Мозес - Константин Маркович Поповский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– С миром и Богом, – поспешно поправил себя доктор Аппель, снисходительно улыбаясь этой маленькой оплошности.
Утонувшее в подушке лицо, прежде бесстрастное, теперь как будто слегка потемнело. Потом доктор Цирих сел на постели и сказал:
– Вам случайно никогда не говорили, господин доктор, что на свете существуют такие вопросы, которые обладают свойством обличать тех, кто их задает?
На лице доктора Аппеля вновь появилась слегка снисходительная улыбка.
Ну, будет вам, господин профессор, – говорила она, прячась в уголках его губ. Если такие вопросы где-то и существуют, то уж, во всяком случае, не тут, где они не имели к происходящему никакого отношения.
– Вопросы, напоминающие червей, – продолжал между тем господин Цирих, откашлявшись. – Грызущие плоть и поедающие внутренности. Свивающие свои гнезда в сердце и в мозгу… Вопросы, которые заставляют шевелиться ваш язык до последнего вздоха…
– Мартин, – мягко сказал доктор Аппель.
– Можете быть уверены, господин доктор, – продолжал тот, повышая голос. – Черви длинною в милю или только в один микрон, какая, в сущности, разница?.. Обгладывающие кости и перекусывающие жилы, о, Господи! Вы, наверное, думаете, что это вы сами породили их на свет? Что стоит вам только сделать небольшое усилие, как вы их сразу обуздаете?.. Как бы не так!.. Как бы не так, господин доктор. Потому что это как раз они порождают нас, точно так же, как нас порождает боль, отчаянье, страх или забота!..
В глазах доктора Аппеля промелькнуло легкое недоумение, вызванное несколько странным, по правде сказать, заявлением автора «Евангельских парадоксов » и «Благодать и свобода». Что, в самом деле, за нелепые фантазии, господин доктор теологии?
– Не знаю, понимаете ли вы меня, доктор, но вы, наверное, думаете, что все, что вы сделали, это только открыли рот и задали вопрос? Какой-нибудь маленький и безобидный вопросик? Какая сегодня погода? Или – есть ли предел божественному милосердию?.. Черта с два, господин доктор! Черта с два! Откуда вам это знать? Вы ведь даже не знаете толком, что такое человек… А ведь человек, это всего лишь существо, порожденное червями, которые он по неведению называет «вопросами»!.. О, господин доктор, господин доктор! Да откуда же вам это знать, в самом деле? Это всегда стоящее у тебя за спиной, всегда понуждающее тебя идти вперед, даже если раскалывается голова и подгибаются ноги. Ты просыпаешься утром и находишь себя бредущим по этой дороге. И знаешь, что тебе предстоит шагать по ней миля за милей еще много дней, много месяцев и много лет. И так – каждое утро. Сегодня, завтра, спустя вечность. Но, несмотря на это, ты все равно продолжаешь надеяться и задавать вопросы. И каждый из них норовит немедленно впиться тебе в горло и стать еще одной милей, по которой тебе суждено идти…
Тут господин Цирих погрозил перед собой кулаком, открыл рот и с неожиданным чувством произнес несколько слов, которые легко можно было услышать во время разгрузки в порту или в кабаке, когда кому-то показалось, что ему принесли теплое пиво. Глаза его за стеклами очков странно сверкнули.
Несколько последующих за тем мгновений прошли в обоюдном молчании.
– Простите, – сказал, наконец, господин Цирих уже совсем другим, угасшим и бесцветным голосом. – Боюсь, это не то, что вы хотели услышать.
– Ничего, – доктор Аппель постарался придать своему голосу некоторое подобие беззаботности, словно во всем, им услышанном, не было на самом деле ничего из ряда вон выходящего. – Ценю вашу откровенность, – добавил он, осторожно дотрагиваясь до руки лежащего. – Надеюсь, что я сумею понять вас правильно, господин профессор… Может быть, хотите добавить что-нибудь еще?
Этот вопрос означал, конечно, приглашение продолжить. Говорите, господин Цирих, говорите, говорите, вот что означало это приглашение. В конце концов, это в наших общих интересах, герр профессор. Ну, вот, хотя бы, как вы прикажите, к примеру, понимать эти самые вопросы, которые вы так не совсем эстетично назвали червями?
– Это метафора, – сухо сообщил господин Цирих.
– Я так и подумал, – сказал доктор Аппель, чувствуя некоторое облегчение.
Ну, разумеется, герр доктор! Никто, собственно, и не сомневался в том, что все сказанное было всего лишь метафорой и ничем другим. Оставалось только понять, что она значила, эта метафора, на фоне устойчивой депрессии и фрустральной декомпенсации? Возникла ли она спонтанно или, возможно, была обусловлена теми или иными причинами, например, головной болью, усталостью или подавленным настроением, а может быть, ей сопутствовали страхи, галлюцинации или навязчивые мысли, которые преследуют тебя с утра и до вечера?.. Что скажете, господин профессор?
– Вы похожи сейчас на охотничью собаку, – на лице господина Цириха появилась почти брезгливая гримаса.
– Собаку, у которой хороший нюх, – согласился доктор Аппель, вновь возвращаясь на свой стул. – И знаете, что сейчас чует нос этой собаки, герр профессор?.. Он чует, что у вас еще найдется кое-что, что бы вы могли мне рассказать…Кое-что любопытное, герр доктор.
– Возможно, – сказал господин Цирих, застегивая верхнюю пуговицу пижамы. – Возможно, – повторил он, спустив ноги с кровати и сунув их в тапочки. – Не стоило бы, конечно, вам это говорить, но если вас это хоть немножко утешит, то я скажу, что кое-что я, действительно, слышал…
– Вот видите, – доктор Аппель не скрывал удовлетворения – И что же?
– Уж во всяком случае, не звук судных труб, – сердито сказал господин Цирих. – Конечно, это был голос.
На его лице в эту минуту было написано что-то вроде – «а вам-то что за дело, господин доктор», тогда как по выражению лица доктора Аппеля можно было догадаться, что нечто подобное, собственно говоря, он и ожидал, так что оставалось только уточнить кое-какие незначительные подробности, вроде той, например, как часто слышит господин доктор этот голос, или – давно ли он слышал его в последний раз, или, наконец, – как сам он относится к такому неординарному событию, как это.
Деловой тон вопросов подчеркивал, что речь, в конце концов, идет о вещах, с медицинской точки зрения вполне допустимых, хотя и не слишком ординарных, а вовсе не о чем-то из ряда вон выходящим, что потребовало бы незамедлительных действий и долгого лечения. В конце концов, – вновь напоминал этот тон, – все трудности носят
