Святой Григорий Чудотворец, епископ Неокесарийский. Его жизнь, творения, богословие - Николай Сагарда

В заключении он снова убеждает, что, с одной стороны, должно бояться Бога и соблюдать его заповеди, а с другой стороны, убедить себя в том, что все потом подвергнется суду и каждый по заслугам получит воздаяние за свои дела как добрые, так и дурные.

Это произведение сохранилось во многих греческих рукописях и почти все они усваивают его св. Григорию Богослову, среди произведений которого оно было напечатано в качестве 53 слова у Morelli и как Appendix у Caillau. Однако уже в некоторых древних кодексах отмечено существование сомнения в принадлежности его этому отцу Церкви. Leo Allatius в „Diatriba de Theodoris et illorum scriptis“ [431] называет древнейший и отличный Ватиканский кодекс 449, в котором с другими творениями Григория Богослова нашел место и Метафраз, но на поле сделана такая заметка: Ίστέον οτι κατά τινας ό λόγος ουτος αμφιβάλλεται. Το же читается и в другом списке, не менее древнем и не менее изящном — 1446. По сообщению Erw. Preuschen'a [432], такая же схолия имеется и в Cod. Vindob. Theol. graec. 80. Нам неизвестно, кем высказаны были эти сомнения и на чем они основывались. Но для них серьезным доводом могло с. лужить прежде всего то, что по своему общему характеру это произведение не отвечает тому представлению о литературной деятельности св. Григория Богослова, какое создается на основании известных его творений: он был церковный оратор и поэт и комментариев на книги Св. Писания не оставил. Далее, хотя „Переложение“представляет только пересказ Екклесиаста, однако в нем должны были сказаться особенности языка и стиля подлинных творений св. Григория Богослова; между тем „Переложение“не обнаруживает той отделанной и сжатой формы речи, какою отличаются творения Григория Богослова: связь мыслей грубее и переходы не так плавны, как у св. Григория Богослова, — у последнего весь общий характер контекста был бы несколько мягче [433]. Наконец, кроме свидетельства рукописей, правда очень определенного, нет других известий о том, что св. Григорий Богослов писал переложение Екклесиаста.

Между тем древние и определенные свидетельства удостоверяют, что действительным автором переложения Екклесиаста был св. Григорий, епископ Неокесарийский. Руфин, который в свой перевод Церковной Истории Евсевия вставил сравнительно подробное сообщение о св. Григории Чудотворце, основанное на самостоятельных сведениях, утверждает, что св. Григорий написал великолепнейшее переложение Екклесиаста [434].

Блаж. Иероним также удостоверяет, что св. Григорий Неокесарийский написал и переложение Екклесиаста, правда, краткое, но очень полезное [435]. Кроме того, Иероним дает ясное свидетельство, что он знал именно то произведение св. Григория, которое под его именем известно и в настоящее время: в своем комментарии на Екклесиаст, объясняя слова: лучше бедный, но умный юноша… (IV, 13 сл.), Иероним ссылается на переложение Екклесиаста „святого Григория, епископа Понта, слушателя Оригена“, и приводит отрывок из известного нам произведения [436]. Кроме того, в „Переложении“встречаются некоторые особенные выражения, которые Григорий Чудотворец употребляет в своей благодарственной речи Оригену. По всем этим основаниям принадлежность „Переложения Екклесиаста“св. Григорию должно признать достаточно удостоверенною.

Когда и по какому поводу это произведение написано св. Григорием, неизвестно. Несомненно, нельзя согласиться с Ад. Гарнаком, что в данном случае имели значение эстетические мотивы. Оснований нужно искать гораздо глубже и прежде всего в общем настроении св. Григория: совершенно справедливо замечание Бенгеля, что скромность, которая составляет характерную особенность св. Григория, была причиной, что из всех книг Св. Писания он предпринял выделить своим переложением преимущественно Екклесиаст, показатель суетносги [437]. Кроме того, св. Григория мог привлекать к себе и философский характер книги. Но одного этого объяснения личными склонностями св. Григория недостаточно. Дело в том, что в III веке, кроме св. Григория, еще два церковных писателя занимались комментарием Екклесиаста: св. Ипполит Римский и св. Дионисий Александрийский, — очевидно, были причины, по которым эта священная книга привлекала к себе внимание церковных деятелей, и притом причины общего, а не личного характера. Можно думать, что в это время интеллектуального и морального упадка в греко–римском языческом обществе получили преобладающее значение эпикурейско–идонистические взгляды на жизнь, которые представляли серьезную угрозу и для христианского общества. Св. Григорий, несомненно, стремился предупредить проникновение и распространение опасных, растлевающих воззрений в свою паству и решил противопоставить им мудрость ветхозаветного философа, так ярко изобразившего суетность человеческих отношений, желаний и наслаждений, — причем сильно оттенена мысль о страшном дне суда Божия и о воздаянии каждому по заслугам.

ГЛАВА V.

К Феопомпу о возможности и невозможности страданий для Бога.

В сирийском переводе, который сохранился в древнем манускрипте, написанном в 562 г. и находящемся теперь в Британском Музее (№ DCCXXIX = addit. 12156, [438] дошло до нас довольно значительное по объему произведение, содержание которого в заглавии определено так: „К Феопомпу о возможности и невозможности страданий для Бога“. В заглавии произведения стоит просто: „мар Григорий великий“, а в конце книги, в приписке, заключающей перечень содержания рукописи, сказано: „и речь, которую составил господин Григорий, епископ Неокесарии в Понте к Феопомпу“. Эта рукопись в первой своей части содержит произведение монофиситского александрийского епископа Тимофея Элура против Халкидонского собора. По названной рукописи в 1858 г. P. de Lagarde издал сирийский текст этого произведения [439]. На основании этого издания В. Риссель в своем исследовании о Григории Чудотворце напечатал немецкий перевод этого произведения под заглавием: „Die Schrift an Theopompus über die Leidensunfähigkelt und Leidensfähigkeit Gottes [440]. Сирийский текст вместе с латинским переводом снова напечатан P. Martin’oм [441] под заглавием: „Ad Theopompum de passibili et impassibili in Deo“.

Произведение представляет диалог автора его, по имени Григория, как назван он в самом произведении, с Феопомпом; в нем подвергнут обсуждению вопрос о том, как согласить представление о Боге, как существе бесстрастном и блаженном, с фактом его снисхождения до страданий и смерти, или говоря иначе: бесстрастие Бога по естеству не должно ли иметь в качестве необходимого следствия и морального бесстрастия, исключающего какое-либо участие его в судьбе человеческого рода.

Первые пять глав произведения являются введением, в котором выясняется постановка вопроса для дальнейших рассуждений.

Когда Григорий направлялся в то место, где он обыкновенно проводил время, некий муж Феопомп, как видно из дальнейшего, известный Григорию, как человек образованный, принадлежащий к определенной философской школе, совершенно неожиданно спросил Григория: бесстрастен ли Бог? Григорий, сначала не придавший серьезного значения этому вопросу, пренебрежительно ответил: как же можно говорить, что Бог подлежит страданию? Так как Феопомп обнаружил намерение предложить новый вопрос, а Григорий не имел времени медлить, то он поспешно направился в то место, где обычно вел беседы с друзьями и собирался уже продолжить разговор предыдущего дня. Но в это время в собрании появился Феопомп и настойчиво просил Григория дать обстоятельный ответ на поставленный им вопрос и рассеять тяжелые сомнения. Наступило глубокое молчание, Григорий повторил свой прежний ответ, и присутствовавшие в свою очередь стали много говорить по этому поводу. Феопомп в ответ на вопрос Григория, как он понял его разъяснение, заметил, что если Бог по природе бесстрастен, то он никогда не может страдать, даже если бы хотел, так как в этом случае природа совершала бы то, что противно его воле. Григорий ответил, что Бог безусловно свободен, превыше всего, ни от чего независим и ничему не подчинен, так что всемогущая природа его никогда не может воспрепятствовать Ему делать то, что Он хочет. Феопомп ответил, что он вполне согласен, что Бог свободен; но сущность его вопроса заключается в следующем: божественная природа, блаженная и неизменяемая, не заключает ли в себе препятствия к тому, чтобы претерпевать человеческие страдания, и не противодействует ли его природа его воле, поелику Он бесстрастен, — может ли бесстрастный Бог претерпевать что-либо несогласное с его природой. Многие из присутствовавших ожидали, что ответит Григорий на поставленный ему вопрос. Григорий в ответ на это раскрывает учение о высочайшем единстве Бога, в котором воля и существо нераздельны. Нельзя судить по аналогии с человеком: человек состоит из различных природ — души и тела, — итак как воля одной несогласна с волей другой и каждая влечет человека на свою сторону, так как, далее, организация его природы и строение тела подчинены закону Творца, то человеческая воля не может свободно совершать всего того, к чему она стремится. Но сущность Божия не состоит из разных взаимно противоречащих существ, и Бог неограничен и всемогущ; поэтому никакая сила не может воспрепятствовать Ему делать то, что Он хочет; ни в чем не препятствует его воле и бесстрастная природа. Воля Божия неотделима от той сущности, которая неизменна, оставаясь одною и тою же, которая научается от себя самой, сама себе повелевает и сама от себя самой и в себе самой и чрез самое себя все может делать. Бог Сам Себя определяет во всем, что намеревается делать: Он свободен и Своею волею господствует над всем, и Своею силою, превосходящею всё, Он может всё совершить. Таким образом, Тому, Кто всем обладает, Кого никто не может подвергнуть страданиям и Кому никто не может противостоять, невозможно воспрепятствовать совершить то, что Он хочет.