Мозес - Константин Маркович Поповский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В ответ господин Цирих негромко фыркнул.
– Не хочу вас расстраивать, господин доктор, – произнес он холодно, глядя на доктора, – не хочу вас расстраивать, но в данном случае я предпочитаю, чтобы факты, в конечном счете, придерживались меня.
Глаза его за стеклами очков, казалось, горели прозрачным, ледяным огнем.
В ответ доктор Аппель с сожалением развел руками и поднял брови. Вероятно, это должно было означать, что в данном случае, к несчастью, не одна только медицина бессильна.
И в самом деле, Господи! Как только подобное могло прийти вам в голову, герр профессор?
Словно отвечая на недоумение доктора Аппеля, герр доктор сказал:
– Вы думаете, наверное, что я сошел с ума, потому что не могу отличить реальность от фантазии. А ведь я всего только сказал вам то, что вы прекрасно знаете и без меня, герр доктор, а именно: всякое отсутствие того, что с необходимостью должно присутствовать, есть лишь временное и, некоторым образом, случайное, а следовательно, оно должно быть рано или поздно преодолено и исправлено!.. Разве ваше сердце не подсказывает вам этого, господин доктор?
Затем он потянул, освобождая рот, одеяло и твердо добавил:
– Каждый из нас, достигнув определенного возраста, неизбежно становится отцом. Не знаю, кому придет в голову утверждать обратное. Разве что одним сумасшедшим. Но это уже по вашей части, доктор.
– И тем не менее, – возразил доктор Аппель, – многие все-таки не становятся, как вам известно.
– Да неужели? – господин Цирих, как показалось доктору, посмотрел на него с глубоким отвращением. – И что это, по-вашему, доказывает? Разве не то, что мы живем в проклятом мире, из которого следовало бы поскорее бежать всеми правдами и неправдами?.. Потому что место, где не исполняется назначенное, без сомнения – это проклятое место!
Он фыркнул напоследок и вновь натянул одеяло под самый нос.
Между тем доктор Аппель сочувственно улыбнулся.
Ах, господин профессор, господин профессор, казалось, говорила эта печальная, понимающая и внимательная улыбка. Возможно, вы даже где-то правы, герр профессор, так что, пожалуй, я начинаю вас немного понимать, несмотря на не слишком корректную форму, в которую вы облекли ваши мысли. В конце концов, герр профессор, что может быть естественнее жажды чуда, покушающейся на власть царящего в нашем мире несовершенства? Чуда, жаждущего победы над смертью, страданием, болью? В то же время было весьма затруднительно связать этот почти детский максимализм с тем, что все мы читали в ваших книгах, всегда отстаивающих ту точку зрения, что религия – это вовсе не мечтательный идеализм, а трезвое и мужественное соучастие и посильное сотрудничество с Небесной мудростью, ведущей и направляющей нас туда, куда следует. (Если я не ошибаюсь, особенно отчетливо эта мысль была высказана в вашей остроумной критике «Тонкого доктора»). Соучастие и сотрудничество, господин профессор. Насколько мне известно, это не то же самое, что самоутверждение и настойчивое домогательство чуда, пусть даже заслуженного… (Похоже, это была не слишком точная цитата из 7-го параграфа «Глав», который, в свою очередь, представлял собой сжатое изложение книги «Дунс Скотт и скоттисты в свете традиций древней Апостольской Церкви».) Не правда ли, господин профессор? Читая ваши книги, трудно было не согласиться с тем, что религиозный максимализм свидетельствует только о слабости и неадекватном восприятии истин веры, как это прекрасно было изложено на последних страницах «Популярной апологетики». Возможно, нам следовало бы теперь более тщательно разобраться во всем этом, господин профессор, тем более что великое множество людей, включая и вашего покорного слугу, искренне согласных с тем, что вы пишите об этом предмете, никогда, боюсь, не согласятся с тем, что вы только что изволили сказать.
– В конце концов, – продолжал доктор Аппель, поднявшись со своего места и прохаживаясь перед кроватью, на которой лежал его собеседник, – в конце концов, у каждого из нас найдется, что потребовать у Неба, ссылаясь на свои естественные права. Кто бы из нас, в самом деле, ни мечтал, не медля больше ни минуты, получить то, в чем он видит себя несправедливо обделенным и обиженным?.. Вы думаете, герр профессор, мне самому не хочется порой закрыть глаза на все, что происходит вокруг и взлететь на крыльях этого максимализма туда, где мне не надо будет ломать голову над теми проблемами, которые каждый божий день ставит перед нами жизнь?.. Можете быть уверены, господин Цирих…
Да, да, господин профессор! В конце концов, все мы время от времени испытываем страстную потребность почувствовать себя Иисусом Навином, повелевающим солнцем! Тем более, господин профессор, что речь, кажется, все-таки идет о справедливости.
– Боюсь только, что пока я буду требовать того, что, возможно, и в самом деле полагается мне по праву, все сестры немедленно позабудут свои обязанности, технический персонал выпьет все запасы нашего спирта, а пациенты разбегутся или перемрут от голода и болезней… Потому что вам прекрасно известно и без меня, что кроме естественного права, господин профессор, на свете есть еще такие вещи, как долг и ответственность…
– Увы, господин Цирих, – продолжал доктор Аппель, разводя с сожалением руками. – Жизнь нуждается в нашей опеке независимо от того, хотим мы этого или нет. Поэтому давайте попробуем поискать утешения в исполнении своего долга, герр профессор… Не думаю, что мы ничего не найдем на этом пути.
Доктор смолк и вновь уселся на свой стул, сцепив на груди руки, как будто спрашивая всем своим видом: не правда ли, господин Цирих? Что скажите, уважаемый профессор? И даже: интересно, что вы возразите на все это, герр Цирих!
Повернув голову, господин Цирих в свою очередь тоже внимательно посмотрел на доктора.
– Не могу не признать, что в последнее время вы довольно успешно овладеваете искусством проповеди, – отметил он, похоже, не без некоторого сарказма.
Доктор Аппель отметил, что лицо господина Цириха, наконец, слегка порозовело. Он улыбнулся и сказал:
– Наверное, это потому, что в отличие от вас, я внимательно читал ваши книги, – он улыбнулся, словно приглашая этой улыбкой вспомнить господина Цириха, что тот был и по-прежнему остается автором таких замечательных творений, какими без сомнения были и «Популярная апологетика», и «Собрание теологических глав», и «Структура творения», чья безукоризненная логика и здравый смысл оберегали нас от пагубных соблазнов своеволия, не раз и не два напоминая нам о том, что смиряясь с известными обстоятельствами, мы проявляем мудрость и разумную гибкость, тогда как чрезмерные своевольные требования, как правило, имеют своим конечным результатом отчаянье и сомнение.
– Разве не это мы справедливо назовем грехом,
