Синтез. Создание Бога в эпоху Интернета - Александр Бард
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вместо этого мораль касается демонстрируемого отношения к произволу могущественного внешнего судьи, которым может быть, например, Бог, нация, государство, лидер или закон как таковой, то есть та призрачная фигура, которую в психоанализе называют великим Другим. Субъект вынужден занимать позицию в борьбе между добром (угождая судье) и злом (восставая против судьи). Мораль, таким образом, представляет собой экстернализированный процесс оценки. Это исходит из того, что действующий субъект нуждается в кастрации, укрощении и подчинении властям предержащим, а не в свободном действии по собственной воле. Таким образом, быть моральным - это прежде всего следовать законам, не подвергая их сомнению. Морализаторство - это попытка навязать собственные ценности в виде законов или квазизаконов другим, например, с помощью законов или других нормативных актов. Это противоположно этическому поведению, которое лучше всего описать как намерения и действия, следующие внутреннему убеждению с целью стать единым целым с этим убеждением, не принимая во внимание, например, преобладающие социальные нормы. Цель этического агента - не угодить какому-то внешнему судье, а придать самому себе, внутренне для себя, вечно актуальную экзистенциальную субстанцию.
Мораль подразумевает мрачную серьезность, а этика - игривое изобилие. Обратите внимание, как пара противоположностей "добро - зло" подразумевает моральный упадок, который должен быть исправлен путем предложения награды или угрозы наказания. С другой стороны, этическая пара противоположностей "добро - зло" подразумевает поиск и укрепление внутренней идентичности, причем совершенно независимо от исхода событий, о которых идет речь. Заметим, что речь идет о внутренней этической идентичности, которая создается через намерение и укрепляется через действие: речь определенно не идет о некой сущности, которая уже есть в наличии, как это представляют себе моральный субъект Декарт и Кант. Синтетический агент, таким образом, рассматривает этику не как возникающую из какой-либо индивидуальной идентичности, а как истину, как действие, которое обеспечивает ощутимую пустоту в центре субъекта искренне желанным атрибутом, пусть и недолговечным.
Мораль также обладает рациональностью, но она порождена внешним субъектом, который сам по себе иррационален. Это темное происхождение морали можно подвести под термин "синдром безумного диктатора". Для того чтобы иметь возможность претендовать на универсальность, мораль требует в качестве своего основания изобилия либидинальной силы, которую авраамические религии называют божественным всемогуществом. Проблема заключается лишь в том, что власть в изобилии логически должна рассматриваться как иррациональная. Диктатор, о котором идет речь, не может подчинить себя никакой внешней силе, и любая форма логики, предполагаемая заранее, была бы именно такой внешней силой. Поэтому он должен быть нелогичным и иррациональным, то есть фактически сумасшедшим, чтобы иметь возможность самовластно диктовать законы и правила морали. Как закон, мораль, таким образом, должна распространяться на все и на всех без исключения, кроме тех, кто ее создает. Бог, нация, государство и лидер - то есть великий Другой - не обязаны следовать закону. Создатель морали на самом деле не должен следовать закону, но должен быть в корне аморальным и тем самым злым, чтобы мораль была последовательной. Таким образом, цена кажущейся внешней последовательности морали заключается в том, что она полностью подчиняется единственному внутреннему аморальному источнику, а именно капризному либидо безумного диктатора.
Один из способов прояснить разницу между этикой и моралью - изучить типичный пограничный случай. Кант создает свою трансцендентальную философию в XVIII веке на границе между монотеистическим христианством и атеистическим индивидуализмом. В связи с ростом немецкой и французской буржуазии он решает само собой разумеющуюся задачу: как человек может заменить Бога в качестве метафизического центра бытия. Кант заимствует ответ у Декарта и утверждает, что человек является хозяином бытия по той простой причине, что он способен мыслить. Но бытие, конечно, может быть пережито только человеком, причина в том, что для его переживания необходимо сознание, а только человек мыслит сознательно. Таким образом, он является хозяином дома, который он населяет в одиночку.
Поскольку этика - это более или менее свободный выбор между различными альтернативами - чем больше свободы существует в контексте, тем больше этики требуется - и поскольку Кант превратил субъект и объект этики в одно и то же, он вынужден свести свою этику к тавтологии. На вопрос, почему правильно поступать, Кант лаконично отвечает, что каждое действие должно совершаться так, как если бы оно было универсально правильным. Другими словами, правильно делать то, что правильно, по той простой и бессмысленной причине, что правильно делать то, что правильно. И это при том, что мы даже не коснулись вопроса о том, что же на самом деле представляет собой это автоматически выполняемое правильное действие. Единственная разумная реакция на тавтологический императив Канта исходит от его преемника Ницше, который понимает, что все понятия, которые философия ценностей способна заранее сформулировать как правильные, должны быть отвергнуты. Вместо этого он переосмысливает философию ценностей как антропологический проект, занятый тем, что человек в любом случае уже делает и почему. На прескриптивную философию ценностей Канта Ницше с одобрением отвечает дескриптивным и интерактивным проектом просвещения. Таким образом, Кант сводится к банальному моралисту, а Ницше выступает как настоящий этик.
Дело в том, что в кантовском пограничье между двумя ценностными парадигмами, как ни странно, у человека нет ни свободы аморального Бога вести себя как ему угодно, ни судьи, которого он мог бы ублажать, чтобы получить свои очки в поисках ожидаемой награды в вечности. Следствием этого является то, что, когда Кант отчаянно пытается построить новую этику поверх старой морали - без какой-либо опоры на аморального Бога, - он сводит феноменологически божественное человеческое существо к этически парализованному роботу. Таким образом, морализм возвращается с полной силой, но на этот раз в виде самореферентной петли обратной связи, где морализм сам стал своим внешним судьей. Понятно, что именно на своеобразную моральную философию Канта последующие этики Гегель и Ницше направляют свою самую резкую критику, когда речь заходит о кантианстве; в их глазах Кант - не кто иной, как наивный нигилист, с ужасом не осознающий только что совершенного им убийства. По этой причине и Гегель, и Ницше противопоставляют своего пантеистического предшественника Спинозу деисту Канту и тем самым открывают путь к утвердительному
