Русалья неделя - Воздвиженская Елена

Уперев руки в бока, и хитро улыбаясь, она поманила Василинку пальцем и спросила:

– Чего ж ты поворотилась? Али раздумала замуж идти?

Покраснела Василинка:

– А вы откуда, бабушка, знаете, почто я пришла?

– А тут много ума не надо, – захихикала бабка, – Чего ещё девке ночью по селу бегать да слёзы лить, коль не от несчастной любви? Проходи уж, чего стоять на пороге.

В хате было тихо и жарко, в печи горел огонь, и булькало что-то в чугунке. На лавке дремал большой чёрный кот, заслышав шаги, он лениво приподнял голову, потянулся, и приоткрыл один глаз. Глянув на Василинку, кот снова опустил морду на лапы, зевнул и погрузился в дрёму.

– Ну что, Василинка, говори чего желаешь! – бабка Микулиха уселась за стол и уставилась на Василинку.

– Так вы уж сами догадались, – пробормотала, смущаясь Василинка.

– Э-э, – протянула бабка, – Мало ли что я догадалась. Так дело не пойдёт. Мне надобно, чтобы ты сама вслух произнесла, что тебя тревожит, и чего ты попросить хочешь, иначе ничего у нас с тобой не выйдет.

– Почему? – растерялась Василинка.

– А потому, – ответила бабка, кивая на печь, – Что заказ твой помощники мои исполнять станут, вот для них и надобно вслух сказать, чего треба тебе.

Василинка глянула в ту сторону, куда кивнула бабка, и обомлела, застыв от ужаса. На печке, отодвинув цветастую занавеску, сидели свесив ножки два чёртика с рожками и свиными пятачками, болтая копытцами, постукивали ими о печь, и хихикали, глядя на Василинку. Оробела Василинка, ноги словно к полу приросли, стоит и глядит на чертей, а те на печи сидят да похихикивают. То ли над нею смеются, то ли о чём-то своём.

– Ну, чего стоишь, как воды в рот набрала? – спросила бабка Микулиха, – Ты вроде нраву крутого, бойкая девка, а чтой-то онемела.

– Я пойду, наверное, бабушка, – произнесла наконец Василинка.

– Вот те раз, – всплеснула руками ведьма, – Да куда же это ты теперь пойдёшь-то? Дело уж начато.

– Как начато? – растерялась Василинка, – Мы ведь ни о чём ещё не условились.

– А то, что ты ко мне пришла, это уже считай, что условились, – отрубила бабка Микулиха, – Обратного пути нет. Давай, говори, что надобно тебе от меня, а я после скажу, что делать станем.

Ох, глупая Василинка, коль бы знала она, что ведьма её дурит, так бежала бы из хаты её сломя голову, а она, бедолага, поверила, что и вправду пути-то назад уже нет, и решилась…

– Хочу замуж выйти! – тряхнула Василинка головой, так, что чёрные её косы взлетели и упали обратно на плечи, – Никто меня замуж не берёт, а уж все подруги с дитятами.

– Хе-хе-хе, – захихикала снова ведьма, потирая руки, и обратилась к парочке, сидевшей на печи, – Слыхали ли?

Черти дружно закивали.

– Ну коли так, – ответила бабка Микулиха, – Дак чего расселись, бегите, исполняйте!

– А куда это они? – спросила Василинка, глядя, как рогатые, взбрыкнув копытами, спрыгнули с печи, и полезли в горящее устье, толкая друг друга. Один не уступал другому, и в итоге оба копошились возле печи, бурча, кусаясь, падая на пол и переругиваясь. Бабка Микулиха схватила хворостину, стоящую в углу, как видно не случайно, а с умыслом, по причине частого её использования, и огрела обоих по спинам. Черти взвыли и поспешно забрались в огонь. Там они топнули, прыгнули и пропали. Аккурат в это же самое время Аксинья, засидевшаяся у свахи в гостях, и возвращающаяся домой мимо хаты бабки Микулихи, увидела, как из печной трубы взметнулся сноп огненных искр и, рассыпавшись, оборотился двумя мохнатыми чертями, которые поскакали, гогоча, прочь, к лесу. Аксинья задрала юбки и припустила, что есть духу бежать, а наутро рассказывала всему селу какого страху натерпелась она ночью и что за диво видела у хаты ведьмы.

– Как куда? – ответила бабка Микулиха Василинке, – Симтарин-траву искать побежали. Брать-то её надобно в полночь ровно, а время уже как раз близкое. Не опоздать надобно.

– Что за симтарин и для чего он?

– Всё тебе скажи, – проворчала бабка, – Всем рассказывать, дак недолго и без хлеба насущного остаться! Переймут уменье-то, а на кой оно мне?

Но всё же, поворчав, продолжила:

– Симтарин-то он вроде клевера, тоже с четырьмя листочками, да только все они разные по цвету, один – красный, другой – жёлтый, третий – синий, а четвертый – багряный. Баская травка-то. Да и может многое. Особливо по той части, которая тебе нужна.

– Как это? – всё любопытствовала Василинка.

– Зелье из его приворотное можно сварить. Тем зельем напоишь ты того, кто сердцу люб, и всё – будет он за тобой по пятам ходить, как щенок за мамкой, в рот будет заглядывать, что ни скажешь, что ни попросишь – всё сделает. Вот ты и скажешь ему, мол, замуж хочу.

Василинка задумалась.

– Что же я, пойду пока?

– Погоди ещё, – осадила её бабка Микулиха, – Об уплате-то мы ещё не договорились. Али ты думаешь, я задаром свои дела делаю?

– Нет, не думаю, – покраснела Василинка.

– Тогда думай, что ты можешь мне уплатить.

– Я могу бусы подарить, иль рушник вышитый, могу курочку иль гуся принести!

Ведьма усмехнулась:

– Такого добра у меня навалом, да и много ли мне, старухе, надо.

– А что же тогда мне вам дать? – расстроилась Василинка.

– А согласишься ли десять лет жизни своей подарить?

– Как же я могу это сделать? – удивилась и оробела одновременно Василинка, – Ведь то не в нашей власти. Кому сколько отмеряно, так тому и быть.

– Э-э-э, девка, – протянула бабка Микулиха, – Не всё так просто на этом свете. Молодая ты ещё, не знаешь многого. А я тебе так скажу, что можно годы свои и укоротить и наоборот. Вот ты как думаешь, сколько мне лет, а?

И бабка с хитрым прищуром воззрилась на Василинку.

Девушка внимательно вгляделась в её лицо. Небольшие морщинки у пронзительно синих глаз, прядь волос чуть с проседью, выбившаяся из-под платка, шея, с нитью красных бус как у матери её, которой за сорок едва, лицо… Василинка задумалась, видно, что не молодуха Микулиха, но и старухой не назовёшь, моложава, нос только длинноват, да бородавка на подбородке портит вид.

– Шестьдесят, пожалуй, – ответила Василинка.

– Охо-хо, – бабка покатилась со смеху, держась руками за грудь. Смеялась она долго, и аж порозовела от удовольствия.

– Шесть десятков, говоришь? – переспросила она Василинку, – Ошиблась ты малость. Годков эдак на сорок.

Василинка отшатнулась, побледнела:

– Да неужто и вправду такое может быть? – подумалось ей.

Ведьма закивала:

– Может, может. Ко мне много народу приходит с просьбами-то. Я никому не отказываю. Да ведь только какова просьба, такова и плата. Вот ты, к примеру, хочешь жизни счастливой, чтоб муж не пил и не бил, чтоб дети народились, чтоб жили в достатке, так? А за такой подарок не грех и с десяток годков убавить от своей жизни. Зато в счастье проживёшь то, что останется. А это тоже немало. Сама подумай, коль срок тебе, к примеру, восемьдесят лет был дан, а? Да и на что там, в старости-то эти годы нужны будут? Всё одно, старая да хворая. Разве ж в радость така жизнь?

Задумалась Василинка, крепко задумалась. Бабка не мешала, возилась с чем-то у стола, словно и забыла вовсе про Василинку. Наконец подняла Василинка на ведьму ясные свои очи и ответила:

– Согласная я. Делай своё дело.

Ведьма взвизгнула от радости и засуетилась.

– Сейчас, сейчас, помощнички мои симтарин-траву принесут и сготовлю я тебе зелье приворотное, девка!

И выглянув в окно, пробормотала:

– И чегой-то они, кстати говоря, припозднились? Уж давно должны были обернуться.

Не успела бабка договорить, как в печи загудело, застучало, и из устья печи вывалился на пол шерстяной клубок, перепугав большого кота, мирно лакавшего молочко из блюдца, утянув за собою и его. Клубок прокатился по избе, ударившись о стену, распался надвое, и перед глазами бабки Микулихи и Василинки предстали черти.