Жертвы вечернiя - Иван Родионов

Юрочка былъ потрясенъ.

Онъ зналъ, что у партизанъ были большія потери, но никакъ не ожидалъ, что въ ихъ рядахъ получилось чуть ли не поголовное опустошеніе.

Юноши долго сидѣли молчаливые и задумчивые, Волошиновъ сосредоточенно курилъ, а Юрочка, ничего не замѣчая передъ собой, машинально обкусывалъ соломинку за соломин-кой.

— Знаешь, Юра, — затянувшись нѣсколько разъ, прервалъ молчаніе Волошиновъ. — Я вотъ сколько ни думаю, а все вспоминаю покойнаго Нефедова... его слова...

— Какого? — спросилъ Юрочка, съ испугомъ взглянувъ на товарища и даже привскочивъ на мѣстѣ. — Нашего прапорщика? Развѣ и онъ…

— Замученъ въ Елизаветинской... вмѣстѣ съ Матвѣевымъ... Разорвали на части...

Юрочка едва перевелъ духъ.

Волошиновъ продолжалъ:

— Я же тебѣ говорилъ, что тамъ всѣхъ нащихъ раненыхъ съ сестрами и съ докторомъ порубили, помучавъ и поиздѣвавшись надъ ними всласть... — При послѣднихъ словахъ глаза его вспыхнули грознымъ негодованіемъ. — Одно хорошо, жилъ Нефедовъ героемъ, орломъ, такъ поорлиному и умеръ. Настоящій партизанъ! Передъ смертью красные, должно быть, на посмѣшище заставили его рѣчь говорить! Такъ онъ насказалъ имъ такого чорта въ стулѣ, ну и про жидовъ упомянулъ, что даже этихъ толстокожихъ гадовъ пронялъ, рты разинули, а подъ конецъ комиссару въ самую харю плюнулъ! Ну, товарищи мигомъ разорвали его на клочки...

— Кто это тебѣ разсказывалъ?

— Елизаветинскіе казаки сбѣжали послѣ этого къ намъ и присоединились къ арміи уже подъ Гначбау. Одинъ изъ казаковъ все видѣлъ, все на его глазахъ происходило, а Нефедова и Александру Павловну онъ лично зналъ.

— Кто же изъ старыхъ офицеровъ у насъ остался?

— Никого нѣтъ. Всѣ убиты или переранены. Въ другихъ ротахъ кое-кто уцѣлѣлъ, а у насъ всѣ новые. Да роту ты не узнаешь. Вся новая.

Юрочка растерянно помолчалъ.

— А кто изъ чернецовцевъ остался?

— Мало. Ну хватитъ еще на одинъ, на два хорошихъ боя, а потомъ чисто будетъ, подъ гребло, никто не уцѣлѣетъ.

Оба опять замолчали.

Волошиновъ, прижмуривъ свои темно-синіе, _______лучистые глаза, усиленно затягивался.

Юрочка промолвилъ:

— Странно. Какъ это мы съ тобой, Валя, до сего времени уцѣлѣли?

— Я самъ сейчасъ объ этомъ думалъ. Вѣдь я съ перваго дня чернецовскихъ походовъ не пропустилъ ни одного боя и вотъ... Ни единой царапины. Вѣдь сколько нашихъ убитыхъ, сколько подраненыхъ... нѣкоторые по три, по четыре раза...

— Что жъ, придетъ и наша очередь.

— Я не сомнѣваюсь. Это дѣло рѣшенное, — спокойно проговорилъ Волошиновъ. — Я не понимаю, Юра, какъ мы выбрались живыми изъ Екатеринодара. Вѣдь цѣлыхъ пять дней адъ былъ. Мы оглохли отъ канонады. Вѣдь ихъ была сила. Какъ они насъ крыли снарядами. Ну и набили же мы этой пакости. На счетъ смерти я ничего. Сколькихъ уже перебили?! Чѣмъ же мы хуже другихъ?! Лишь бы только въ плѣнъ не попасться, вотъ когда подранятъ такъ, что не выскочишь изъ цѣпи. Я всякія муки перенесу, но не могу допустить мысли, чтобы эти грязныя подлюки злорадствовали надо мной, издѣвались. — Онъ снова помолчалъ. — Потомъ вотъ чего боюсь. Юра...

— Чего? — съ живостью спросилъ Юрочка.

— Что, если вся наша кровь пропадетъ даромъ, Родина погибнетъ, проклятый жидъ опакоститъ ее, разоритъ, разворуетъ, изнасилуетъ?... Не знаю, Юрочка, вы тамъ, въ Россіи, сжились съ жидомъ, но вѣдь на нашу землю, на землю Тихаго Дона жида не пускали. И вотъ онъ тамъ будетъ царствовать, измываться... Ты подумай! Юра, за что же мы и наши братья, наши отцы, наши друзья умирали?! Ай, какъ это больно. Юра! Вотъ я часто думаю, если Россія погибла, то зачѣмъ жить?! Не хочу жить. Зачѣмъ мнѣ жить? Этотъ позоръ, это свинство, торжество хама, человѣкоубійцы, грязнаго провокатора и вора-жида. Вѣдь жизни никакой не будетъ. Одна смерть. Такъ пусть меня убьютъ въ первомъ бою. И я хочу этого и иду на все.

Волошиновъ, съ сердцемъ швырнувъ окурокъ, обеими руками схватился за свою кудрявую голову.

Немного помолчавъ и осмотрѣвшись по сторонамъ, онъ снова заговорилъ, но уже съ опаской, значительно пониженнымъ тономъ.

— А помнишь, Юра, Нефедовъ всегда намъ говорилъ, что Россія гибнетъ отъ того, что Царя свергли, что Россія теперь трупъ безъ головы, который будетъ сперва дрыгать, потомъ разлагаться, вонять и заражать весь міръ и черви — жиды будутъ копошиться и отъѣдаться на этомъ трупѣ. И весь этотъ кошмаръ будетъ длиться до тѣхъ поръ, пока снова не прирастетъ голова. И голова эта будетъ Царь, а не какой-нибудь жидо-масонскій ставленникъ — президентъ. И когда найдется голова — Царь, то, какь въ сказкѣ, трупъ, точ-но вспрыснутый живой водой, оживетъ и вставшая на ноги Россія скажетъ свое слово презренному, надменному міру мѣщанишекъ, предателей и торгашей и слово это будетъ грозно, и она потребуетъ къ отвѣту всѣхъ своихъ «благодѣтелей» и «радѣтелей». Только и съ Царемъ надо спѣшить, а то минутъ сроки и Россія окончательно загніетъ и погибнетъ навсегда. Но ты посмотри, Юра, про Царя сейчасъ и заикнуться нельзя. Всѣ величаютъ себя демократами и республиканцами.

— Видишь, Валя, и я такъ думаю... давно уже... еще въ Москвѣ, когда только-что свалили Царя съ Престола. Тогда всѣ эти рабочіе, солдаты, всѣ эти республиканцы подъ предводительствомъ жидишекъ шлялись по улицамъ съ красными тряпками, орали, кричали, ругались и показались мнѣ безъ головы... Ну вотъ всѣ безъ головы и только...

— Да вѣдь тутъ тайныхъ монархистовъ безъ конца, но точно сговорились, боятся другъ передъ другомъ пикнуть, чтобы не показаться отсталыми, не умными и потому, что новый командующій Деникинъ считается заядлымъ республиканцемъ. Эхъ, дураки!

Друзей позвали въ хату. Принесли приказъ о выступленіи.

Съ того же дня для Юрочки снова началась боевая страда.

Теперь и ему, и его соратникамъ жилось гораздо легче, чѣмъ прежде.

Хотя часто приходилось участвовать въ бояхъ и перестрѣлкахъ, но они не испытывали того длительнаго сверхсильнаго напряженія, тѣхъ страшныхъ, почти непрерывныхъ боевъ, какіе пришлось вести, пробиваясь къ Екатеринодару.

Тогда у каждаго изъ нихъ сложилось впечатлѣніе, что они существуютъ въ атмосферѣ страданій, крови и смерти, дышутъ сгущенными кровяными парами, изнемогаютъ отъ непогоды, голода, вшей. Теперь кошмарная обстановка измѣнилась нѣсколько къ лучшему.

Армія, видимо, всячески избѣгала ввязываться въ большіе бои.

Передвиженія пѣхоты совершались теперь на подводахъ въ обозѣ, вслѣдствіе чего на походахъ они меньше измучивались и уставали. Они нілн по изобильнымъ хлѣбомъ, мясомъ и молокомъ мѣстамъ, имѣли время доставать ѣду и насыщаться. Кромѣ того, было тепло, дороги сухія и удобныя.

Вши — страшный бичъ арміи въ зимнюю кампанію, теперь не такъ одолѣвали. Явилась возможность бороться съ ними. Чаще можно было мыться и даже стирать бѣлье. На дневкахъ и ночлегахъ не было нужды ютиться по десятку и болѣе человѣкъ въ каждой комнаткѣ запакощенныхъ хатъ и спать вповалку на полу и гдѣ придется, а представ-лялась вoзможнocть располагаться въ крытыхъ сараяхъ и сѣновалахъ, ночевать на мягкомъ душистомъ сѣнѣ, въ крайнихъ же случаяхъ и подъ открытымъ небомъ.

Между тѣмъ, время шло и весна все болѣе и болѣе вступала въ свои царственныя права. Дни замѣтно увеличивались; солнце ярче свѣтило, жарче припекало.

Неоглядная кубанская степь то плоская, какъ гигантская тарелка, то, словно трещинами, изрытая терявшимися въ камышахъ рѣчушками, лѣсистыми балками и оврагами, вся зазеленѣла.

Въ воздухѣ по цѣлымъ днямъ неумолчно звенѣли жаворонки; большіе караваны журавлей, гусей, утокъ, казарокъ и другихъ перелетныхъ птицъ, оглашая съ высоты степь мелодичными криками, давно уже тянулись къ сѣверу. Въ одиночку и небольшими стайками низко надъ землей пролетали огромныя, тяжелыя дрофы; притаившись въ молодой травѣ и въ изумрудныхъ зеленяхъ, тренькали перепела; стрепета, собравшись въ кружки, по зарямъ выбивали точки, обольщая самокъ своими плясками, а у водомоинъ по утрамъ и вечерамъ звонко скрипѣли длинноногіе коростели.

Скоро по зеленой травѣ, по озимымъ зеленямъ и взошедшей пшеницѣ брызнули цвѣты, точно художникъ покорный капризу своей вдохновенной натуры, щедрой рукой разбросалъ свои многоцвѣтныя краски.

Сперва по только-что освободившейся отъ снѣжнаго покрова, едва зазеленѣвшей степи лиловато-синими лоскутками раскинулись подснѣжники.

Нѣжныя дѣтн первыхъ ласкъ весенняго солнца, они недолго красовались и какъ внезап-но появились, такъ же внезапно и завяли, точно растаяли или испарились.