Евгений Мартынов. Белокрылый полёт - Юрий Григорьевич Мартынов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После серьёзных раздумий о перспективах своей дальнейшей учёбы, сложив все плюсы и вычтя минусы, Женя наконец-то в 1977 году определился:
– Всё нужно делать вовремя, иначе можно остаться в вечных студентах. Сейчас нужно Юрке помочь самое высшее образование получить: он должен пойти дальше меня.
Хотя причины иногда охватывавшей брата внутренней неудовлетворённости кроются скорее не в уровне его образованности (потому что процесс постижения не имеет предела), а в его природной жажде большего, в стремлении к высшему и совершенному. Это уже такой склад психики, такая «инженерия» человека. Ведь Женя в совершенстве владел кларнетом, саксофоном, аккордеоном, фортепиано, прекрасно пел, дирижировал, сочинял в разных жанрах, – и все эти достоинства были подтверждены множеством дипломов лауреата всесоюзных и международных конкурсов, а также дипломами об окончании музыкальных учебных заведений, членским билетом Союза композиторов СССР…
И всё-таки аккордеон – это как первая любовь.
На летних «халтурах» в Славяногорском пионерлагере
Свежеиспечённый выпускник ДГМПИ у стен родного музучилища
Вот я вспомнил о конкурсах. А ведь были в жизни Евгения Мартынова и другие конкурсы: городские, школьные, самодеятельные. Они тоже являются определённой вехой в судьбе любого человека, ведь одна большая победа складывается из множества маленьких. До того как поступить в музыкальное училище, брат рисовал, танцевал, показывал фокусы, участвуя в школьных концертах и смотрах-конкурсах художественной самодеятельности. От этих смотров остались похвальные грамоты и призы – книги с соответствующими надписями на первой странице. В моей памяти запечатлелся школьный выпускной бал Жени – по окончании им восьмилетки. Наш выпускник должен был тогда играть на аккордеоне. Как и все классные товарищи, он вырядился парадно: надел новый серый костюм, белую рубашку, блестящие туфли-лодочки, галстук. И надо же!.. Перед самым началом бала кто-то случайно столкнул стоявшую на школьной парте чернильницу, и та каким-то образом скатилась прямо на сидевшего за партой брата, испачкав чернилами и пиджак, и брюки, и галстук, и рубашку – белую! Бросились отстирывать, отжимать, отглаживать… Да где там! Побежали домой переодеваться. Новый вид брата после переодевания был, естественно, уже не «новым», и праздничное настроение тоже стало отнюдь не «праздничным». Но играл Женя в тот вечер блестяще, как всегда, с вдохновением, играл свои самые ударные, «козырные» пьесы! Особенно лихо у него получалась (и воспринималась на ура) пьеса «Карусель» немца Альберта Фоссена, ставшая известной у нас в 50–60-е годы по обработкам Б. Тихонова, Ю. Шахнова и Е. Выставкина. Во время исполнения пасодобля «Рио-рита» все стали танцевать. Девушки-выпускницы пели под Женин аккомпанемент песни из репертуара Капитолины Лазаренко и Гелены Великановой, а ребята больше специализировались на репертуаре Дмитрия Гнатюка и Рашида Бейбутова.
Замечу относительно выпускных вечеров, что и на училищном подобном мероприятии не обошлось без казуса, а после окончания института вообще была «эпопея» с получением диплома – красного, и притом досрочного. Во времена, когда всё в жизни социалистического общества было строго плановым, попытки выйти за рамки цикла, идущего своим чередом, могли обернуться массой неприятностей. Внутри учебных же циклов замыкались процессы, связанные с планированием единиц выпуска и, соответственно, набора, с распределением на работу и призывом на срочную службу в армии, с лимитированием целевых направлений на стажировку и рекомендаций в аспирантуру… Компромиссно институтские проблемы брата утряслись. Вот только выпускные торжества обошли Мартынова стороной.
А упомянутый выше казус на вечере, посвящённом окончанию музучилища, заключался в следующем. До этого вечера Женя никогда не брал в рот спиртного: не тянуло и, потом, средств для разгула не было. Нужно отметить и тот факт, что негативные последствия выпивок мы с ним часто лицезрели на примерах с соседскими мужиками – сначала дружно чокавшимися, затем дравшимися, потом попадавшими в милицию, медвытрезвитель, больницу, а то и тюрьму. Да и пример отца, выпивавшего редко, по праздникам, но затем долго болевшего вследствие язвы двенадцатиперстной кишки, не принимавшей алкоголя, нам тоже служил хорошей иллюстрацией. Но выпускной вечер с банкетом, где даже педагоги уговаривали: «Сегодня, Женя, можно», – видать, заставил выпускника-отличника забыть о красочных примерах.
В результате брату после нескольких рюмок разнородного зелья стало так плохо, что его привели домой под руки уже через 2 часа после того, как он заверял родителей:
– Приду, наверно, утром, так как гулять собираемся с педагогами до рассвета. Не волнуйтесь, всё будет хорошо. Спите спокойно.
Гуляли до утра уже без Мартынова, а он всю ночь и даже следующий день отмечал, извиняюсь, рвотой и минеральной водой. Через пару дней товарищи-выпускники участливо смотрели на Женю, отходившего от отравления, и сочувствовали: мол, надо же – играть, дирижировать и даже сочинять он научился, а науку «водку пьянствовать» пока ещё не постиг.
Тот 1967 год был в Жениной судьбе, возможно, самым ответственным, фундаментальным. Год успешного окончания училища, год поступления в Киевскую консерваторию, год перевода в Донецкий музыкально-педагогический институт. А также год первой юношеской любви, о которой Женя мало впоследствии вспоминал и мне ничего о ней не рассказывал. Ничего, за исключением одного случая, когда брат пригласил свою девушку в кафе-ресторан, а в конце вечера денег расплатиться с официанткой вдруг не хватило (хотя вроде ничего особенного, как говорил брат, они не заказывали).
По этому поводу Женя шутил:
– Что с меня взять? Артист. Клоун. Затурканное детство было: жужелку[17] с голоду ел.
Я тоже оказался однажды в подобной ситуации. Действительно, приятного мало – «облом». И хоть недостающие 3 рубля добавила моя
