Америkа (Reload Game) - Кирилл Еськов

Предвосхищаю ваши вопросы, компаньерос: ликвидирован ли уже отдавший тот приказ отморозок — шеф резидентуры северян майор Флетчер, — и если нет, то почему? и не затем ли, чтоб исправить это упущение, присланы сюда вы? Отвечаю сразу: Флетчер жив, и ни единый волосок с его головы упасть не должен — до поры до времени, разумеется.

Всем вокруг ясно, что нейтралитет Техаса доживает последние недели, а то и дни. Вопрос лишь в том, у кого первого сдадут нервы: северяне ли установят полную морскую блокаду Нового Гамбурга, или южане начнут интервенцию под предлогом «взятия под военную охрану „Дороги жизни“»? Нам же в любом варианте придется вписаться за Техас — и на этом месте враг того агрессора автоматически становится нашим союзником. Так что не исключено, что нам вскоре предстоит, вместе с майором Флетчером, охотиться за людьми его южного коллеги, майора Гренджерфорда; либо наоборот — тут уж как карта ляжет. И вот именно тогда — не раньше! — мне понадобятся… взрывотехники и специалисты по проникновению в охраняемые помещения.

«Взрывотехники… и специалисты по проникновению в охраняемые помещения… Господи, помилуй!.. Если они и вправду те, о ком я сейчас подумал…»

— Скажите-ка мне, ребята, — вкрадчиво поинтересовался он, — а откуда вы прибыли на Кубу? Уточняю вопрос: не из Канады ли, часом?

— Мы не имеем права, компаньеро… — начал было Иван Иваныч.

— До позапрошлой недели — да, не имели; а я не имел права спрашивать. Но теперь — всё по-новому! — и с этими словами резидент Секретной службы Компании ткнул пальцем в строчки одной из разложенных вокруг них «накладных». — Детали самОй вашей предыдущей операции мне знать ни к чему, но вот то, как вы оттуда уходили, и что у вас висит на хвосте — это теперь прямиком по моей части. Итак?..

— Так точно, компаньеро: из Канады.

— А в Канаду — из Бостона? Работали там на Дом Володихиных?

— Так вы… знали?..

— Нет — я просто сложил два с двумя… И кстати, — прищурился Зырянов, — коли уж речь зашла: почем нынче оценены ваши головы?

— Двадцать тысяч долларов, компаньеро, — отвечал Иван Иваныч и, как бы даже оправдываясь, уточнил: — За обе вместе.

«Т-твою-то мать… — только и смог беззвучно выдохнуть резидент. — Они там, в своем Петрограде, что — совсем рехнулись?! Ведь этих парней сейчас наверняка ищет вся контора Пинкертона — они, можно считать, с головы до ног обвешаны колокольчиками, обмазаны фосфором и облиты креозотом! Их же надо немедля выводить из операции и класть на сохранение — иначе они мне тут всю сеть засветят, к чертовой матери! Или… И на этом мысль останавливается…»

36

Одним из типичных примеров жульнического «фигурного цитирования» заслуженно числят «общеизвестное» утверждение классика: «Причины любой войны, если чуть присмотреться, экономические» — изящно обрываемое, едва ли не всегда, на слове «но»: «…но ход той войны к экономике уже никак не сводится». Однако Дом Володихиных будто нарочно взялся продемонстрировать миру обеими своими войнами — хоть давней, с воинственными племенами тлинкитов, хоть совсем свежей, с бостонской торговой империей Ларсенов, — примеры того, как можно и в самом деле обойтись одной лишь первой половинкой той формулы, ставя реальные военные действия в строгие рамки чисто экономической целесообразности.

Староверы Володихины — один из семи Больших домов Колониии и влиятельнейшие члены Конференции двенадцати негоциантов с самого ее основания — поднялись в свое время на добыче морской выдры с морским котиком и на торговле теми мехами в Китае и Японии, и с той поры неизменно сохраняли, при всех прочих своих, весьма успешных, операциях в Южных морях и на Востоке, благодарную (а в чем-то, возможно, даже и суеверную) приверженность к принесшему им некогда удачу промыслу морского зверя. Их китобойные и котиколовные флотилии поделили нынче между собой всю Северную Пацифику (оказавшуюся на поверку вовсе не такой уж и бескрайней), а берега островов Меншикова украсились десятками уже «морских ранчо», где пятисаженные, удивительные в своей беззащитности и доверчивости существа — морские коровы, чудом уцелевшие когда-то лишь на двух оконечных, необитаемых, островках архипелага, неустанно перерабатывали бескрайние заросли ламинарии в тонны нежнейшего, потрясающих гастрономических достоинств, мяса. Попутно выяснилось, что именно на освобождаемых морскими коровами от водорослей участках мелководья начинается взрывной рост численности морских ежей и крабов — которые, в свой черед, служат основной пищей для морской выдры с ее бесценным мехом: симбиоз, нежданно-негаданно обернувшийся для устроителей «морских ранчо» как бы не главным источником дохода!

А ведь когда-то именно хищнический промысел морской выдры вверг Володихиных (а с ними — и всю Колонию) в «Тридцатилетнюю войну» с племенами тлинкитов. Быстро «сняв сливки» на островах Меншикова и южном побережье Новой Сибири, промышленники обратили тогда жадные взоры на лежащие к югу скалистые острова и фьорды Тлинкитского архипелага. Мало того, что они принялись, никого не спросясь, хозяйничать в тех водах, будто в собственном амбаре — так они еще понавезли с собой целые зверобойные бригады из завербованных (а частью и — чего уж греха таить! — закабаленных) алеутов с островов Меншикова — исконных врагов местных индейцев. В итоге полыхнуло так, что мало не показалось никому, а когда в Новотобольске в полной мере осознали разницу между боевыми возможностями старых их знакомцев алеутов и немирных тлинкитов (именно тогда и снискавших прозвище «индейские викинги») — отыгрывать задний ход было уже поздно.

В художественной литературе войну ту принято нынче изображать в образе либо романтическом (кстати, удостоившаяся внимания Майн Рида история любви тлинкитской «принцессы», прекрасной меднокожей Яни, и индейского пленника Алеши Володихина имела место в реальности — один из их внуков сейчас возглавляет кафедру антропологии и этнографии в Петроградском университете), либо героико-авантюрном. В действительности, однако, мéста для романтики там было крайне мало: кровавые набеги на прибрежные поселения Колонии сменялись еще более кровавыми карательными экспедициями по индейским стойбищам, забрасываемые во вражеский тыл отряды коммандос утверждали свой кодекс — «В плен не берем и не сдаемся», а православные миссионеры (на чью проповедь «колеблющимся» кланам Компания тогда возлагала определенные надежды) все до единого пополнили в итоге мартиролог христианских новомучеников. Следует, скорее, удивляться тому, что до полного озверения дело там всё же не дошло, кое-какие «законы и обычаи войны» продолжали хоть как-то соблюдаться обеими сторонами (доказав тем самым свой вполне «общечеловеческий» характер), а светлая идея насчет «окончательного решения индейского вопроса» в староверческие головы, в отличие от протестантских, как-то вот не приходила…

А через четверть века тлеющий торфяной пожар той нескончаемой войны внезапно угас — будто бы разом иссякло питавшее его топливо. Разбирающие тот странный феномен историки обычно упирают на то, что у поселенцев-де просто-напросто сменились поколения, и они из «русских промышленников» обратились в «калифорнийцев», с соответствующей сменой установок: вместо «После нас хоть потоп» — «Мы здесь живем!» Это, конечно, верно, но не менее важна и обычно ускользающая от внимания экономическая подоплека того замирения: Володихиных осенила тогда поистине революционная бизнес-идея — честно купить то, что не вышло отнять силой. Ибо логика конокрада — «Какая лошадь дешевле, купленная или краденая?» — в принципе противна логике купца, построенной на всестороннем «взвешивании рисков». …И раз уж нам, компаньерос, всё равно не под силу наладить собственный промысел в угодьях, спокон веку контролируемых теми чертовыми тлинкитами (ибо издержки в виде той чертовой войны заведомо съедают всю прибыль от сей негоции) — может, лучше подписать на тот промысел самих аборигенов, просто-напросто покупая у них те чертовы шкурки?

Происшедшее замирение (оформленное заключенным честь по чести договором) быстро переросло затем в нечто напоминающее тот самый симбиоз морских выдр с морскими коровами: отчаянно нуждавшаяся в рабочих руках Колония обрела в своих былых врагах — тлинкитах источник вполне качественных людских ресурсов, а тлинкитам, утвердившим по ходу войны свою репутацию прирожденных мореходов и бесстрашных дисциплинированных бойцов, открылся путь к службе в торговом флоте и в вооруженных силах Компании — с сопутствующими социальными лифтами. Служили индейцы за весьма скромное, по компанейскому стандарту, жалованье (до законов о дискриминации в оплате труда было еще далековато…) — вполне позволявшее, однако, семье служивого заметно повысить свой ранг во внутриклановой иерархии.