Святой Григорий Чудотворец, епископ Неокесарийский. Его жизнь, творения, богословие - Николай Сагарда

Феопомп возражает, что согласен со всем тем, что сказал Григорий; но его недоумение касается вопроса, не заключает ли так представляемая природа Божества в себе самой препятствия к тому, чтобы страдать, и бесстрастная природа не возбраняет ли своей воле претерпевать страдания, так как это было бы чуждо ей и неприлично. Правда, на эти вопросы Григорий дал более чем достаточные доказательства, и было бы безрассудно и нечестиво выступать против приведенных разъяснений. Но Феопомп хочет, основываясь на том бесспорном положении, что бесстрастная природа Бога всегда одна и та же, исследовать и узнать, имел ли Бог когда-нибудь намерение претерпевать человеческие страдания. В ответ на этот категорически поставленный вопрос Григорий требует от Феопомпа решительно отказаться от воззрений Исократа и обратиться к здравому учению истины. Далее он до конца произведения подробно раскрывает свой взгляд на возможность страданий для Бога.

Самое раскрытие вопроса распадается на две части: в первой (с 6–й до половины 10–й главы) автор доказывает, что понятие о Боге, как существе бесстрастном, не препятствует допустить возможность страданий для Бога, при чем Он Сам остается бесстрастным, бессмертным, поражая страдание и упраздняя смерть; во второй части (с половины 10–й главы и до конца 16–й) он раскрывает то положение, что понятие о Боге, как существе блаженном, не только не препятствует снисхождению его к людям для спасения их, но даже необходимо требуется им. Но и в этой части он не теряет из вида главного вопроса — о бесстрастии Божества.

Страдание только тогда было бы действительным страданием, если бы Бог хотел сделать что-нибудь неполезное и для Него непристойное; но в данном случае божественная воля подвиглась для спасения людей, и нельзя сказать, что Бог страдает, когда Своим уничижением и высочайшим благоволением послужил людям. Во–вторых, страдание является действительным страданием в том случае, если оно насильственно оказывает свое действие на того, кто страдает, помимо его воли. Но Бог претерпел страдания для блага людей, по собственному хотению, и его бесстрастная природа не противодействовала этому. Кто, при бесстрастии своей природы, добровольно становится причастным страданиям, чтобы совершенно победить их, тот не подвергается страданиям, хотя бы своей волей он участвовал в страданиях. Не страдает врач, когда, желая излечить тяжко больного, на время забывает о своем достоинстве и делается как бы рабом больного; однако мы не считаем этого унижения действительным унижением, и врач, излечивши больного тем, что на время потерпел унижение, приобретает славу гораздо большую, чем унижение. И Бог, бесстрастный в страданиях, в Своем бесстрастии господствует над страданиями, так как своим страданием заставил страдать самые страдания. Тем, что бесстрастный был причастен страданиям, побеждены страдания, и Он явился страданием страданий. Адамант, когда по нем ударяют железом, не страдает от удара, но оставляет след на самом железе. Так и бесстрастный не потерпел вреда от страданий, но нанес страдание самим страданиям и этим показал действительное бесстрастие Своей природы и Своею смертью — Свое бессмертие. Таким образом, страдание не является унижением для Бога или слабостью, так как высочайшая природа Божия показала свою неизменность, когда подвергалась испытанию в страданиях.

Истинным доказательством божественного бесстрастия и бессмертия должно признать то, что, находясь под действием страданий, Он Сам явился причиною страданий. Мы не знали бы, что бесстрастный действительно бесстрастен, если бы Он не вошел в общение с страданиями и но устоял против силы страданий, ибо под видом страданий бесстрастный проник в самые страдания, чтобы своим страданием показать, что Он — страдание для страданий, и мы не должны удивляться, что бесстрастие Божества явилось поруганием для страданий, когда мы видим, что глаза, напряженно устремленные на солнце, чтобы исследовать лучи, претерпевают страдание от лучей.

Награды за победу предоставляются только тем атлетам, которые, будучи испытанными в состязании и борьбе, заслужили венец победы; так и бесстрастие не стоит выше страданий, если оно прежде не показало своей силы. Итак, страдание в Боге не является, как некоторые желают, унижением или слабостью, так как возвышенная природа Божия показала свою неизменяемость, когда подвергалась испытанию в страданиях. Ибо о Том, Кто был во вратах смерти и Кто, будучи бессмертным, как Бог, Своим бесстрастием победил смерть, должно провозвещать, что Он — Бог, так как Он не подчинен никакой власти, не удерживается никакою силою, не склоняется пред тлением, не волнуется скорбью, не объемлется смертью. Он — Бог, над всем владычествующий. Поправ смерть, Он ничего не потерпел от смерти.

Те, которые хотят хулить эту высочайшую мудрость и отвергают всемогущество Того Бога, смертью Которого бесстрастие распространено на всех, и объявляют вздорной басней непостижимое и недомыслимое пришествие Бога на смерть, без истления, — они пусть пребывают в своем ложном познании, будучи определены для смерти и тления. Нельзя же назвать злодеем царя, который вошел в темницу, чтобы произнести приговор над заключенными в ней злодеями и там перенес дурной запах и брань, — так должно думать и Боге: Он пришел на смерть, истинно сделался причастником смерти, но нисколько не воспринял в себя страданий смерти, — бесстрастною и бессмертною Своею силою Он явился на смерть и от смерти уходит, как Бог. Кто из людей когда-либо избежал силы владычества смерти? Но если это невозможно, то необходимо признать, что власть над смертью принадлежит единому Богу. Бог входит во врата смерти и смерти не претерпевает. На каком же основании смеются над мудрым пришествием Бога на смерть, как над недостойною Бога вещью и крайним унижением, и проповедующих это считают детски безрассудными?

Однако из этого не следует, что пришествие Бога на смерть и страдания были обманчивы: они были действительными, как и то, что саламандра входит в огонь, подвергается его действию, но ничего не претерпевает, а гасит огонь. Как же удивляться тому, что существо, высшее материи, бесстрастное, своим причастием смерти показало бесстрастие своей природы? На малое время Бог принял образ человека, по Своему мудрейшему плану осуществил то, что имел намерение совершить, всегда сохраняя Свое божественное могущество. оставаясь тем, чем был, ничего не терпя в страданиях. Страдает то, что побеждается и изменяется от тления; но что совершается превосходящею божественною мудростью и дивным домостроительством божественного провидения, того нельзя считать страданием Бога, потому что, вследствие бесстрастия Бога, в нем нет ничего, что производило бы страдание. Как огонь не претерпевает разделения от меча, так и Бог при страданиях остается бесстрастным; скорее, страдают тела, которые хотят поразить и разделить Божество.

Бог может, не претерпевая изменений, проникать во все, подобно тому, как лучи солнца проходят чрез чистое стекло. И как свет солнца не уменьшается от того, что дает сияние нуждающимся, так и Бог ничего не теряет, распределяя по Своему милосердию блага нуждающимся. Поэтому возможно, чтобы Бог пришел на страдания и остался неизмеряемым. Только тот может быть назван высочайшим Богом, Который, будучи свободным и не подверженным никаким человеческим страданиям, однако в Своей бесстрастной воле не встречает препятствий к тому, чтобы придти к людям, которые жаждут божественного промышления. A тот Бог, Который созерцал бы величие Своего Божества, предпочел бы молчание и ради покоя презирал бы все, — такое существо стояло бы значительно ниже тех смертных, которые не пощадили жизни ради отечества и друзей, которые своею волей стали выше мучений и в силу своей доблести причиненные им мучения не считали мучениями. Григорий перечисляет целый ряд классических героев, которые обнаружили величайшее презрение к смерти и ради отечества и друзей не пощадили жен и без колебания предпочитали потерять жизнь. Они возрастали в своей свободе и в служении добродетели, с радостью допустили не только быть рассеченными тиранами, но не уклонились и от того, чтобы быть прибитыми гвоздями к дереву, смертью приобретя себе свободу. — Так Григорий незаметно переходит ко второй части разбора поставленных ему возражений.

Разве можно утверждать — продолжает он раскрытие своих мыслей, — что, так как Бог живет во славе, Он не воспринял на Себя поношения, проистекающего из страданий, и таким образом, желая почтить Его, отрицать, что им подается помощь людям? Бессмертный Бог, Своею смертью посрамивший смерть, не мог потерпеть страдания и стыда, потому что гордость всегда чужда Ему. И каким образом Бог мог потерпеть стыд или поношение, когда Он пришел на смерть, чтобы отвратить смерть от людей? Кто ищет суетной славы и боится лишиться ее, тот никогда не захочет перенести страдание смерти. Но для Бога лучше страдание от железа и огня, чем страдание от желания суетной славы, так как этого последнего страдания Бог не мог бы исцелить, если бы оно было у Него. Но если Бог не жаждет славы, то Он может претерпеть смерть и смертных избавить от смерти. Его жизнь не была бы жизнью, если бы она могла быть уничтожена смертью. Поэтому именно Он смертью доказывает, что Он — жизнь. Как лучи света, смешиваясь с тьмою, не входят в общение с нею и не претерпевают потемнения, так и Бог Своим добровольным пришествием на смерть не навлекает на Себя ничего унизительного, напротив, показывает Свое всемогущество.