Русалья неделя - Воздвиженская Елена

– Не тронь её, тятенька, не надо! Она добрая, погляди – Кузьке ранку перевязала! У него кровь была!

Отпустили лапищи Василинку.

– Ну коли так, другой разговор, – послышался голос, обычный совсем, басовитый, так у них в деревне кузнец Тимофей говорит, не страшно вовсе.

Открыла Василинка глаза, и увидела перед собою высокое дерево – так ей вначале показалось. Но когда пригляделась она, то разглядела, что не дерево то вовсе: длинные седые волосы обрамляли морщинистое, что кора, лицо, из-под кустистых моховых бровей глядели на неё жёлтые глаза, зелёная борода густыми клочьями свисала до пояса, которым подпоясана была рубаха. Обомлела Василинка, сам Хозяин предстал перед нею – Лесовик.

– Пойдём-ка в горницу, – позвал Лесовик Василинку, – Там и побаем. И вы тоже ступайте домой, хватит бегать, скоро мамка вернётся!

Лешата торопливо кинулись к большому дубу, что стоял на поляне, и вмиг исчезли. Подивилась Василинка, а Лесовик рукою своей, на могучую ветку похожей, махнул и повторил:

– Проходи, нынче ты моя гостья! Да не бойся. Не обижу я тебя.

Подошла Василинка к дубу и видит – проход открылся, ровно створки двери распахнулись, а за ними будто сенцы, как в хате совсем. Шагнула Василинка за порог и очутилась в полутьме, а Лесовик дальше ведёт. Ещё двери одни прошли и оказались в горенке – до того чистой да светлой, что снова подивилась Василинка, нешто так бывает? Огляделась она кругом. Всё как у людей, стол да лавки, сундучок в углу и полки с утварью, только вместо полатей у стены лежанки, еловыми ветками устланные. По стенам вышитые рушники развешаны, стол скатертью узорчатой застлан. И светло так, просто диво. Тут увидела Василинка, что в стенах хаты гнилушки вделаны, они-то и светятся, и так много их, что светло как днём.

– Присаживайся, – говорит Лесовик, – Скоро хозяйка моя придёт, на стол нам соберёт, а пока расскажи, что тебя в лес привело в эдаку пору. С добром пришла али нет?

Смутилась Василинка, про корягу тут же вспомнила, как та её укорила. Ну да Хозяина-то не обманешь, придётся отвечать. Поведала она Лесовику, что симтарин-траву ищет, хочет Пахома приворожить, чтобы женился он на ней. Покачал седой головой Лесовик, бородой тряхнул моховой:

– Не дело это ты, девка, удумала. Не выйдет тебе это добром. Я-то свою хозяйку тоже выкрал, когда она с девками по ягоды пришла, да всё одно – не колдовством взял. Она поначалу-то тосковала сильно по родным, а после ничего, привыкла. А теперь и вовсе некогда ей скучать, вон ребятишек сколь, полная хата!

Лесовик расхохотался басовито, а после спросил:

– Да кто ж тебя, девка, надоумил-то такому?

– Бабка Микулиха.

Помрачнел Лесовик, нахмурился:

– Ах, вот оно что! Старая чертовка. До сей поры воду мутит, людям головы дурит. А ведь припугнул я её давеча. Да всё одно – она теперича через других дела воротит. Ну погоди, пусть только сунется в лес ко мне, на этот раз не видать ей моей милости.

Испугалась Василинка гнева Хозяина, сжалась вся. Тут в сенцах застучало, дверь в хату распахнулась, и вошла в горницу женщина.

С виду совсем обыкновенная, как и все люди, да хотя вот не совсем – красоты она была неписаной. Волосы чёрные, косы толстые вкруг головы уложены, глаза синие, как небо в ясный весенний день, губы вишнями. Так с виду и не скажешь сразу сколько ей лет. Может двадцать, а может и все сорок. Словно и вовсе нет у ей возраста. Заметил Лесовик, как глядит Василинка на Хозяйку, улыбнулся.

– Что, хороша моя жинка? Я самую красивую выбирал.

– Ох, да ну тебя, – махнула рукой женщина, – Что за разговоры ты с гостьей ведёшь? Лучше бы чаем ягодным напоил с пирогами. Да кто ты будешь-то, милая?

– Василинка я, за симтарин-травой пришла, – поведала Василинка всё как есть.

– Маменька, она Кузеньке ножку перевязала! – облепили лешата женщину.

– А ну, дай гляну, – ответила мать и посадила Кузьку на лавку.

Василинка смотрит, что та делать станет. А Лесовиха повязку сняла, рукою провела по ране, после с полки достала горшочек какой-то, а в нём навроде смолки какой, зачерпнула, мазнула ножку, и рана вмиг срослась, словно и не было. Дивится Василинка таким чудесам.

А Лесовиха Василинке поклонилась:

– Спасибо тебе за доброту твою, что дитёнка нашего пожалела, помогла. За то и мы тебе поможем. Послушай-ка меня, я чай не чужая, такая же, как и ты буду. Слышала, поди, когда маленькая была, что в соседнем селе девка пропала, ушла в лес с подругами, и как не бывало. Дак вот это я и была. Оксаной меня звать.

Кивнула Василинка в ответ, слышала она о таком, бабы в селе сказывали.

– Ну, слушай, – продолжила Лесовиха, – Я бы тебе могла травы этой дать, мне это несложно. В лесу все травы меня слушают. Да только не принесёт тебе эта трава добра. Грех ты на душу берёшь большой, Василинка. И человеку жизнь сломаешь, и себя погубишь. Да и то тебе скажу, не твой это человек-то, Пахом. Другой тебе предназначен судьбою.

– А вы откуда знаете? – спросила Василинка.

– Я ведь теперь, видишь как, – вздохнула Лесовиха, – Между двумя мирами. Вроде и не дух, но уже и не человек. По рожденью своему к людям принадлежу, а вот сутью своей уже с этим миром срослась, с иным. Через то мне и сила пришла, и знания некоторые. Многого-то я не умею, да кой-чего всё же ведаю. И так я тебе скажу, Василинка – ступай-ка ты домой, и к бабке Микулихе не возвращайся, мимо её избы иди. Много она зла наделала, доберётся ещё Хозяин мой до неё. Не век ей его терпением пользоваться.

За разговорами вынула Лесовиха из печи пироги, румяные да пышные, так и дышали они жаром, ровно только что испекли их, из самовара, что на столе стоял, чай разлила по деревянным чашкам.

– Угощайся, это с грибами пироги, а вот эти с малиной. Таких, как у меня дома не отведаешь. Особый рецепт знаю.

Попробовала Василинка кусочек и восхитилась – до чего же вкусно! Грибы до того ароматные, словно после летнего дождя воздух лесной, пахнет он травами да ягодами, землёй сырою, мхом, свежестью. Да и малина душистая, ровно в жаркий полдень плывёт сладкий, тягучий мёд над зарослями ягод, обволакивает сахарным сиропом.

– Спасибо вам, хозяева добрые! – поблагодарила Василинка, – Только не знаю я, как мне быть. Я бабке Микулихе пообещала десять лет своих подарить, чтобы она мне помогла. Да и нет радости одной-то. Семью мне хочется, деток нянчить…

– А и будут детки у тебя, будут, – ответила Лесовиха, – И ждать уж недолго осталось. Нынче же на Покрова посватается к тебе добрый хлопец из соседнего села. Давно он тебя приметил. Да помалкивал, не решался. Больно уж ты, Василинка, на язык востра да бойка.

Лесовик с Лесовихой засмеялись.

– С мужем-то надобно норов свой усмирять, – продолжила Лесовиха, – Тогда и счастье в семье будет. А станешь на каждое мужнино слово два своих поперёк вставлять, так и не видать мира в семье, не будет ладу. Да и что скажу-то тебе, Пахом жених не завиден. Любит он горилку, вот его беда. Коли не одумается, то через три года утопнет он в реке. Вот его судьба.

Ахнула Василинка:

– И ничего изменить нельзя?

– Отчего же, всё можно. На то и воля каждому дана. Коли забудет про питьё, всё наладится. А иначе утащит его Кум на дно. Давно уж он на Пахома глаз положил. Давно тот воду баламутит, над Кумом шутки шутит.

– Это кто же, Кум-то?

– Дак Водяной, – ответила Лесовиха, – Слушай-ка меня теперь, дам я тебе всё же траву одну, да только не симтарин-траву, другую. Она тебя от злых чар защитит. Не возьмут тебя ведьмины заклятья. Не бойся её. А что обещала ей – забудь, она тебя на страх взяла, пока не сделан приворот, не имеет она силы над твоими годами и судьбой. Станет она тебя караулить да пугать, а ты не слушай её. Иди, будто не видишь. Ежели она к тебе притронется только, тут же плохо ей сделается, как огнём обожжёт чертовку.