Опасная игра - Анита Миллз

Ее соски, прижатые к его груди, набухли и стали тугими. Одной рукой он приподнял до бедер ее сорочку, и пальцы другой продел под плечико и полегоньку спустил ее по руке вниз. Не переставая целовать ее пылающее влажное тело, он повлек ее к кровати, а затем, наклонившись ниже, нащупал языком сосок, упругий и налитой, как нераспустившийся бутон. Она чуть не задохнулась от удовольствия и, порывисто прижав к себе его голову, стала гладить по волосам, судорожно сжимая и разжимая пальцы рук. Страсть бушевала в нем с неукротимой силой, заставляя сердце бешено колотиться, гулко отдаваясь в голове. Каждая клеточка его существа горела желанием. Или он сейчас же получит величайшее блаженство внутри этого вожделенного тела, или умрет. Его рука скользнула вверх, по шелковистой коже ее бедра и выше, и он почувствовал, как тело ее трепещет от его прикосновений — оно подсказывало ему, что момент наступил.

Он подошел вплотную к кровати и слегка наклонился над нею. Верена коснулась ногой боковой перекладины и упала навзничь на постель, погрузившись в недра пышной перины. От неожиданности падения она резко открыла глаза и увидела, что Мэтью Маккриди расстегивает над ее оголенными бедрами оттопырившиеся брюки. И тут ее словно окатили холодной водой, она вдруг с ужасом осознала, что, собственно, происходит и чем это может окончиться.

Еще секунду назад она лежала перед ним почти совсем обнаженная, разметавшиеся по постели волосы делали ее еще более соблазнительной, ее божественное тело сулило ему настоящий рай. Но вот через какое-то мгновение ее глаза вдруг округлились от ужаса, и она с молниеносной быстротой, будто за ней гнался сам дьявол, перекатилась на другую сторону кровати и соскочила на пол. Одной рукой она поспешно натянула верхнюю часть сорочки на грудь, а другой — одновременно с этим — одернула подол, таким образом пытаясь прикрыть свою наготу. Грудь ее судорожно вздымалась, ей не хватало воздуха, лицо густо покраснело, что красноречивее всяких слов говорило ему об испытываемых ею стыде и унижении.

Все еще охваченный безудержным желанием, он в то же время прекрасно видел, что она опомнилась и полностью отрезвела. Он понимал, что должен усмирить свою непокорную плоть, что ему необходимо что-то сказать, все что угодно, но не мог произнести ни слова. Подумать только, если бы она его вовремя не остановила, произошло бы то, в чем бы он уже на следующее утро горько раскаивался. Он в смущении провел рукой по своим взъерошенным волосам, сознавая, что должен каким-то образом загладить свою вину.

— Послушай, Рена, я… Боже мой, мне страшно жаль, что… Я ведь совсем не собирался…

— Не говори ничего, прошу тебя, — проглотив комок в горле, сказала она.

Морщась, он ждал, что на него вот-вот обрушится поток обвинений.

Но она считала во всем виноватой себя. Она понимала, что вела себя как бесстыдная, в высшей степени распутная блудница. Ей вдруг открылось, что под этим ее фасадом образованной, добропорядочной женщины скрывается полное греховных устремлений, похотливое существо. Она больше не решится смотреть ему прямо в лицо — ни сейчас, ни когда-либо в будущем. Ее глаза наполнились горячими, жгучими слезами, скатившимися, когда она моргнула, ей на щеки. Сжав руки в кулаки, она скрестила их на груди и, унимая нервную дрожь, бившую ее, попыталась выразить острое чувство стыда словами, но не могла.

— Представить только, кем ты, должно быть, меня теперь считаешь! — сдавленным голосом произнесла она.

— Не говори так, Рена.

— Но как бы плохо ты обо мне ни думал, я думаю о себе еще хуже.

Он увидел, что она снова проглотила подступивший к горлу комок.

— Но послушай, это совсем не то, что ты… — Черт, кажется, своими словами он только портит все дело, и он поспешил добавить: — Просто мы потеряли над собой контроль.

— Ну давай, продолжай, скажи это вслух. Я ведь ничем не лучше какой-нибудь потаскухи. Признайся, что ты именно это думаешь.

Ее реакция на случившееся затронула его гораздо больше, чем если бы она кричала на него или осыпала проклятиями. От сжигавшего его только что желания не осталось и следа; ему захотелось нежно привлечь ее к себе и утешить.

— Все в порядке, Рена, — мягко произнес он. — И никакая ты не потаскуха — откуда у тебя только такие мысли!

Она не двигалась, и он решился подойти к ней поближе:

— Мне не следовало этого делать.

— Но ты же не знаешь — ты просто не можешь знать… — По ее щекам покатились слезы. — Это моя вина, — продолжала она, всхлипывая. — Мне это нравилось, до тех пор, пока… пока…

— Мне тоже, но сейчас все позади. Ничего страшного не случилось.

Она было повернулась к двери, но он, боясь, что она убежит и у него не будет другой возможности поговорить с ней и успокоить, взял ее за руку и повернул к себе. Другой рукой он нежно провел по ее волосам, пригладил пушистые пряди на висках. Она посмотрела на него, но продолжала стоять совершенно неподвижно, будто превратившись в камень при одном лишь его прикосновении.

— Прекрати, я прошу тебя, — прошептала она.

У нее словно замерло все внутри. Она чувствовала себя хрупкой, как стекло, и ей казалось, что она вот-вот рассыплется на мелкие осколки под его взглядом. Он понимал, что не может отпустить ее в таком состоянии. Он осторожно обнял ее и, чувствуя, как напряглось ее неподатливое тело, попытался привлечь к себе. Что за проклятое воспитание получают у нас женщины, подумал он. Их учат, будто согрешила одна Ева, а не Адам. Прижав ее голову к своему плечу и не отводя взгляда от длинной тени, отбрасываемой столбиком кровати на стену, он негромко произнес мягким голосом:

— Послушай, это нормально, что тебе было приятно. Беда лишь в том, что мужчина, место и причина были явно не те. Если бы я не напоил тебя этим виски, то ничего подобного бы не произошло.

— Ты это говоришь только потому, что хочешь меня успокоить, — проговорила она глухим голосом.

— Нет. Может быть, я и могу иногда приврать, но сейчас как раз не тот случай.

Слегка отстранившись от нее, чтобы лучше видеть ее лицо, он приподнял ее подбородок и, чуть подавшись вперед, сказал:

— Ты привлекательная девушка, Рена, чертовски привлекательная. Из тех, в чей дом так хорошо приходить по вечерам после трудов праведных. Но я ведь бродяга, и я не так наивен, чтобы серьезно поверить, будто могу стать кем-нибудь другим.

— Знаю.

— Так что давай-ка попросту забудем об этой ночи. Хорошенько запомни, что во всем виноваты я и теннессийское виски, и пусть все будет как прежде. А я со своей стороны обещаю, что этого больше никогда не повторится.

Ей ничего не оставалось, как согласно кивнуть.

Он отпустил ее и, нагнувшись, поднял с пола пустую чашку.