Охота на пиранью - Александр Бушков

— По этой грязюке? — она показала за окно.

— По ней.

— Давай переждем…

— Нет уж, — решительно сказал Мазур. — сейчас уже наверняка сентябрь, в это время такой ливень может зарядить надолго. На неделю. Если не на две. А жрать нечего. Друг друга разве что. Как только ослабеем, тут нам и звиздец.

— А по-моему, нам и так — звиздец.

— Не ерунди, — сказал Мазур. — Мы где-то недалеко от обитаемых мест. Есть поблизости деревни, и крупные. Может, по другую сторону сопки. Все газеты, какие я тут нашел, — шантарские. Они не стали бы волочь из Шантарска ни трактора, ни дизеля — гораздо дешевле выйдет, если раздобыть на месте. Предположим, дизель могли и забросить на грузовике, но вот гусеничный трактор — агрегат малого радиуса действия. Его где-то поблизости нанимали. Отсюда только одна дорога и ведет, по ней тронемся. Глядишь, к вечеру, а то и пораньше, наткнемся на деревню…

— А если не наткнемся?

— В тайге переночуем. Шкуры есть, фуфайка есть… Небось не замерзнем. Говорю тебе, такой ливень может и на две недели зарядить…

— сдохнем же в тайге в такую погоду.

— Да ладно тебе, — сказал Мазур. — До сих пор не сдохли, а тут вдруг… Перебедуем.

— Никуда я не пойду, — сказала она без всякого выражения. — Посидим, пока дождь не кончится.

— А живот еще не подвело? Потом только хуже будет…

— Все равно.

Мазур, сам за эти дождливые дни малость подрастрепавший нервы, поймал себя на желании залепить ей оглушительную оплеуху. Хорошо еще, легко справился с порывом. Подошел к окошку, оперся на узкий подоконник. Ливень безостановочно молотил по грязи — нет, в лужах не видно пузырей, какие россыпью вздуваются перед концом дождя… Это надолго.

Глядя, как лениво, тяжело вздрагивает под ударами струй рыжеватая грязь, промурлыкал сквозь зубы:

За окном моим вода, намокают провода,За окном моим — беда, кап-кап…

— Олечка, — сказал он чуть ли не умоляюще. — Возьми себя в руки. Зря мы столько перенесли, что ли? И ведь добрались… Почти. Ну давай сделаем последний рывок… Вставай, малыш.

— Нет, — произнесла она с угрюмой решительностью.

Плюнув на дипломатию, Мазур влез на нары, рассчитанно медленно накрутил на руку косу, приблизил лицо:

— Малыш, я тебя никогда не бил, а вот сейчас придется… И качественно.

— Валяй, — сказала она вяло. — А еще лучше возьми автомат — и в затылок… И сразу все кончится. Только подумать — сразу все и кончится…

Прозвучавшие в ее голосе надрывные нотки беспокоили его еще больше, чем депрессия. Бывает, люди ломаются, как сухая палка, — моментально и бесповоротно. Он не хотел верить, что именно такой момент и наступил, но нужно побыстрее искать выход…

Постояв посреди небольшой комнаты, половину которой занимали нары, он старательно принялся собирать нехитрые пожитки. Окончательно разодрав на тесемки остатки куртки, скатал в тугую трубку барсучьи шкуры, перевязал, примотал к ним чайник, туго схваченный за носик хитрым морским узлом. Потом единственную оставшуюся флягу, полную до крышечки. Обмотал промасленными тряпками автомат — надежно, но так, чтобы при необходимости мог моментально их сорвать. Заткнул дуло обрывком ветоши.

Ольга равнодушно наблюдала за ним.

— Вставай, я твои шмотки за тебя надевать не буду, — сказал Мазур. — Иди, одевайся.

Она даже не ответила, сидела на нарах, прижавшись к стене, обхватив колени похудевшими руками.

— Одному уйти?

— Иди.

Преувеличенно громко топая, он прошел по комнате, накинул оленью шкуру поверх энцефалитки, шерстью внутрь. Подхватил автомат, сверток, вышел, громко хлопнув дверью. Прошел, то и дело взмахивая свободной рукой, чтобы сохранить равновесие, к дальнему бараку (которого не видно было из окон их балка), сел на крылечко под навесом и как мог неторопливее выкурил последнюю папиросу.

Ольга так и не появилась на единственной «улочке» лагеря. Вряд ли пребывает в полнейшей прострации — просто-напросто не верит всерьез, что он способен ее бросить. Тупик. Все приемы и средства исчерпаны… Все?

Он сидел еще несколько минут. Покривил рот в хищном оскале, приняв решение, подхватил пожитки и быстро вернулся в балок.

— Вот видишь, — тихо сказала Ольга. — Куда по такой погоде…

Аккуратно сложив вещи на нары, Мазур подошел к ней. Увидев его лицо, она попыталась отшатнуться, да некуда было.

— Ага, дергаешься еще… — удовлетворенно процедил он сквозь зубы. — Какая, к херам, кататония…

Без труда стащил любимую жену с нар, поставил возле них и крикнул, как плетью ожег:

— Руки вытяни! Кому говорю!

Чуть поколебавшись, она вытянула руки. Конечно же, не смогла не только защититься от удара, но и вообще его заметить. И тут же с пронзительным криком боли согнулась пополам, прижимая к груди левую руку — мизинец на ней неестественно торчал в сторону.

— Молчать, тварь! — рявкнул Мазур. — Второй сломаю! Молчать!

Она умолкла, тихо всхлипывая, глядя на него с неподдельным ужасом.

— Больно? — ласково спросил Мазур.

Она торопливо закивала. Глаза набухли слезами. Увидев его резкое движение, отшатнулась. Мазур поймал ее за косу и с расстановкой сказал, приблизив лицо:

— Конечно, больно… Это я сломал один мизинец. Досчитаю до десяти и сломаю второй палец. Потом тем же порядком — третий. И так далее. Пока самой не надоест… — уловил смысл по беззвучному шевелению ее губ. — Хочешь сказать, не надо? Больно, да?

Она закивала, боясь произнести хоть словечко. Покосилась на распухающий, вывернутый палец, всхлипнула.

— Ну что, ломать второй? — безжалостно продолжал Мазур. — На сей раз большой, в суставе, хрустнет так, что ты от одного звука на стену полезешь… Открой пасть, разрешаю.

Глазищи у нее стали на пол-лица. Боясь пошевелиться, тихо попросила:

— Не надо, пожалуйста… Больно же, ужас…

— Будет еще больнее, когда возьмусь за второй. Ну что, до десяти считать или одеваться будешь?

— Как же я оденусь, болит…

— Раз, — сказал Мазур громко.

— Но больно же руку в рукав…

— Два, — произнес он еще громче. — Три. Четыре…

— Не надо!

Ольга бросилась к курточке от костюма. Одевалась, в полный голос вскрикивая и охая от боли, но занятия этого уже не прекращала. Мазур с каменным лицом — хоть и обливалось кровью сердце — ухаживал за ней, как за ребенком. Завязал кроссовки на грязных ногах, помог застегнуть куртку, телогрейку, надел на голову подшлемник, завязал тесемки у подбородка. Окинул комнату быстрым взглядом — не забыли ли чего? Нет, все собрали.

Взял Ольгу за шиворот и подтолкнул к двери:

— Шагай. И запомни — считать начну при первой попытке похныкать…

Они двинулись по узкой дороге, раскисшей в сплошной кисель. Ольга тащилась впереди, временами все еще тихо всхлипывая. Мазур шел следом, широко расставляя ноги, ловя жену за локоть, когда спотыкалась. Дождь лил безостановочно.

Прошло примерно полчаса — и она уже не брела, а шагала более-менее целеустремленно. Не глядя на мужа, сказала звенящим от боли голосом:

— Нужно же лубок какой-то сделать, опухло все…

— Очухалась? — усмехнулся Мазур. — Какой там лубок, погоди-ка… Стой спокойно.

Он моментально зажал ей запястье мертвой хваткой, дернул другой рукой. Вопль был слышен за километр. Увидев, что все в порядке, Мазур отпустил ее. Ольга отскочила, зло глядя, — прежняя, сердитая и прекрасная:

— Ошалел?

— А ты пошевели пальчиком, — сказал Мазур, откровенно скалясь. — Нет, ты пошевели…

— Сломан же…

— Пошевели, говорю!

Она осторожно шевельнула пострадавшим мизинцем, потом уже посмелее согнула его, разогнула, удивленно глядя на Мазура, словно ребенок на фокусника, промолвила:

— Вроде и не болит…

— Ну естественно, — сказал он, осклабясь. — Я же не законченный садист, чтобы ломать пальчики любимой и желанной жене. Я его, звезда моя, всего-то вывихнул, а потом вправил… Но ведь прекрасно действует, согласись?

— Скотина ты, адмирал… — строптиво бросила прежняя Ольга. — Ой, скотина…

Мазур подошел, поцеловал ее в мокрую щеку и сказал:

— А это уж с какой стороны смотреть…

Ольга оглянулась. Они стояли на неширокой дороге, утопая по щиколотку в липкой грязи, весь мир, казалось, состоял из этой просеки, мокрых деревьев по обочинам и нависшего над острыми верхушками серого неба, откуда безостановочно лило. Град Китеж давно скрылся за поворотом, словно его и не было.

— Пошли? — преспокойно спросил Мазур.

Вздохнув, Ольга поежилась и двинулась вперед.

Глава девятнадцатая

А в это время Бонапарт переходил границу

Нельзя сказать, что они тащились, но, безусловно, не похоже на нормальную ходьбу. Каждый километр словно бы налипал на ноги пудами раскисшей грязи. По обочинам удавалось пройти не везде, очень уж густо стояли деревья, да и грязные комья, в которые превратились кроссовки, скользили по траве так, что проще было махнуть рукой, плюнуть, выматериться — и дальше шлепать по размякшей колее. Дорога петляла, плавными зигзагами огибая сопки. Не сговариваясь, оба свернули, когда показался скудный малинник, и, равнодушно принимая лившуюся на головы холодную воду, набивали рты. Голод этим, конечно, не утолили. Переглянулись и двинулись дальше. Ольгину депрессию как рукой сняло — и Мазур лишний раз убедился, что в иных обстоятельствах кнут неизмеримо лучше пряника…