь.

В голове Энн пронесся вихрь бессвязных мыслей. Она бы с восторгом приняла участие в избиении Битлик, Пиби и Китти. Но она не хочет угодить за решетку — нет, этого ей не вынести. Но ведь она должна… ведь не трусиха же она в самом деле… Но ее обязанности? И ведь этот бунт будет иметь для арестанток самые страшные последствия. А Битлик, Пиби и Кити превзошли ее, да и всех остальных, в физической храбрости. Ибо все трое, прижатые к стене, яростно защищались — не хныкая и не моля о пощаде, они царапались, отбивались руками и ногами, причем каждая была втрое сильней любой из этих взбунтовавшихся рабынь, истощенных голодом и духотой.

Внезапно в самую гущу свалки бросилась еще одна фигура, и раздался резкий голос Джесси Ван Тайл:

— Стойте! Стойте! Зачем вы это делаете? Они все равно до вас доберутся! И к тому же нечестно — семьдесят против трех!

Своим крепким телом миссис Ван Тайл заслонила изнемогавшую Пиби, которую ненавидела больше всех живых и мертвых от начала времен.

Тут все беспокойные мелкие мысли выскочили у Энн из головы, и она бросилась спасать надзирательниц, чтобы спасти бунтовщиц. Пытаясь пробиться сквозь толпу, она схватила за локоть незнакомую арестантку, уже замахнувшуюся на миссис Битлик гаечным ключом.

— А, вот еще одна сволочь! Давайте и ее прикончим! — завопила та.

Однако другая арестантка — дюжая рецидивистка, ростом с капитана Уолдо, прославившаяся дерзкими кражами свиней, индюков и повозок, крикнула ей в ответ:

— Нет! Это мисс Виккерс! Она не из таких!

И, схватив Энн под мышку, эта Боадицея[135] подняла ее с пола, словно приглянувшуюся ей свинью, прижала к стене в стороне от бушующей толпы и, удерживая ее там одной рукой, другой тем временем принялась неторопливо метать запасные веретена через головы арестанток прямо в лицо надзирательницам.

— Заставьте их остановиться! — умоляла Энн. — Их жестоко накажут!

— Да, уж точно. Но ведь теперь уже все равно, так пускай хоть немножко душу отведут. Не иначе как они задумали прикончить миссис Битлик, — прогудела Боадицея.

«Да, — подумала Энн. — Она, пожалуй, права».

Двери были взломаны, и капитан Уолдо с десятком стражников, вооруженных винтовками и дубинками, приступили к делу. Зрелище было поистине тошнотворное. Они действовали методически. Разбитые носы. Слипшиеся от крови волосы. Синяки под глазами. Сломанные руки. Избитые женщины корчились на полу, харкая кровью.

Капитан Уолдо сам расправился с огромной арестанткой, которая держала Энн. Ударив ее кулаком по лицу, он сломал ей челюсть и выбил два зуба.

— Уж эти два зуба у нее наверняка никогда не заболят! — с хохотом восклицал он, рассказывая об этом впоследствии.

Даже такому опытному политикану, как доктор Сленк, приговор дался не без труда. Он имел право лишить все семьдесят работниц мастерской часа, отведенного для прогулки и разговоров. Что он и сделал, хотя в бунте участвовало всего тридцать арестанток, а остальные робко жались в стороне. По всей справедливости, объяснял доктор Сленк на совещании надзирательниц, где присутствовал и капитан Уолдо, по всей справедливости их всех следовало бы посадить на месяц на хлеб и на воду и отправить в дыру половину бунтовщиц (какую именно половину, совершенно не имеет значения, заметил он со своей обычной безмятежной веселостью). Однако в дыре всего четыре темные камеры, если же этих мерзавок кормить так, как они того заслуживают, у них не хватит сил выполнять задание в мастерской, а у персонала есть определенные обязательства по отношению к добрым подрядчикам, которые платят в казну штата сорок пять центов в день за каждую работницу. (Сколько добрые подрядчики платили доктору Сленку, об этом он не упомянул ни тогда, ни позже.)

— Была бы моя воля, я заморил бы их голодом, а задания все равно заставил бы выполнять. Верно говорят нью-йоркские полицейские: «Дубинка — лучший учитель закона». Ну, а ременная плетка — лучший урок лентяям! — загоготал капитан Уолдо.