Агентурная сеть - Игорь Прелин

21

Я снова лечу в самолете. На этот раз в Москву.

Ил-62 завис над пустыней Сахара, и, сидя у иллюминатора в салоне первого класса, я наблюдаю, как далеко внизу медленно проплывает однообразная, желто-бурая волнистая равнина, кое-где перемежаемая красноватыми пятнами выходящего на поверхность латерита.

С высоты в десять тысяч метров пустыня кажется абсолютно безжизненной, но я знаю, что это не так: где-то там кочует удивительное, неуловимое племя «песчаных людей», вся жизнь которых проходит в песке. В нем они живут, в нем рожают детей, в него укладывают новорожденных младенцев и песок заменяет им пеленки, в него моментально закапываются, если им грозит какая-то опасность. Да так закапываются, что не только с большого расстояния, но и вблизи невозможно заметить, что совсем рядом есть люди.

Внезапно под нашим Ил-62 промелькнул кажущийся игрушечным самолетик — это был французский разведчик «Мистэр». Он напомнил мне, что в этом районе Сахары идет одна из многих локальных войн, и где-то сейчас, возможно, вертолет, управляемый каким-нибудь наемником, снизившись над барханами, струей от винта «выдувает» из песка зарывшихся в него «песчаных людей», а затем расстреливает их из пулемета.

Вообразив эту кровавую сцену, я отвернулся от иллюминатора и постарался думать о чем-нибудь другом. Например, о том, что в Москве меня ждет семья. И только я подумал об этом, как меня охватило волнение от осознания того, что через несколько часов я буду дома.

Обычно, уезжая один за границу или оставаясь там без семьи, я усилием воли отключал тот участок сознания, который, когда мы все вместе, контролирует семейное благополучие. И весь период одиночества старался не думать о тех, кого оставил в Москве.

Это не было проявлением эгоизма или черствостью души, а всего лишь естественной защитной реакцией на длительную разлуку: если постоянно думать о своих близких, переживать по поводу и без повода и постоянно травить себе душу — никаких нервов не хватит! И тогда вместо нормальной работы, и без того забирающей всю нервную энергию без остатка, будет сплошное самоедство. Да и переживать бесполезно — все равно ничем помочь я не мог!

Поэтому я и отключался на время и вновь, словно по команде, вспоминал о своем супружеском и отцовском долге лишь за несколько часов до встречи, когда возвращался в Москву или когда Татьяна летела ко мне.

Эту довольно непростую, но полезную премудрость я освоил, еще когда готовился к нелегальной работе. Именно тогда, давая себе различные команды, я научился на короткое, а то и на продолжительное время подавлять в себе кое-какие частные эмоции: воспоминания о прошлом, тоску по Родине, ощущение своей принадлежности к народу великой страны… да мало ли что еще приходится в себе подавить, когда выдаешь себя совсем за другого человека!

Но тогда мне было неизмеримо легче, чем теперь: я был одинок, как отбившийся от стаи волчонок, а теперь заматерел и у меня была любимая жена, одиннадцатилетняя дочь Иришка и пятимесячный сын Ванечка, которого я еще ни разу не видел.

Было от чего переживать!

И вдруг мне ужасно захотелось выпить шампанского! Памятуя крылатое изречение героя одного популярного кинофильма, что шампанское по утрам пьют только аристократы и дегенераты, я решил сойти за аристократа и воспользовался своими правами пассажира первого класса.

Через пару минут у меня на столике появилась салфетка, бокал, и в него из запотевшей бутылки полилась золотистая струя. Когда бокал наполнился, бортпроводница хотела уйти, но, посмотрев мне в глаза, понимающе улыбнулась и поставила бутылку на столик.

Пить в одиночку было, конечно, пошло, но я ни с кем не желал делиться воспоминаниями, из-за которых меня потянуло на шампанское. К тому же в салоне первого класса было всего несколько человек, да и те летели из соседней страны и были мне совершенно незнакомы.

Примерно за час опустошив бутылку, я впал в блаженное состояние и мне захотелось пройтись по самолету. Я встал и пошел в экономический салон. В отличие от салона первого класса, он был заполнен практически полностью за счет членов экипажей рыболовных судов, промышлявших в Атлантическом океане.

Чтобы не гонять траулеры и сейнеры в Союз для ремонта и смены экипажей, ремонт производился в сухих доках, имевших на атлантическом побережье, либо пригоняли для этой цели плавучие доки, а экипажи меняли прямо на месте, доставляя самолетами Аэрофлота подмену и отправляя в Союз тех, кого надо было заменить. Поэтому большинство рейсов Аэрофлота, связывавших Москву со столицами прибрежных африканских государств, когда наполовину, а когда и на три четверти были заполнены летавшими туда и обратно рыбаками.

Их транспортировка представляла для Аэрофлота непрерывную головную боль: мало того, что эти перевозки не пополняли государственную казну (деньги-то перекладывались из одного государственного кармана в другой, и только!), так еще и перевозимый контингент доставлял всем службам Аэрофлота и пассажирам массу хлопот! Особенно при отлете из Москвы.

Собранные в столице накануне вылета рыбаки продолжали начатый еще по местам постоянного жительства загул, и отцы-командиры собирали их перед рейсом по всей Москве, кое-как приводили в чувство и доставляли в аэропорт.

Кто встречал, провожал или сам вылетал из Шереметьева-2, наверняка обратил внимание на разноликие и весьма пестрые толпы людей, которые по своему внешнему виду резко выделяются из остальной массы посетителей международного аэропорта и которых поэтому невозможно ни с кем спутать. Их едва ли не единственный багаж — сумки и сетки, полные водки, пива и других горячительных напитков.

Под строгими взглядами своих трезвых командиров они, кто самостоятельно, кто ведомый под руки товарищами, нестройно гурьбой проходят таможенный и пограничный контроль, а затем вваливаются в самолет. Не успев рассесться по местам, откупоривают очередную бутылку, и загул продолжается.

Во время полета, по крайней мере первые часы, бортпроводницы предпочитают не заходить в их салон, потому что выйти оттуда, не будучи облапанной, не выслушав сальных комплиментов и не получив более или менее откровенных предложений, удается далеко не каждой.

Но дорога длинна, спиртные напитки быстро кончаются, и рыбаки, перегруженные алкоголем, постепенно впадают в умиротворенное состояние. И только катающиеся по полу бутылки и жалкие остатки синих аэрофлотовских куриц напоминают о недавнем веселье.

По прибытии в аэропорт назначения они с извинениями покидают самолет, отведя протрезвевшие глаза от бортпроводниц и пассажиров, которым они доставили столько неприятных минут. Впереди у них полгода рыбалки в океане, и это была последняя возможность «расслабиться»!

А те, кому «посчастливилось» лететь с ними в одном самолете, еще долго будут вспоминать блевотину на ковровых дорожках и в туалетах, пошлые приставания, пьяные рожи, мат и прочие «прелести». Но, как известно, за все удовольствия, в том числе и за возможность побывать за пределами нашей необъятной страны, приходится платить, и длительный полет в обществе полупьяных рыбаков тоже входит в прейскурант! Обратная дорога выглядит несколько по-другому. Если все дни перед отлетом рыбаков из Москвы были заполнены пьянкой и другими «земными радостями», то несколько свободных дней перед отлетом в Союз посвящались оптовым закупкам. Мелкими группами, парами, а то и в одиночку шастали они по рынкам, торговым рядам портовых городов, скупая ткани, джинсы, электронную аппаратуру, кассеты, штампованные часы и прочий ширпотреб.

Существовала, да и сейчас существует целая сеть специальных магазинов и мелких лавчонок для рыбаков, на дверях которых можно видеть исполненные на русском языке надписи типа «Джинсы — 800, для русских — 700», «Только для русских!», «Саша — заходи!» или «Здесь говорят и торгуют по-русски». В них можно купить, продать или обменять что угодно, от зажигалки до запасных частей к атомной бомбе, и все рыбаки ориентируются в этой торговой сети лучше, чем в сетях рыболовных.

Вылет рыбаков в Москву напоминает вылет эмигрантов из Москвы: тот же разномастный скарб, та же суета, тот же гвалт, те же попытки провезти лишние килограммы. Но зато на этот раз все, как правило, трезвые, потому что тратить валюту на спиртные напитки расточительно и глупо — завтра они будут в Москве, там хоть залейся! А потому авиарейсы в родные края протекают намного спокойнее и без особых инцидентов, если не считать повального шмона, который ждет их на шереметьевской таможне.

Вот и сейчас, войдя в салон экономического класса, я застал там «мертвое царство»: усатые и бородатые мужики в майках с эмблемами и надписями на всех языках мирно похрапывали в своих креслах, не причиняя немногим пассажирам других мастей никакого беспокойства.