Искупительница - Джордан Ифуэко

Это и правда звучало логично. Мысли мои затуманились. Я уже чувствовала поднимающийся в груди жар. Мне даже не придется говорить вслух – стоит только представить жестокое лицо Гакуру и ослабить поводок своего гнева. Полководцы мгновенно умрут. И все же…

Я сжала кулаки.

– Когда я спасла тебя, мне не требовалось никого убивать. Я не играла в бога.

Он вгляделся в мое лицо: я видела, что он разочарован.

Потом он вдруг расслабился. Умиротворенный. Отрешенный. Смирившийся.

– Что ж, Идаджо, – пробормотал он, все еще обнимая меня, – тогда тебе лучше помазать меня прямо сейчас.

Мое сердце пропустило удар.

– Почему?

– Потому что я пойду туда, – сказал он. – Как ты и сказала, эта битва – моих рук дело. Я не могу позволить крестьянам сражаться в одиночку. Так что, на случай, если мы больше не увидимся…

– Прекрати, – просипела я, испуганно на него посмотрев. – Не говори ерунду! И я не могу помазать тебя: ты меня еще не любишь.

Он улыбнулся спокойно, как безумец.

– Нет, люблю.

Меня охватила смесь горя и злости. Я бросила в него Луч, совершенно уверенная, что он не выдержит. Я знала: Луч причинит ему боль.

«Ты не любишь меня», – повторила я мысленно.

Но он не упал, не закричал, не схватился за голову. Вместо этого его голос прозвучал в моем сознании, отчего вспыхнул каждый нерв в моем теле:

«И снова неверно, Идаджо».

Лишившись дара речи, я смотрела, как он достает из кармана нож и делает небольшой порез на своей ладони, а затем берет меня за руку.

– Это ведь так делается? – спросил он. – Клятва на крови.

Я деревянно кивнула, гадая про себя, откуда он знает – обычно помазание проводилось в тесном кругу доверенных лиц. И все же я позволила ему сделать порез на моей руке, и мы соединили ладони. Я резко вдохнула, чувствуя, как мой Луч наполняет его: между нами протянулась нерушимая, пульсирующая связь.

«Так-то лучше», – сказал он через Луч. Подцепив пальцами цепочку, на которой висела маска, он вынул ее из-под моего платья.

Двенадцать ярких полос поблескивали на гриве львицы: неуязвимость к каждому виду смерти, кроме старости.

По коже у меня побежали мурашки: я стала полноценной Лучезарной. Я исполнила требование абику. Моя маска была завершена.

– Как? – спросила я, пока он отрывал кусок от своей туники, чтобы перевязать наши руки. – Как это возможно? Зури, ты же едва меня знаешь!

Он покачал головой. На его лице снова возникло то странное выражение, которое я видела у него уже дважды: как будто он вспоминал что-то, что очень ему дорого.

А потом он обхватил мое лицо ладонями и притянул меня в поцелуй – более глубокий, чем тогда, на корабле. Воздух выбило из легких. Словно завороженная, я поцеловала его в ответ.

«Я уже любил тебя прежде, – сказал он через Луч. – Другую версию тебя. Поэтому я знал, что ты будешь идеальна».

Леденящее подозрение обожгло меня изнутри.

Теперь он был уязвим: я чувствовала, как он дрожит. И когда я зарылась Даром в его разум, его обычные барьеры исчезли. Он замер, пока я копалась в его воспоминаниях, так и не разорвав поцелуй, но не остановил меня.

Застыв на мгновение, я оттолкнула его прочь: в глазах у меня стояли слезы.

В его памяти я нашла лицо, которое искала. Он целовал и ее тоже. Он принадлежал ей, как один из ее Помазанников.

– Матушка, – выдохнула я. – Ты… был ее советником.

Он продолжал улыбаться.

– Да, моя Идаджо. И, в каком-то смысле… теперь я снова принадлежу ей.

В висках у меня застучало от ужаса. Теперь все стало понятно. Его влюбленность. То, сколько он знал о Луче. То, как он настаивал на ментальных барьерах, – он знал, что если мне откроется правда о его связи с моей матерью, я ни за что не подпущу его близко.

– Она понимала меня, моя Леди, – сказал Зури мечтательно. – Понимала, что нужно сперва разрушить старый режим, прежде чем создавать новый. Когда-то я думал, что построю вместе с ней новый мир. Как создаю его сейчас с тобой.

– Ву Ин, – прошептала я, попятившись. – Вот откуда ты его знаешь. Вы были назваными братьями. Он сохранил твой секрет, потому что чувствовал себя виноватым из-за убийства Леди.

Зури кивнул. Похоже, он не заметил моего отвращения: он улыбался так, словно мы разделили на двоих какую-то шутку.

– Я намекал тебе, знаешь. Когда сказал, что я Одаренный. И когда рассказал о моих родителях – ты ведь знаешь, как Леди относилась к изокенам.

– Ты не любишь меня, – выдавила я. Потрясение уступило место злости. – Все это время ты видел во мне только продолжение моей матери. Ты любишь лишь идею меня.

К моему удивлению, он даже не стал этого отрицать. Перевязанной рукой он убрал прядь волос у меня со лба.

– Но в этом и заключается суть Лучезарных, Идаджо, – прошептал он убежденно. – Принятие Луча никогда на самом деле не основывалось на любви к конкретному человеку. Оно основано на любви к идее. Минь Цзя и остальные, возможно, любят тебя настоящую. Но, что важнее, они любят то, что ты символизируешь: возрождение. Искупление. В конечном итоге… именно в твоей истории они нуждались. В сказке о монстре, которая стала героиней. – Он поцеловал меня в лоб, прощаясь. Кивнул на хаос внизу: – Надеюсь, Идаджо, ты станешь той историей, в которой нуждаются и они.

Затем, вытащив из-за пояса дубинку и боевой шест одним быстрым движением, мой последний названый брат засветился болезненным сиянием ибадже… и исчез, оставив меня одну на вершине башни.

В ушах ревел звон оружия и нестерпимая какофония ударов. Внизу разгоралась битва. Я быстро заметила Зури, найдя его с помощью Луча. Он надел свою маску Крокодила и сражался бок о бок с простолюдинами – кожа его горела кобальтовым огнем. Он нес смерть почти играючи, танцуя. Оканоба позволяла ему сражаться с удвоенной силой…

…но этого было недостаточно.

Даже сейчас я видела, что битва разворачивается в пользу благородных. Меньше чем через час здесь будет массовое кладбище. И хотя не я это начала – я знала, что это не моя вина, – в животе у меня осела свинцовая тяжесть, и хор оджиджи снова зазвучал у меня в голове:

«Видишь? Смерть следует за тобой повсюду. Позор тебе, императрица. Ты никогда не искупишь свою вину. Ты должна заплатить. Должна заплатить».

Я поежилась. Они были правы. Из-за своей трусости я