Плохая хорошая девочка - Ирина Арбенина

— Выходит, что так. Я думаю, ему пришлось отступать в воду…

— А кто-то, стало быть, надвигался?

— Наверное…

— Ну и кто?

— Откуда я знаю! Не видели мы ведь на берегу никаких следов. Скажем, отпечатков лап с когтями, оставленных каким-нибудь гигантским йети, или чего-то похожего…

— Или совсем даже непохожего…

— То есть?

— А вы припомните, Юрочка! Здесь ведь был в прошлый раз такой странный след. Такой след, как будто…

— Да! Точно… я вспоминаю. Как будто что-то проволокли… Тело, например.

— Безжизненное?

— Ага…

— А может, кто-то прополз?

— Прополз?

— Да!

— Ну а это вы к чему?

— Да след этот странный очень был. Словно червь гигантский прополз…

— Да ну вас!

— А помните, Элла пишет про «нечто белесое», червю подобное. Ночью это «нечто» скользило по горным уступам и исчезало в расселинах и пещерах.

— Ну? И что?

— А то… Могу вам, Юра, сказать: миллионы лет эволюции — это огромный путь. Но в строении тел всех высших организмов все равно угадывается структура червя — трубки внутри трубки! — складывающаяся из сегментов. Просто в процессе эволюции разные сегменты соединились между собой, чтобы создать человека: голова, грудная клетка, таз, а также талия и шея.

Горчицкий осторожно прикоснулся к своему горлу, очевидно, чтобы наглядно проиллюстрировать это утверждение.

— Значит, мы — большие червяки? — немного огорчился Юра.

— Нет, ну что вы! Структура человеческого тела, конечно, сложна и дифференцированна. Однако…

— Что? Опять «эксперимент эволюции, потерпевший неудачу»? «Тупиковая ветвь развития»?

— Ну…

— Так, значит, если мы не видим на берегу отпечатков когтистых лап, то… Жуть какая-то!

— В самом деле… Представьте, что это гигантский червь…

— Угу. Который еще и воет. Этакая славная скотинка!

— Ну, например, некоторые подводные реликтовые животные, такие, как «морские коровы», по свидетельствам рыбаков-очевидцев, издают пугающие трубные звуки.

— Да ну вас, профессор. — Юра пренебрежительно махнул рукой.

И в это время издалека снова донесся вой.

— Кстати, вам не кажется, что «этот»… Уж не знаю, кто он там! Как-то очень по-разному воет? — заметил профессор, прислушиваясь к долетающим издалека странным звукам.

— То есть?

— Я хочу сказать, что, по-моему, это существо вкладывает разный смысл в свое вытье. Разное настроение, разная информация, разные сообщения, понимаете?

— Во-во. — Юра снял с плеча ружье и снова внимательно огляделся. — Именно, что сообщения. Типа: чую, есть чем поживиться!

И Ростовский вдруг подумал, что ему вовсе больше не хочется «убирать» профессора. Перспектива остаться в Прекрасной долинке одному — наедине со всеми этими червяками и каннибалами… В общем, было как-то жутковато.

Но… Может, на то и расчет?

Мыслишка, промелькнувшая было, когда они с профессором обнаружили «наскальную живопись», вернулась снова.

— Пойдемте ужинать, профессор, — вслух произнес он. — Жрать охота. В самом деле, чего мы тут еще ищем? Ну какие после дождя могут остаться следы! — вздохнул милиционер.

Труп сыщика Королевича так нигде и не всплыл.

Зато нашлись другие трупы.

…Это был небольшой холм, сложенный из камней. Юра и профессор обнаружили его, исследуя в очередной раз окрестности вокруг лагеря.

— Сооружение, над которым явно потрудились руки человека. Не природа, — заметил Горчицкий, рассматривая странный холм.

— По-моему, это могила, — предположил Юра.

— Кажется, да, — вздохнув, согласился Горчицкий.

— Ну что, будем вскрывать?

Профессор снова вздохнул:

— Да! Я должен увидеть, кто там. Это мой долг. Мой родственный долг по отношению к Элле.

И они стали разбирать камни. Сооружение оказалось довольно серьезным — кто-то потрудился на славу. Но зато хорошо сохранились тела — их не тронули ни звери, ни птицы. Не добрались.

Сначала они нашли труп мужчины, а потом еще и женщины.

— Это не Элла… — заметил Ростовский, взглянув на останки. Зрелище было ужасным. И он поскорее отвернулся, успев заметить только длинные темные волосы.

Горчицкий тоже отвернулся от развороченной могилы:

— Какой ужас!

— Да, ладно вам, профессор. То, что мы сделали, по сути дела, называется эксгумацией.

— Ах, вот как… Как все-таки важно подобрать правильное слово! Главное хорошенько подумать — и «ужас» сразу превращается в «просто эксгумацию».

— Но кто же эта женщина, как вы думаете?

— Скорее всего, это жена Звездинского Нинель. Помните, Элла описывает в дневнике ее гибель.

— Да, да…

— Наверное, они похоронили ее здесь.

— Что ж. Труп Звездинского, как я понимаю, мы тоже нашли, — заметил Юра. — Так что задача, поставленная передо мной господином Приходько, можно сказать, выполнена. Деньги я отработал — нашел ему Оскара!

— Вряд ли он обрадуется.

— Ну что делать! Я же не обещал, что найду его живым.

— Почему они все-таки погибли? — задумчиво произнес Горчицкий.

— Откуда ж я знаю?

— В сущности… Мы почти ничего так и не узнали об этой долине. Мы не знаем, что испугало Оскара Звездинского.

— Не знаем, — согласился Юра.

— Мы не знаем, куда делся их проводник. Вам вообще-то все понятно в дневнике моей племянницы?

— Да ни хрена не понятно!

— Вот-вот… Именно так. И мы не знаем, как погиб Королевич, бывалый сыщик Королевич. Мы не знаем, что его испугало…

— Не знаем…

— Вообще-то необязательно, что пугает человека именно страшное зрелище.

— А что еще?

— Звук.

— Ах, ну да…

— Знаете, в одном французском замке есть такое для туристов представление. Вечером зажигаются в окнах замка свечи. В освещенных окнах начинают двигаться силуэты — дам и кавалеров. А маленькие микрофончики, установленные в траве, наполняют темный ночной парк цокотом копыт. Слышен шум подъезжающей кареты, звучит речь — на старофранцузском, музыка… И полная, батенька, иллюзия прежней — минус пятьсот лет! — жизни. Иллюзия… А на самом деле ничего нет. Всего-навсего звук и свет!

— То есть вы думаете, нас сознательно терроризируют этими завываниями?

— Так я не говорил.

— Но вы думаете, что такой страх именно звук нагоняет?

— Все может быть.

— А мне вот, например, не слишком страшно!

— Звуки ведь, Юрочка, бывают разные. Всякие сигналы…

— Какие?

— Например, такие, что вы их вроде бы и не слышите. Но они действуют на подкорку.

— Чего?