Жертвы вечернiя - Иван Родионов

Возникали новыя надежды.

Однако въ безперерывныхъ перестрѣлкахъ и бояхъ съ большевиками вспыхнувшія надежды быстро испарились. Подтвержденія основательности ихъ ни откуда не приходило.

12-го апрѣля въ солнечный весенній день Добровольческая армія снялась и въ первый разъ не тревожимая непріятелемъ, сдѣлавъ 25-ти верстный переходъ среди зеленѣющихъ полей, заняла удаленную отъ желѣзныхъ дорогъ станицу Успенскую, выславъ на сѣверъ къ Наволокинскимъ хуторамъ и на югъ къ Расшеваткѣ отдѣльные отряды, гдѣ начались безперерывные бои.

Утромъ слѣдующаго дня по станицѣ пронеслась молніеносная вѣсть, что съ Дона сюда прорвался казачіи разъѣздъ.

Всѣ, кто только могъ, спѣшили на церковную площадь, къ станичному правленію.

Юрочка, забросившій уже свои костыли, съ палкой въ рукахъ, слегка прихрамывая, пошелъ туда же, куда шли всѣ.

На площади стояло человѣкъ пятнадцать вооруженныхъ, рослыхъ молодцовъ, держа въ поводу великолѣпныхъ осѣдланныхъ лошадей.

По бодрымъ осанкамъ и спокойнымъ лицамъ людей, по хорошимъ тѣламъ лошадей нельзя было и представить себѣ, что они только что совершили въ одну ночь бѣшеный пробѣлъ въ 90 верстъ отъ Егорлыкской до Успенской станицы по степи, въ которой большевики являлись полновластными хозяевами.

Донцы привезли командованію Добровольческой арміи отъ штаба повстанцевъ важныя офиціальныя бумаги.

Около прибывшихъ давно уже образовался кругъ изъ толпы добровольцевъ.

У многихъ изъ этихъ людей въ Новочеркасскѣ, Ростовѣ, Таганрогѣ, по станицамъ и хуторамъ остались семьи. Всѣмъ хотѣлось хоть что-нибудь узнать о положеніи дѣлъ на Дону.

Пріѣхавшихъ засыпали вопросами.

Въ одномъ мѣстѣ добровольцы облѣпили со всѣхъ сторонъ крѣпкаго, средняго роста урядника-калмыка съ перевязанной бѣлымъ платкомъ щекой.

— Не знаете ли что-нибудь, станичникъ, о Новочеркасскѣ? Въ чьихъ онъ рукахъ? — несмѣло спросилъ Юрочка.

Калмыкъ оказался словоохотливъ, довольно интеллигентенъ, говорилъ по-русски хорошо, съ чуть замѣтнымъ, инороднымъ акцентомъ.

— Теперь не знаю, — отвѣтилъ онъ, хитро блеснувъ своими узкими, черными глазами на большомъ скуластомъ плоскомъ, почти безъ растительности, лицѣ. — Должно быть, большевикъ еще тамъ хозяйничаетъ. А въ мартѣ я тамъ былъ...

— Вы сами были? — переспрашивали со всѣхъ сторонъ.

— Да, самъ, — улыбаясь и показывая крупные, желтые зубы, отвѣтилъ разсказчикъ.

— Ну и что же тамъ?

— Московская улица вся начисто разорена... всѣ магазины разграблены... Я самъ проходилъ. Рѣдкій домъ уцѣлѣлъ. Памятникъ Платову противъ дворца взорвали, а на Ермака накинули желѣзныя цѣпи и стащили тракторами... Три или четыре трактора заразъ работало...

— Ахъ, проклятые! — вырвалось въ толпѣ. — Даже памятники помѣшали имъ. Вотъ гнусныя животныя... Ну и что же? Куда дѣвали Ермака?

— Куда-то стянули... въ балку... — посмѣиваясь, видимо, довольный своей ролью сенсаціоннаго разсказчика, мѣшая правду съ ложью, продолжалъ калмыкъ. — Въ февралѣ сперва тамъ былъ войсковой старшина Голубовъ съ красными казаками. И было ничего себѣ, спокойно. А когда явились матросы и красный Титаровскій полкъ, тутъ ужъ и пошло...

— Ну что же, что?

— Много офицеровъ и генераловъ разстрѣляли... страсть... А владыку вашего, архирея...

— Какого? Гермогена?

— Нѣтъ. Главнаго... стараго...

— Архіепископа Арсенія?

— Да, да. На Арсенія надѣли мѣшокъ, на голову шапку съ пятиконечной звѣздой и водили по улицамъ, били, плевали въ лицо...

— Ах-хъ, животныя! Ахъ скоты! Ну и что же, замучали старика?

— Говорятъ, умеръ. Они его сперва посадили на габвахту, сидѣлъ въ одной камерѣ съ атаманомъ Назаровымъ.

— А атаманъ что? Гдѣ?

— На томъ свѣтѣ — отвѣтилъ стоявшій тутъ рослый, свѣтлоусый донецъ. — Тогда же въ февралѣ мѣсяцѣ въ Краснокутской рощѣ подъ Новочеркасскомъ его разстрѣляли.

— Какъ? Развѣ онъ не ушелъ въ степи съ Донской арміей?

— Нѣтъ. Да развѣ вы не знаете? — снова вступилъ въ разговоръ калмыкъ. — Атаманъ остался тогда въ Новочеркасскѣ съ Войсковымъ Кругомъ. Кругъ тогда заявилъ, что не подчинится насильникамъ, что онъ одинъ есть законная власть на Дону. Атаманъ посмѣялся надъ членами Круга и сказалъ: «Я знаю, на что иду» и остался. Армія ждала его въ Старочер-касскѣ, не дождалась и ушла. 12-го февраля вошли въ Новочеркасскъ красные казаки. Голу-бовъ съ своимъ конвоемъ прибѣжалъ въ залу судебныхъ установленій. Тамъ былъ весь Кругъ въ сборѣ. Голубовъ кричитъ: «Это что за самозванное сборище? Встать!» Всѣ и встали. Сидитъ только атаманъ Назаровъ. «Ты кто такой-сякой?» — кричитъ Голубовъ и подсту-паетъ съ кулаками къ атаману. Тотъ сидитъ и спокойно отвѣчаетъ: «Я — войсковой атаманъ Войска Донского, а вы кто?» «Я — народный избранникъ, товарищъ Голубовъ». «Вы — просто самозванецъ». «Взять его такого-сякого!» — кричитъ Голубовъ своимъ казакамъ и собственноручно сорвалъ съ атамана генеральскіе погоны. Казаки схватили атамана и поволокли. Потомъ Голубовъ назвалъ Войсковой Кругъ сволочью и приказалъ всѣмъ разъѣхаться по домамъ сейчасъ же, пока цѣлы. Кругъ и разъѣхался...

— Ну а потомъ что? — спрашивали изъ толпы.

— А потомъ Волошинова — предсѣдателя Круга и Назарова посадили на габвахту...

— Ну а потомъ когда же разстрѣляли? Кто разстрѣливалъ? — спрашивали изъ толпы нетерпѣливые голоса.

— Разстрѣляли красные, только не казаки...

— Какъ же казаки допустили?

— Тамъ мѣшанина какая-то вышла... Казаки разъѣхались по станицамъ, а красныхъ привалила сила! Ночью вывели атамана Назарова, Волошинова, генерала Усачева и еще четырехъ въ Краснокутскую рощу и всѣхъ семерыхъ разстрѣляли...

— Еще самъ атаманъ Назаровъ красными командовалъ... — замѣтилъ тотъ же высокій донецъ съ свѣтлыми усами.

— Какъ такъ?

— Красные привели ихъ въ рощу и заставили раздѣться. Ну раздѣлись. Холодно. Красные замѣшкались. Атаману Назарову надоѣло стоять, крикнулъ: «Стройтесь!» Тѣ по-строились. «Слушать мою команду!» Разсчиталъ, кто въ кого долженъ стрѣлять. Потомъ командуетъ. «Сволочь, цѣлься!» Тѣ прицѣлились. «Сволочь, пли!» Ну они ихъ и разстрѣля-ли...

— Молодецъ! — вырвалось въ толпѣ. — Храбрый былъ генералъ. Только зачѣмъ ему было оставаться въ Новочеркасскѣ? Ушелъ бы съ арміей Попова. Даромъ погибъ.

— Ну а что слышно про бывшаго товарища войскового атамана Митрофана Богаевскаго? Гдѣ онъ?

Черноволосый и черноглазый, широкоплечій казакъ отвѣтилъ:

— Его надась числа 1-го апрѣля въ Ростовѣ въ Балабановской рощѣ товарищъ Антоновъ разстрѣлялъ...

— Это еще что за новость? Кто этотъ Антоновъ?

— Говорятъ, мальчишка, хромой, теперешній Новочеркасскій комиссаръ, изъ гимназис-товъ...

— Это кто же, все Голубовъ выдалъ?

— Говорятъ онъ. Мы ѣхали сюда, такъ слушокъ прошелъ, что Голубова на станичномъ сборѣ въ Заплавахъ застрѣлилъ студентъ Пухляковъ....

— Когда?

— 6-го числа, кажись.

— Ну, слава Богу, хоть одного мерзавца укокошили.

— 1-го апрѣля кривяне съ войсковымъ старшиной Фетисовымъ брали Новочеркасскъ... — сказалъ черноглазый казакъ. — Ну и что же?

— Три дня продержались, а потомъ красные подтянулись изъ Ростова и выгнали. Что кривяне набили красныхъ — сила... особенно шахтеровъ... земля отъ нихъ черна была на Соборной площади…

— Какъ же они не удержались?

— А какъ удержать?! У красныхъ ружья, пулеметы, антиллерія, а у кривянъ, кромѣ вилъ да лопатъ, ничего. Будь у нихъ оружіе, они бы тамъ надѣлали дѣловъ. Красные цѣлый мѣсяцъ съ утра до ночи жарили съ Новочеркасскаго вокзала по Кривянкѣ и все цѣлили въ церкву да такъ и не попали. А кривянцы отбили у нихъ одну пушку съ пятью снарядами и передъ наступленіемъ такого нагнали на нихъ страху, что тѣ давай Богъ ноги...

— А Донская армія генерала Попова гдѣ?

— У насъ слышно было, что подалась изъ Сальскихъ степей въ 1-й Донской округъ, — отвѣтилъ свѣтлоусый донецъ. — Теперича она двигается сюда, на низъ, къ Новочеркасску...

— А слыхали, господа, — спросилъ калмыкъ, — нѣмцы подходятъ къ Дону...

— Какіе нѣмцы? Откуда? — со всѣхъ сторонъ послышались возбужденные голоса.

Возможность такого событія никому и въ голову не приходила и извѣстіе о немъ произ-вело впечатлѣніе разорвавшейся бомбы.

— Да, у насъ слыхать было, — въ одинъ голосъ подтвердили донцы.

Добровольцы были ошеломлены.

— Идутъ изъ Кіева, — отвѣтилъ калмыкъ, — уже подходятъ къ Таганрогу.