Ужас в городе - Анатолий Афанасьев

– Собачья любовь, Егор, вернее женской. Гирей тосковать будет.

– Я вернусь. Чего мне там особенно делать. Заберу Аню и вернусь.

Жакин усомнился:

– Могут и не выпустить. Но помни, мне жить тоже недолго осталось. Лет десять, не больше. А здесь все твое.

…Остаток дня Егор провел спокойно. Вернулся в отель, сходил в парикмахерскую. Оттуда вышел помолодевшим опять на свои двадцать лет. Поднялся в номер и вздремнул часика три. Потом спустился в ресторан и поужинал. В небольшом зале с роскошной хрустальной люстрой, с пианино в углу, за которым тихонько что-то медлительное бренчал длинноволосый тапер, чинно, бесшумно двигались официанты в длиннополых пиджаках сюртучного покроя. На каждом столе, застеленном старинной парчовой скатертью, – ваза с цветами и свеча в золотом подсвечнике. Все пристойно, богато, с аристократической претензией, как в английском клубе. Публики немного, и тоже в основном солидные люди со своими спутницами или небольшие компании. Громких голосов не слышно. Дамы в вечерних нарядах, в камнях, в бриллиантах. Может, и проститутки, но не отличишь от герцогинь. Егор поймал на себе два-три цепких, изучающих женских взгляда, в которых сверкнул незамысловатый интерес.

Он заказал жаркое, какие-то закуски, немного водки.

Официант, средних лет мужчина с умным, чуть утомленным лицом, почтительно предложил бутылочку "Мутона"

1952 года, которое якобы смягчит остроту жаркого. Егор не знал, что это такое, но согласился. Через двадцать минут официант подкатил столик-жаровню, где под чугунным противнем тускло-ало тлели крупные угли, присыпанные пеплом. Девушка-помощница в строгом бежевом костюме принесла глиняный горшок с тушеной картошкой с грибами. С противня в глубокую фарфоровую тарелку официант переложил огромное количество ароматного мяса, помощница сняла крышку с горшка и подковырнула маленьким ножичком коричневую пленку, проверяя крепость картофельного жара. На столе появились вазочка со сметаной и несколько мелких судков со специями. Егор следил за этим священнодействием, едва ли не открыв рот.

Официант откупорил бутылку черного вина с поблекшей от старости этикеткой и подал ему пробку. Егор не ударил в грязь лицом, со значительным выражением понюхал, кивнул.

– Приятного аппетита, – пожелал официант и, элегантно пятясь, удалился.

Тут на Егорку напал такой жор, будто года два перед тем постился. Набил брюхо так, что пришлось незаметно расстегнуть кожаный ремень с медной (с намеком) бляхой. Наверное, окажись рядом учитель, он простил бы Егору неумеренность в еде, хотя постоянно внушал, что голодный желудок для мужчины – залог сердечной отваги и ясного ума. Никогда в жизни Егор не ел такого вкусного, горячего мяса и не запивал таким восхитительным, сладким, густым вином. Не будь он на людях, остатки грибной подливы из горшочка выскоблил бы кусочками хлеба – по старой домашней привычке.

Под водку, на десерт официант подал туесок с черной икрой, маринованную зелень, крестьянское масло на лопухе и свежий, белый, крупнопористый хлеб.

Егор осоловел. Спросил у официанта:

– Повар у вас, наверное, грузин?

– Никак нет, – охотно ответил официант. – Обыкновенный российский мужичок. Конечно, при регалиях.

Никто пока не жаловался. Переманили из "Славянского базара".

– Как зовут его?

– Ибрагим-оглы. Между своих кличем его Славиком.

Он не обижается. Позвать?

– Не надо, – Егор ничего не понял. – Передайте, что он гений.

Расплатившись и отвалив щедрые чаевые, он вышел на улицу. Вечер стоял теплый, но немного сырой. С неба падал редкий, мокрый снег, просверкивая в электрических лучах алмазными искрами. Поодаль, на другой стороне улицы, возле черного БМВ прохаживался с сигаретой утренний налетчик Гена. Голова не покрыта, волосы слиплись на лбу в живописный рог. Егор приблизился.

– Давно ждешь?

– С полчаса… Как она тебе, годится?

Егор обошел машину, заглянул в салон, пахнущий почему-то хвоей. Приборы светились, из динамика текла тихая музыка.

– Нормально… Можно бы поскромнее.

– В наших силах поменять.

– Ладно, сойдет. Сколько?

– Пятнашка с прицепом. С моим процентом.

Сели в салон. Гена передал документы: права, техпаспорт и доверенность. Егор отсчитал 160 сотенных.

– Сдача в рублях, ничего? – Гена застенчиво улыбался. От утреннего забияки не осталось и следа. Обычный работяга-парень, притомившийся к ночи.

– Сдачу отработаешь, не мелочись, – сказал Егор. – Гарантия есть, что она не в компьютере?

– Полная. Тачка наша, Данику принадлежала. Его в том месяце замочили. Перешла жене. Все чин по чину. Ей бабки нужны, чтобы на Канары смотаться. Страдает из-за Даника.

– Тогда все, спасибо. Оставь телефон, понадобишься, позвоню.

Гена мялся.

– Ну? – спросил Егор. – Чего еще у тебя? Давай скорее, спать хочу.

– Кудрин Санл имеет желание повидаться.

– Зачем?

– Территория-то его. Он ее держит, ну и ответственность на нем. Просто потолковать. Без понта.

– Передай, я готов. Но срочной необходимости нету.

– Хорошо… Если поинтересуется, кто за тобой стоит… Что сказать?

– Скажи, как есть. Дескать, на гастролях.

– Понял. – Гена вздохнул с явным облегчением, закурил. – Насчет твоего предложения. Оно в силе?

– Сказал же, позвоню.

– Что касается обычного набора; стволы, обеспечение – нет проблем.

– Отлично.

– Опять же в смысле досуга: кислота, девочки – все есть. Товар первоклассный, с гарантией. Саня просил, чтобы на сторону не обращался. Так не принято.

– Не забывайся, – приструнил Егор. – Думай, о чем говоришь.

– Извини. – Гена – само смирение, но глаза диковато сверкнули, еле успел опустить. – Так я пойду?

– Спасибо за тачку.

Егор сделал круг по Москве, спустился к Парку культуры и по двум проспектам – Ленинскому и Вернадского – вернулся на набережную. Его опыт вождения был невелик: перевозки товара по окрестностям Федулинска – на "жигулях", а позже на "фольксвагене", но он оценил мягкую податливость мощной машины.

Припарковался на платной стоянке отеля, охраняемой боевиками с автоматами в пятнистой маскировочной униформе. У того, кто дал талон, поинтересовался:

– Как у вас тут, не шалят?

– Что вы, как можно, – удивился пехотинец.

– Для меня машина дороже сестры, – авторитетно пояснил Егор.

– Это мы понимаем. Ничего, устережем. Отдыхайте спокойно.

В номере проверил сейф, потом открыл холодильник, долго изучал содержимое. После некоторых колебаний наложил на тарелку ветчины и немного маслин, прихватил пару банок английского пива. Уселся перед телевизором, дожидаясь, когда веки начнут смыкаться.

Раньше ложиться не имело смысла: мысли полезут в голову, а он не хотел ни о чем думать.

С телевизором за те два года, что он его не смотрел, произошла какая-то важная перемена. Ни по одной программе, сколько ни щелкал, не услышал внятной русской речи. То есть отдельные слова прорывались, но не несущие смыслового содержания. В американских боевиках, которые крутили по двум программам, и в мыльных операх (по трем) – это еще было понятно, но когда наткнулся на новости – обнаружил то же самое: развязная девица с огромным декольте и накрашенная, как "Барби", бойко строчила по-английски с добавлением в особо эмоциональных местах отечественного сленга. Воспитанный в ранней юности уже на американской культуре, Егор из радостного щебетания дикторши кое-как уяснил, что в Москве за последние сутки произошло два новых взрыва в метро, прорвало канализацию на Манеже с выбросом на поверхность пяти мощных гейзеров (гейзеры показали, это впечатляло), а также на улице Сеченова обнаружили в мусорном баке несколько расчлененных детских трупиков, отчего у милиции возникло подозрение, что в городе снова объявился серийный маньяк по кличке "Чемберлен", которого, по данным того же МВД, казнили в прошлом году. Расчлененку демонстрировали, заводя камеру с разных направлений и со смаком укрупняя ракурс. Как раз на этом месте Егора, застывшего не донеся банку с пивом до рта, вывел из легкого шока стук в дверь. Егор крикнул: "Открыто!" – и в номере появился утренний коридорный в смокинге, пожилой и благообразный.

В гостиную не вошел, топтался на пороге.

– Объясните, пожалуйста, – попросил Егор, ткнув пальцем в экран, где в стоп-кадре застыла изуродованная детская головка. – Что это?

– Это телевизор, – сказал коридорный, – Если желаете, заменим на более крупный экран.

– Я не про то. Почему они все говорят по-английски?

Коридорный, в свою очередь, озадачился и сделал два шага вперед. Внезапно его печальное лицо прояснилось.

– Понимаю. Не всем гостям нравится. Администрация уже позаботилась об этом. Ведутся переговоры с немецкой фирмой "Телефункен". О подключении ихнего канала.