Евгений Мартынов. Белокрылый полёт - Юрий Григорьевич Мартынов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На Женины вопросы, зачем я дома собрал целую «птенцеферму», я сухо отвечал:
– Не твоё дело. Дудишь – и дуди себе…
Но птенцы умирали, и я, пряча слёзы от родителей и брата, бережно укладывал их в жестяные коробки из-под леденцов или консервов и закапывал под скамейкой.
Невольно сопоставляя картины зримой мною нынешней разрухи с цветущими, красочными воспоминаниями о детстве, я чувствую в душе сопоставления иных – более крупных – временных параллелей. Ничтожное состояние духа и плоти нынешней Руси и Славянского Рода не может быть принято душой руса, хранящей в генной памяти прошлых земных воплощений славу легендарных Арконы и Вагрии, Ванетии и Скифии, Антии и Русколани, Айрианы и Гипербореи.
Как-то в начале перестройки мы с Женей в компании с бывшим разведчиком, подполковником КГБ, делились своими размышлениями о происходящем.
Вникая в наши музыкально-интернациональные проблемы и, в свою очередь, предрекая скорые проблемы глобально-национальные, «экс-резидент», разоткровенничавшись, сказал тогда, хоть и придал сказанному форму шутки:
– В юности все мы были интернационалистами. Но, замечая, как по мере продвижения от периферии к центру русые волосы всё более «жидеют», буква «Р» всё труднее выговаривается, а вокруг тебя всё плотнее армия мутантов непонятных мастей, невольно задумаешься: является ли Россией то, что «Россией» называется…
Шутки пусть остаются шутками. Но и брата всегда волновал вопрос: «Где она, Россия?» На земле ли, в небе ли? В крови или в душе? Где она?.. И что есть ОНА в творчестве?..
Женино и моё поколение – это дети послевоенного времени. Потому в нашем дворе и в нашем доме очень часто звучали рассказы о войне: о фронте, ранениях, оккупации, эвакуации, партизанах, героях, предателях… И самой популярной игрой у нас была игра в войну. Взрослели дети, совершенствовалось и их «оружие». Мы делали порох из гремучих смесей – серы, марганца и ещё чего-то, что под руки попадалось, – где-то доставали настоящие патроны, мастерили различные взрывпакеты, «бурячки», самопалы. Но чаще всего стреляли «из карбида», который воровали на электростанции поблизости. Куски карбида бросали в бутылку, наливали в неё воды, затыкали покрепче пробкой и ждали, когда рванёт. Навыки всего этого получали от старших товарищей: братьев Янкулов, Витьки Пастущака, Тумбы Юхансона… Надо сказать, что Женины сверстники более успешно прошли этот этап отрочества: никого из них… не убило и не ранило. А примеры трагедий от подобного баловства были, и мы их сами хорошо знали. Менее благополучно стрельбы закончились для меня и моих сверстников. Хотя (слава богам!) в конечном итоге обошлось без жертв.
Это случилось в знаменательном для нас 1967 году. Женя недавно приехал из Киева, успешно сдав вступительные экзамены, и занимался дома на кларнете. И вдруг июльский солнечный день словно треснул от оглушительного взрыва! Мама после рассказывала, что чуть кастрюлю с молоком не уронила в тот момент на пол. А Женя, прервав занятия, произнёс:
– Вот что карбид делает!.. А где Юрка?..
Все жильцы нашего и даже соседних дворов выскочили на улицу, стали звать своих детей-внуков. Но дети-внуки обнаружились не сразу, а выходили из-за сараев медленно: окровавленные и перепуганные, тут же расхватываемые родителями. Самым последним обнаружился Юрка – организатор «громкого мероприятия», пострадавший от него едва ли не больше других.
В Киеве. Весна 1976 г.
К взрыву готовились тщательно: бутылку из-под шампанского нашли, несколько пробок перепробовали, решили пробку даже проволокой закрепить, помимо карбида насыпали в бутылку извести, вместо воды использовали… свою мочу, так как в ней вроде бы аммиак есть. Бутыль не взрывалась минут двадцать. Бросали в неё камни издали – не помогало. Стали подходить поближе. Совсем близко…
– Она, наверно, не взорвётся.
– Да. Вот я её даже буцаю – и ничего.
– Ой, а горячая! В руки не возьмёшь!
– A ну, дай-ка плюну на неё.
Шарик слюны, шипя, как на раскалённой печи, прокатился по бутылочной глади. Я тоже плюнул, но в «цель» не попал.
Набрав слюны побольше, я наклонился почти к самой бутылке, едва успев произнести:
– Смотрите, как зашипит сейчас…
Взрыва, который раздался сию же секунду, мне почему-то услыхать не довелось. Следующее, что возникло в сознании, – смутный внутренний вопрос: сон это или нет? Я лежал на спине, в ушах стоял не то свист, не то звон, в глазах – неопределённые ощущения режущего яркого света, пробивающегося сквозь что-то, мешающее смотреть. Не понимая, что произошло, я встал и больше услышал, чем увидел Любку, выбежавшую из-за угла сарая прямо на меня, пытающегося сориентироваться.
Увидав меня, она вдруг отступила назад и испуганно воскликнула:
– Ой, Юрка!..
Факт того, что после данного возгласа она тут же с перепуганным стоном убежала, вернул меня в осознание места, времени и действия. Именно в тот момент я вдруг испугался, не зная пока, чего именно. Уже двоих ребят подхватили на руки (пострадавшие оказались сильно, но неопасно обсыпаны стёклами, зато вид имели от обилия кровоточащих ран, по рассказам, очень впечатляющий), уже Любке перевязывали руку (у неё была большая рана: горлышко бутылки буквально вырезало кусок мяса на плече до кости)… Как тут, с вытянутыми вперёд руками, весь в карбиде и местами в крови, с перепуганным «а-а-а» выходит из-за сараев Юрка. То есть я. Отец с мамой – меня под руки и, как на крыльях, – домой. Дальнейшее было ещё менее приятно: промывания глаз, машины скорой помощи, вытаскивания стёкол, больница, поликлиника, капли, мази, уколы (особенно в вену!), братние успокоения и сочувствия… Две недели из-за боли вообще глаз открыть было невозможно. Затем ещё две недели – в двух Жениных солнцезащитных очках, при закрытых ставнях в доме… Эх, да что болезни вспоминать! Хранят нас боги – и низкий поклон им за это! Всё в результате завершилось как нельзя лучше.
Врачи говорили:
– Крупно повезло тебе, диверсант. Всё лицо в стёклах, глаза засыпаны и обожжены карбидом, а зрачки остались невредимыми! Больше стрелять не захочешь. И то уже хорошо.
Однако не все игры нашего с Женей детства были военными, футбольными, рыбацко-водными или воровскими. Фантазия Жениных сверстников активно работала и в жанре розыгрышей. До сих пор с улыбкой вспоминаю, как сидит братва на одной стороне улицы, а через дорогу на другую сторону – до тротуара – протянута нитка, и к нитке привязан кошелёк. Идут по тротуару люди: глядь – кошелёк лежит, толстый
