Оливье Клеман Истоки. Богословие отцов Древней Церкви - Оливье Клеман

Оливье Клеман

Истоки. Богословие отцов Древней Церкви

ПРЕДИСЛОВИЕ

Книга Истоки знакомит читателя с основными чертами православного святоотеческого предания. Многочисленные, глубоко значительные цитаты из писаний святых отцов, вместе с исключительно тонкими и умными комментариями, представляют собой особенного качества введение в православный опыт церковной жизни во Христе.

Русскому читателю может показаться удивительным тот факт, что автор этой истинно православной книги отнюдь не русского и не греческого, не румынского, не болгарского или сербского происхождения, а… чистокровный француз. Всем, конечно, известно, что существуют французы — в прошлом католики и протестанты, перешедшие в Православие по разным причинам и в разных обстоятельствах. Оливье Клеман является в этом отношении исключением. Он открыл для себя христианство и принял крещение в Православной Церкви во взрослом возрасте.

Один из самых выдающихся православных богословов нашего века, автор многочисленных книг по истории Церкви (по профессии он историк), православному богословию, проблемам современного общества — в свете православного видения жизни, президент Общества верующих писателей Франции, Оливье Клеман родился на юге Франции в семье агностиков и в детстве не был крещен. Он сам рассказывает, что с ранних лет у него постоянно возникал вопрос о смысле смерти и тем самым — жизни. Он долго искал свой путь, в молодости активно занимался политикой (принимал участие в движении Сопротивления в годы второй мировой войны). Потом он стал интересоваться разными восточными религиями (индуизмом, буддизмом…). Движимый интересом к Востоку, Оливье Клеман познакомился с книгой православного богослова Владимира Николаевича Лосского «Очерк мистического богословия Восточной Церкви» (Париж, 1944; русс. пер. В. А. Рещиковой в Богословских трудах, сб. 8, Москва, 1972). Подружившись с самим В. Н. Лосским в 1952 году, О. Клеман, тридцати лет, принял крещение в Православной Церкви.

До смерти В. Н. Лосского (1903—1958) О. Клеман был его самым одаренным учеником — по словам самого Вл. Лосского — и близким другом. Оливье Клеман был также тесно связан с другим русским богословом, Павлом Николаевичем Евдокимовым (1901—1970). Таким образом, он вошел в тесный контакт, лично или через книги, с теми, кто на Западе развивал наследие русского православного возрождения конца XIX — начала XX в. Наследие это, с одной стороны, русская религиозная философия, с другой — возрождение святоотеческого богословия после нескольких веков «вавилонского пленения» православного богомыслия, как говорил об этом о. Георгий Флоровский. Оливье Клеман оказался в тесной связи со средой русских, принадлежавших к поколению изгнанных из России в начале двадцатых годов и обосновавшихся в Париже.

Революция 1917 года была не только политическим событием. Она поставила несколько основных вопросов для православного сознания, и не только для русских, но и в мировом масштабе. Никогда не следует забывать, что до 1917 года во всемирном Православии Россия воспринималась многими как защитница и в каком–то смысле продолжательница Византийской империи, то есть в создании «нормальным контекстом» для существования Православной Церкви была Христианская Империя. Следовательно, первым вопросом для многих, и особенно для русских изгнанников, оторванных от своего «нормального» культурного и политического контекста и лишенных своих корней, — первым вопросом стал вопрос о том, может ли Русская Православная Церковь, существовать в отсутствие христианской империи. Другими словами, связано ли существование Церкви с определенным социально–политическим строем. Те люди, о которых идет речь, дали определенно отрицательный ответ на последний вопрос. Тем самым они не только утверждали, что Церковь Христова не связана с каким–либо общественным строем, но также, вспоминая первые века преследуемого христианства, что Церковь Христова может и даже должна существовать при любом строе, каким бы безбожным он ни был.

Второй вопрос, отчасти вытекающий из предыдущего, относится к самой глубокой сущности Православия. Это вопрос о том, связано ли Православие с определенной культурой. Может ли оно существовать вне контекста «традиционно» православных культур, таких, как греческая, ближневосточная, русская, болгарская, румынская, сербская и т. д. ? Через постановку этого вопроса наши отцы пришли к еще более существенному и фундаментальному вопрошанию: что именно является самым глубоким естеством самого Православия? Лучшую формулировку ответа на эти вопросы дал отец Сергий Булгаков в своей книге «Православие»: «Православие есть Церковь Христова на земле. Церковь Христова есть не учреждение, но новая жизнь со Христом и во Христе, движимая Духом Святым».

Через мышление этого типа многие русские богословы в 1920—1930–е годы пришли к такому пониманию Православия, которое не означало его обязательную связанность с той или иной культурой — греческой, русской и т. д., — но указывало на его вселенский характер. Другими словами, они поняли, что Православие может быть и греческим, и русским, и румынским, и болгарским и т. д. ; но также французским, английским, американским или африканским. Они поняли, что Православие призвано к просвещению, к воцерковлению всякой культуры, какой бы она ни была.

Придя к такому осознанию Православия и находясь вместе с тем в тесном контакте с западными христианами, давно потерявшими единство с Православной Церковью, некоторые из этих богословов обратились к изучению первого тысячелетия христианства, в течение которого христианские Запад и Восток жили в полном евхаристическом соборном общении. Они постепенно стали искать, вместе с западными богословами и историками Церкви, общие корни в святоотеческом богословии. Таким образом, они и вошли в самую сердцевину экуменического движения. В наше время общее искание корней касается не только святоотеческого богословия, но и единого соборного церковного сознания.

Поколение русских изгнанников научилось понимать в глубоком смысле, что экуменизм ни в коем случае не подразумевает какой бы то ни было «измены» Православию, что, наоборот, экуменическая работа есть свидетельство о Православии. Но при одном условии: при условии, что Православие — это самое подлинное, самое истинное, а стало быть, постоянно очищаемое от исторических искажений и вредных наслоений. Эти люди сами научились и научили следующее поколение всегда проводить различение между тем, что является основным, существенным (единым на потребу, связанным с тем, что Иисус Христос вчера и сегодня, и во веки тот же — Ев. 13, 8), и тем, что является второстепенным, преходящим. Они возобновили форму аскетизма, суть которой заключается в том, что истинное свидетельство о Православии подразумевает постоянное «обращение» в Православие самих православных.

Среди тех, кто в наше время особенно глубоко понял это и несет свидетельство исключительного высокого качества перед современным обществом, которое так жаждет живого слова от христиан, — французский православный богослов Оливье Клеман. Он находится на одном из первых мест как в отношении своего преподавания в Православном богословском институте имени преподобного Сергия в Париже, так и в отношении своей литературной работы — через свои многочисленные книги и статьи. Предлагаемая книга — это приглашение испить воды живой из источника святоотеческого предания.

Николай ЛОССКИЙ,

профессор Свято–Сергиевского

православного богословского института в Париже.

ОТ АВТОРА

Эта книга — не популяризаторская, но, скорее, информационная, «огласительная», по характеру. Сегодня для большинства людей христианство — это нечто неизвестное, причем лишенное даже экзотической привлекательности из–за бесконечных искажений и карикатур. В ответ на многочисленные просьбы я попытался в этой книге предоставить слово величайшим свидетелям Единой Церкви, общего всем христианским исповеданиям Предания, которое только и делает возможным «экуменизм во времени», то есть памятование об изначальном опыте.

Предание — не буква, повторяемая одними и отвергаемая другими или же подвергаемая препарированию в научных целях. Предание — выражение spiritus juvenescens, «духа юности», как сказали бы мы вслед за Иринеем Лионским. Это глубинная, но живая память о вдохновении, о великой «Пасхе», великом переходе Богочеловека к Богочеловечеству и универсуму, как говорили русские религиозные философы начала века, которых я охотно признаю своими учителями.

Конечно, по сравнению с IV—VII веками наша духовная восприимчивость глубоко изменилась. После Аушвица, Хиросимы и ГУЛАГа, среди окончательного крушения того общества, в котором христианство отчасти превратилось в grande dame свободы, в «господствующую идеологию», более невозможно говорить о вере так, как во времена христианской цивилизации Живой Бог для нас отныне не Владыка мира, но распятая Любовь. Однако нужно заметить, что свидетели, чьи голоса звучат в этой книге, жили либо в эпоху гонений, в обществе, колеблющемся между скептицизмом и гнозисом, либо в момент зарождения монашеского Движения, твердо и страстно утверждавшего наперекор соблазнам «устроенности» неустранимый нонконформизм личности, «опьяненной Богом» и «после Бога почитающей брата своего как бы Богом». Необходимо также вместе с Ньюманом напомнить, что в первых аккордах симфонии обычно звучат одновременно, в едином взрыве вдохновения, те мотивы, что в дальнейшем развиваются последовательно. В конечном счете V Вселенский Собор в 553 году заявил, что Бог «принял смертное страдание во плоти». Признаюсь: в отборе материала для этой книги мною руководила преемственность Предания в современности, то видение, что было выражено Достоевским, интуиции и устремления нашей плодотворной эпохи, в ночном мраке которой подспудно вызревают огненные семена.