Русалья неделя - Воздвиженская Елена

С той ночи эти звуки стали постоянными ночными спутниками Кристины. Она не высыпалась, стала раздражительной и злой, побледнела и даже похудела, под глазами появились тени.

– Ну, это уже никуда не годится, – решила она, – Надо поговорить с хозяйкой, пусть решает эту проблему. В конце концов она обязана обеспечить мне комфортное проживание на снимаемой площади. За это я и плачУ.

На следующий день как-раз должна была прийти Вера Никитична. Вечером Кристина приготовилась встречать хозяйку, чтобы решить уже наконец эту надоевшую проблему.

– Здравствуй, Кристиночка! – пропела Вера Никитична, вплывая в квартиру, – Ну, как ты тут поживаешь? Как настроение? Что-то у тебя неважный вид, приболела?

– Да как сказать, – ответила девушка, – Не то чтобы приболела, но до этого, пожалуй, недалеко. Я не высыпаюсь. Какой-то дурацкий шорох всю ночь мешает мне уснуть.

Женщина как-то слишком слащаво улыбнулась и пропела:

– Да ты что, милочка! Неужто мыши завелись?

– Не знаю, – буркнула Кристина, – Я уже ставила мышеловки, но в них никто не попался. Вы уж решите, пожалуйста, эту проблему, иначе мне придётся съехать, потому что так жить невозможно.

– Что ты, что ты, моя девочка, не нужно таких крайних мер! – затараторила хозяйка, – Мы непременно решим этот вопрос, я вызову специальную службу и они поймают мышь. Потерпи ещё чуть-чуть, пожалуйста.

– Хорошо, – кивнула Кристина.

В последующие ночи ничего не изменилось, разве что всё чаще мышь стал наглеть и скрестись уже и днём. А однажды сквозь неглубокий сон (по-другому теперь Кристина и не спала) ей показалось, что она слышит топот маленьких ножек, которые пробежали от кладовки к её кровати и, постояв немного рядом, убежали обратно.

– Приснилось, – решила она наутро.

Встав утром с постели, девушка почувствовала себя совершенно разбитой.

– Я не смогу пойти на работу, – простонала она, – Нужно взять отгул.

Она позвонила начальнице и отпросилась на пару дней, затем кое-как доползла до кухни и заварила себе кофе. Умывшись и выпив кофе, девушка увидела, что в холодильнике совсем пусто. Придётся идти в магазин.

С трудом сходив до маркета во дворе дома, Кристина дошла до подъезда, и без сил опустилась на лавочку у входа. На другом конце скамейки сидела старушка. Она с сочувствием взглянула на Кристину:

– Тебе плохо, доченька? Может скорую вызвать?

– Нет-нет, не нужно, спасибо, – пробормотала девушка в ответ, – Я сейчас пойду, вот только посижу чуть-чуть. А то мне на пятый этаж подниматься, а лифта-то тут нет. Это всё от недосыпа.

– Пятый этаж? – переспросила старушка, – Так ты это, чаво, у Веры что ли квартиру снимаешь?

– Ага, – кивнула Кристина, она уже отдышалась и её немного отпустило, свежий ветерок обдувал лицо и ерошил волосы.

– Ой, девонька, что скажу я тебе, зря ты это затеяла, – покачала головой старушка.

– Что затеяла? – не поняла Кристина.

– Нехорошо в той квартире. Ты ведь не первая, кто там живёт. Несколько было молодых людей: парней и девушек. И все они как-то скоро оттуда съезжали.

– А почему?

– Вот этого я не знаю, дочка, но точно тебе говорю – неладно там. Жила там Вера со своей дочерью. Да когда исполнилось дочери лет двенадцать, захворала она. Что-то там с кровью. Тяжёлая болезнь. Не смогли врачи её вылечить. Померла она. Вера тут жить не стала, сказала не могу в этих стенах. У неё от своей матери квартира ещё одна осталась недалёко отсюдова. Дак она туда и переехала. А в эту квартиру стала жильцов пускать. Да только вот заметила я, что часто они менялись.

– Ну может не нравилось что-то, – предположила Кристина.

– То-то и оно, что съезжали они не просто так, а потому что все как один хворать тут начинали. Бледные становились, немощные, прям вот как ты сейчас. Когда уезжали, так иных родные прямо под руки выводили-то отсюда. Не знаю, живы ли они, оклемались опосля, али нет…

Старушка покосилась на Кристину и продолжила:

– Сдаётся мне поискать надобно в квартире. Может подклад какой там ессь. Или ещё кака гадость.

– Я пыталась, – сказала Кристина, – Там шуршит что-то каждую ночь. В кладовке.

Старушка нахмурилась.

– Шуршит, говоришь?

– Да, и ничего такого нет, что могло бы шуршать. Я думаю, что мышь.

– Ой, девонька, что-то там нечисто, – снова покачала головой старушка, – А вот что мы сделаем. Ты пока ко мне переходи жить, я на первом этаже тут живу, меня бабой Катей звать. Денег я с тебя не возьму, ты не беспокойся. А мы с тобой вместе в той квартире поищем. Надобно с этим заканчивать.

Так и сделали. Кристина взяла необходимые вещи, и в тот же день спустилась к бабе Кате. После ужина Кристина почувствовала себя гораздо лучше:

– Баба Катя, мне у вас так полегчало!

– Вот и хорошо, дочка! А теперь давай, бери ключи, и пойдём-ка осмотрим там всё. Глядишь и найдём шуршуна твоего.

– А что это у вас в бутылке?

– А это я воды святой взяла с собой на всякий случай. Если чего найдём, дак ты гляди, руками-то не бери, смести надобно на бумагу, да святой водой спрыснуть. Ну, идём, с Богом.

В квартире стояла какая-то напряжённая тишина. Кристина сразу почувствовала это, едва переступив за порог. Она зажгла свет и они сразу же направились в кладовку.

– Тс-с-с, шуршит! – прошептала девушка, прижав палец к губам и кивнув старушке, указав на дверь кладовой.

Баба Катя кивнула в ответ, и пошла первой. Она зажгла церковную свечу, и принялась медленно водить ею вдоль стен. Внезапно в углу под полкой свеча зачадила, повалил чёрный густой дым, пламя вспыхнуло и потухло.

– Тут надобно искать, – уверенно сказала баба Катя.

Кристина опустилась на колени. Обыскав всё, что было на полке и под нею, она пожала плечами.

– Ничего вроде…

– А ну дай я, – баба Катя опустилась на колени, – Гляди-ка тут досочки в паркете плохо лежат, некрепко… А ну, чем бы подцепить?

Кристина сбегала на кухню за ножом, протянула бабе Кате.

Та принялась одну за другой вынимать дощечки, вскоре образовалось окошечко.

– Посвети-ка мне, – велела она Кристине, – Не видать ничего.

Кристина достала телефон и включила фонарик. Когда она направила луч света в окошечко в полу, рука её задрожала.

– Баба Катя, это что там? Ребёнок?

Старушка быстро расширила дыру в паркете, убрав дощечки и их глазам открылась ужасная картина.

Кристина вскрикнула и присела на пол, старушка перекрестилась.

– Это что ребёнок?

– Кукла, – ответила старушка.

Под полом в большой коробке, словно в гробу, лежала кукла, одетая в белоснежное кружевное платьице. Чёрные кудри разметались по подушке, пухлые щёчки были покрыты румянцем, ручки сложены вдоль туловища, глаза прикрыты, а вот губы… Губы куклы медленно расплылись в улыбке и она распахнула свои чёрные, как смола глаза, уставившись на Кристину с бабой Катей.

– Господи, помилуй, – прошептала старушка.

Кукла заворочалась и приподняв крохотные ручки, заскребла ими по паркету. Баба Катя, словно опомнившись, зашептала слова молитвы, и щедро плеснула на куклу святой водой. Та зашипела, скукожилась, скривилась, и запищала. Баба Катя схватила коробку и побежала с ней в ванную.

– Тащи спички, – крикнула она Кристине.

Девушка опрометью бросилась на кухню и вернулась с коробком.

Тем временем баба Катя накинула на куклу большое полотенце, и, взяв у Кати спички, подожгла его. Под полотенцем нечто, бывшее в теле куклы, верещало и выло грубым мужским голосом, но баба Катя крепко прижала полотенце ручкой, стоящей тут швабры. Сердце Кристины бешено стучало. Ей казалось, что она сходит с ума, настолько всё происходящее было нереальным и похожим на фильм ужасов. Чёрный густой дым повалил из ванны, заполнив и прихожую, всё наконец стихло. Девушка распахнула настежь окна. Баба Катя всё читала громко нараспев слова молитвы: