Америkа (Reload Game) - Кирилл Еськов

— Мой когдатошний командир — коммандо-лейтенант Акома. Он был довольно образованным парнем, хотя и из простых; собственно, ваши его и учили. Он даже вроде подумывал принять сан, но погиб в 55-м, под Калькуттой; такие дела… Очень сожалею, святой отец, что пришлось ввести вас в заблуждение, но мне вовсе не с руки объясняться напрямую с вышестоящими властями Территории по поводу… инцидента… у трех останцев. Если вы дадите мне четыре часа отсрочки — я как раз успею добраться до чугунки и перехватить в Туско сегодняшний поезд на Запад. Тогда больше мы не встретимся, обещаю — к вящему вашему удовольствию, верно?

— Ну, тогда вам и в самом деле следует поспешать! — кивнул иезуит. — А мой отчет наверх уйдет отсюда не ранее завтрашнего утра — послушник-посыльный куда-то запропастился, такое дело… Кстати, при случае я охотно дал бы вам разъяснения по части учения Франсиско Суареса и проистекающей из него концепции «прав человека».

— Пути Господни неисповедимы, святой отец: может, и свидимся когда… Храни вас Бог — вы, похоже, хороший человек.

Сказал — и исчез, будто опять растворился в полуденном мареве. Игнасио, выйдя следом во двор миссии, успел разглядеть из-под руки лишь круп коня, исчезающий в клубившемся позади миссии чапарале. Вот, значит, как они выглядят — ангелы смерти… Прикинув в уме время (не допустил ли он ошибки, оборвав на полуслове теологический диспут? — как-то не слишком естественно это вышло для сеятеля слова Божьего, да…), префект подошел к колодцу и принялся разматывать цепь, закрепив на конце ее вместо ведра кожаную лямку, наскоро смастеренную им из упряжи: следовало поторапливаться.

…Извлеченный на свет божий из колодезной тьмы выглядел неважно — ну а как еще может выглядеть человек, проведя пару часов в студеной воде? Сейчас, впрочем, он перестал уже клацать зубами — растертый водкой снаружи и получивший двойную согревательную дозу вовнутрь, — и выслушивал последние напутствия.

— Покаяние должно быть деятельным, сын мой. Братья в Пуэрто-Касадо помогут тебе не оступиться на этом новом пути; среди них там есть всякие — в том числе и… со сложным прошлым. Мои индейцы проводят тебя до Корковадо: отсидишься у них там пару недель, пока шум не стихнет. Железная дорога для тебя, как ты понимаешь, закрыта довольно надолго, но центральные власти вряд ли станут разыскивать тебя специально.

— А — этот?.. — спасенный боязливо кивнул куда-то в пространство. Молоденький парнишка, почти мальчик, с веснушчатой крестьянской физиономией; бог знает, каким ветром занесло его в ту банду. — Он… он точно был там один, падре? Я к тому, что тогда он — оборотень, а то и похуже: люди такого не могут, точно вам говорю!

— Этот сейчас скачет отсюда во весь опор на юго-запад: уж оборотень он там или кто, но ему необходимо перехватить поезд в Туско и побыстрее убраться с Территории… Впрочем, раз уж мой послушник с твоей лошадью вернется лишь ближе к вечеру, рекомендую тебе все же сидеть тут тихо-тихо, и не отсвечиватьво дворе.

— Вы — хороший человек, падре! — с чувством вымолвил юный Кудеяр.

— Да, мне уже недавно докладывали, — хмыкнул префект.

— Повстречайся вы мне раньше — может, вся жизнь моя пошла бы по-другому…

— Никогда не поздно, как видишь. А что как раз из раскаявшихся грешников выходят наикрутейшие праведники — общеизвестно.

— Я хочу отблагодарить вас, падре!

— Благодари лучше Господа нашего, сын мой. В Пуэрто-Касадо у тебя будет для того куча возможностей.

— Вы не поняли, падре. Благодарность моя состоит в том, что я убью вас сейчас быстро и безболезненно, — появившийся неведомо откуда в руке веснушчатого «калаш» никак не наводил на мысли о шутке. — Если вы, конечно, не станете ерепениться и быстренько откроете ваш денежный ящик. Ну и прочее — документы там, оружие… А если нет — придется для начала прострелить вам коленки, ну и еще много чего можно придумать… Не ожидали, падре?

— Ожидал, конечно. Разве я смахиваю на дурачка, сын мой? — иезуит был совершенно спокоен, а если и побледнел, то бледность ту никак не разглядеть было под оливковым загаром. — А ты как думал — дьявол, которому ты служил прежде, вот так вот и отпустит тебя на все четыре стороны, по первому твоему рапорту об отставке? Нет, брат! — это он тебе напоминает, что в контракте твоем было записано: «За вход — доллар, а за выход — два». Но мы — я с моими братьями — как раз и даем тебе сейчас те искомые два доллара: чтоб ты мог выплатить неустойку и послать прежнего хозяина куда подальше. Не как милостыню их даем — заметь! — а в долг: отработаешь, на благо Господа нашего. И не покаянными молитвами, а творя в миру реальное добро — с нашей помощью.

— Красиво излагаете, падре — я прям заслушался! А ежели от небес поближе к земле?

— А поближе к земле — ну вот чего ты собрался на этом поиметь? Всем, что надо для бегства, я тебя и так снабжу. Спрятать тебя надежнее, чем мы, все равно не сумеет никто. Наличности мы в миссиях не держим — зачем? А пополнить свой послужной список еще и убийством иезуитского префекта — это ж надо совсем мозгов не иметь: найдем, мы ведь и это умеем — слыхал, поди… Оно тебе надо?

— Оно конечно… — ствол «калаша» вроде как чуть дрогнул вниз. — Но я — такая уж карта привалила — числюсь сейчас в покойниках, ну и пускай оно, пожалуй, так и остается. Кроме вас, падре, никто меня не видал… даже послушник ваш, хотя индейцы — по-любому не в счет. Так что…

— Да если б я хотел тебя сдать — что мне стоило мигнуть тому?

— Верно. Но — а ну как всё же передумаете? Я же вот — передумал! — ствол вернулся в прежнее положение.

А ведь, похоже, и вправду — шмальнет-таки, дурашка… Глупость какая… «Господи, прости ему, грешному, ибо не ведает, что творит…»

Сотворяя молитву, отец Игнасио чуть прикрыл глаза; когда же он вновь приподнял веки, ему помстилось, будто черный силуэт бандита на фоне полыхающего неземным уже светом дверного проема начал вдруг распадаться на части — что за притча?.. Мгновение спустя иезуит сообразил, что силуэтов-то — два: один стоит на прежнем месте, а второй осыпается к его ногам, и всё это происходит в каком-то невозможном, противоестественном беззвучии.

— Простите, святой отец, — смиренно поклонился ликвидатор, — но стрелять я не решился: боялся зацепить вас — если бы прошла навылет.

Он опустился на корточки и, деловито обтерев нож-наваху об одежду убитого, рывком перевернул того — рассмотреть лицо.

— Ну вот и девятый: Плюшевый Вилли. Редкостная сволочь, даже и на том ихнем фоне… Да вы, впрочем, и сами всё видели, святой отец!

— Вы… — удивительно, но страх — настоящий, перехватывающий горло — он ощутил лишь сейчас, когда всё уже, вроде бы, позади. — Вы — с самого начала знали?

— Разумеется. Даже если б я не умел считать до девяти — вы как-то больно уж беспомощно слили тот диспут. Хотя даже я сам на те свои наезды ответить бы сумел.

— И… вы использовали меня как приманку?

— А что мне оставалось? — развел руками ликвидатор. — Ведь вы же ни при каких обстоятельствах не дали бы мне обшарить миссию, верно?

— Это — да.

— Ну — вот. А скажите, святой отец, — в глазах «ангела смерти» мелькнуло вдруг вполне человеческое любопытство, — знай вы заранее, как оно у вас с ним обернется — всё равно бы его не сдали? Если честно?

— Всё равно не сдал бы.

— Верю! Вы воистину хороший человек, святой отец. Правильный… Только вот в людях разбираетесь хреново, а уж для иезуита — в особенности.

— Что же до «учения братьев Марианы и Суареса», — обернулся он напоследок, уже от порога, — то я, в общем, в курсе того, как Суарес обосновывал признание «народа как целого» источником права. И как он отправил в нокаут влезшего с ним в публичную полемику Якова I Английского, пытавшегося дискутировать с ним с позиции «Божественного права королей». И как потом папская комиссия нашла невозможным осудить ту идею о «народе как источнике права», поскольку она непротиворечиво проистекает из постулата о свободе воли; и как Папе пришлось, констатировав «теологический пат», наложить запрет на обсуждение этого вопроса как такового… Но тема безусловно интересная, да!

…Дальнейший путь его лежал, разумеется, вовсе не на юго-запад, к полустанку Туско на Транс-Амере, а почти строго на восток: от железной дороги (с сопутствующим ей телеграфом) некоторое время следовало держаться подальше — береженого бог бережет. Через трое суток скачки по раскаленной полупустыне, где компанию ему составляли лишь миражи, кондоры и гремучие змеи, перед ним открылась долина Рио-Гранде с ее галерейными лесами из техасского ореха и уютно расположившимся посреди них пограничным Эль-Пасо. Здесь он расседлал и отпустил на волю запаленную лошадь (не светиться же на дюжине долларов от ее продажи…), упрятал револьвер под пончо, понезаметнее (что было нарушением закона: скрытое ношение оружия в Техасе дозволялось лишь полицейским) и вступил в город пешим порядком, смешавшись с толпой съезжающихся на субботний базар пуэбло и навахо.