Америkа (Reload Game) - Кирилл Еськов

Профессионалы without politics осуществили процедуру чопорного рукопожатия. Глядя на несколько застывшую улыбку компаньеро, трудно было отделаться от ощущения, что оглашенный приказ стал для того изрядной неожиданностью; Расторопшин же взирал на посла с не вполне понятным Ветлугину восхищением… Чувствовалось, что трое остальных участников собранного тут квартета информированы о ситуации несопоставимо лучше него — видящего лишь надводную часть айсберга, и делиться с ним тем сакральным знанием никто не намерен. А может, оно и к лучшему, а?.. Кенгуровые прыгуны — диподомисы, гришь…

…Когда они, откланявшись, выбрались на крыльцо салатового особнячка под квёлое, как с похмелья, петербургское солнышко, он все же справился у так и не проронившего ни слова ротмистра:

— Я, конечно, мало чего смыслю в ремесле разведчика, но то, что творится тут с тобой — это как-то неправильно…

— Ты даже представить себе не можешь, до какой степени всё идет неправильно.

— Даже и подставляют тебя как-то уж очень топорно — что те, что эти: там — двойное убийство, тут — «Эфиальт», хех!.. А эти ихние предостережения — что сей сон значит?

— По-моему, нам вполне ясно дали понять, что ликвидируют нас лишь после того, как мы сделаем свою работу, — философски пожал плечами ротмистр; помолчал немного и добавил с легким раздражением: — И не стóит так таращить глаза на их трубу.

— А что такое? Ну да, рановато они, похоже, топить начали…

— Они не топят: они бумаги жгут. Это такая народная примета: если в посольстве жгут бумаги — дело к войне.

33

— Ладно. Ботаника — вполне удовлетворительно; зачтено. А как у нас там по части картографии? — с приличествующей строгостью справился Ветлугин, бросив мимолетный взгляд на сплошь залитое дождем стекло иллюминатора, за которым скорее угадывались, чем виднелись пологие океанские валы: самая погодка для учебы! Как гласит мудрость Королевского флота: «Не занятый делом матрос опасен, как отвязавшаяся пушка в шторм» — и к юным коллекторам это относится ровно в той же мере.

— Всё в порядке, Григорий Алексеевич! — Саша вновь чинно раскрыл свою тетрадь в клеточку и отрапортовал: — Утром сдал вчерашнюю углоначертательную съемку местности — закартировал верхнюю палубу с надстройками, даже с шагом горизонталей почти не сбился. Павел Андреевич сказал: «Годно, зачёт».

— Молодец!

— А можно вопрос?

— Давай.

— Вы вчера в кают-компании, когда вспоминали с Павлом Андреевичем всякие свои приключения, говорили про какой-то азиатский ветер, очень опасный…

— Ты имеешь в виду — ибэ?..

— Да, точно! Так вы сказали, что «от ибэ люди замерзают, а снег тает». Это как?..

— Зимний ветер тот не морозный, а лишь чуть прохладный — но силу имеет ураганную: пронизывает до костей и выдувает напрочь всё тепло из-под одежды. Человек, строго говоря, не замерзает в ледышку — как в нашу метель, а коченеет…

— Вроде как в ледяной воде?

— Именно. Там, где ибэ дует постоянно — в Джунгарских воротах, к примеру — люди жить не могут, совсем.

— Понятно. А вот еще: когда зашла речь о коллектировании насекомых, вы сказали Павлу Андреевичу, что-де «карманы, набитые мертвыми жуками, могут иной раз спасти человеку жизнь», тот ответил — «Да, точно!», и вы оба рассмеялись; а это что за история, если она не секретная?

— Да нет, какие там секреты! Дело было на Восточном Кавказе, году… кажется, в 1838-ом или в 39-ом. Виктор Иванович Мочульский — он в ту пору служил офицером Топографической службы Генерального штаба — отправился на разведку в Богосские горы; англичане называют такие места «Unadministered Territories» — там правят вожди немирных горских кланов, не признающие над собой ничьей власти. В сопровождающие он взял себе двоих джарских лезгин: старого абрека, много лет сражавшегося с русскими и славившегося по обе стороны границы храбростью и верностью данному слову, и мусульманского законоучителя-улема, известного своим красноречием. Джарцы должны были странствовать по горской территории как посредники-переговорщики, выясняющие у местных вождей условия обмена или выкупа русских пленников — это обычная для тех мест практика; русский офицер же — отпустивший бороду и переодетый в лезгинское старье — состоял при них как слабоумный глухонемой слуга (местными языками тот владел, но не в совершенстве); головами своими заплатили бы, в случае разоблачения, все трое — на равных…

«Легенда прикрытия», как это дело именуют в бывшем ведомстве Павла Андреевича, была вполне надежной, но в большом немирном ауле Мококо они допустили промах, едва не стоивший им жизни. Кто-то из горцев рассмотрел вблизи Мочульского — пока тот, в соответствии со своей ролью, кемарил прямо на земле у коновязи в ожидании своих отлучившихся спутников — и поинтересовался: не грузинской ли работы его башлык? Разведчик не сразу почуял подвох, точно зная, что одежда его — из вполне подлинного горского сукна; востроглазый абориген, однако, приметил, что шов башлыка выведен шелковой нитью, тогда как в горах всё шьется шерстью — и этого оказалось достаточно…

По счастью, тщательно обыскать схваченного Мочульского горцы догадались сильно не сразу, и в том доме, куда его поначалу определили под стражу, он исхитрился сжечь в кухонном очаге самые опасные улики — свой карандаш и кроки маршрута на листках блокнота: они точно стали бы для него смертным приговором. Спутники его, между тем, со всей горячностью отрицали обвинения, и со всем красноречием требовали вернуть своего глухонемого слугу; а оба они были людьми весьма авторитетными… Собравшиеся в кружок горцы принялись тем временем обсуждать, с глубоким знанием дела, как они будут сдирать кожу с русского шпиона, внимательнейшим образом наблюдая — не переменится ли тот в лице, и внезапно вскрикивая у него над ухом — не вздрогнет ли? Но — нет: счастливо сумел пройти все те проверки, сохранив полную невозмутимость.

И вот тут горцы решили-таки обшарить его карманы со всем тщанием. А Виктор Иванович, надобно заметить, уже тогда был подвержен страсти к коллекционированию жуков, собирая их везде и всюду, даже в самых не располагающих к тому обстоятельствах… Короче говоря, обнаружив в тех карманах целые залежи дохлых жужелиц из родов Carabus и Procerus, горцы отступились от него, махнув рукой: ну да, действительно глухонемой, и действительно слабоумный! Так что всё у них там закончилось хорошо.

Кстати — жужелицы те попали, в конце концов, в коллекцию московского Зоомузея. И не знаю уж, как там для российской разведслужбы, но для российской энтомологии путешествие то было — точно небесполезным…

— Так вы с Павлом Андреевичем… — тут Саша глянул на него как-то совсем уж снизу вверх. — Вы его знали — этого разведчика-энтомолога?

— Да, разумеется. Я — как энтомолога, а Павел Андреевич — как разведчика.

…Насчет Сашиного участия в экспедиции они с Расторопшиным поначалу изрядно разошлись во мнениях. Ветлугин заявил, что коли ротмистр прав в своих прогнозах, и всё это начинает пахнуть «калифорнийской рулеткой» в самом точном и строгом смысле, то он не может впутывать в такое дело мальчишку. Ротмистр возразил: «мальчик уже большой», и вполне способен решать за себя сам. В конце концов Ветлугин махнул рукой, вызвал Сашу и дал тому честную дополнительную вводную: риск оказался заметно выше, чем предполагалось поначалу — ты как?.. С легко предсказуемым результатом.

Ничуть не повлияло на Сашин выбор и то, что покойный граф, как нежданно-негаданно выяснилось при оглашении завещания, назначил ему небольшое, но вполне достойное денежное содержание — «в видах получения приличного образования». «С чего это вдруг?» — «С того, что у парнишки весьма характерная форма бровей и губ, и вообще центральный треугольник. Можно было, вообще-то, и раньше догадаться…» — «А-а…»

Шелленберг, если и узнал Сашу при посадке, то вида не подал; а вот Флора компаньеро советника, похоже, точно узнала — да еще как (хотя, как был уверен Расторопшин, опознание сие было ошибочным: простреленное плечо человека-тени зажить за такое время не могло — ну никак). Бладхаунд, к слову сказать, достался им даром: молодой граф-охотоненавистник наотрез отказался оплачивать крупный счет за лечение Флоры, выставленный ему (по ротмистрову наущению) Алексом, и заявил со смехом, что пускай, дескать, собаку ту забирает кто захочет…

— …Прости, Саша… Ты что-то сказал?

— Я спросил: если мы на сегодня с учебой закончили, можно я к Валентину Карловичу пойду? Павел Андреевич велел всякий раз вам докладываться.

— А-а! В испанском практикуешься? Хорошее дело.

— Не! Он мне сегодня обещал показать, как с сюрикенами обращаться!