Охота на пиранью - Александр Бушков

Они свернули влево, в тайгу, подошли к дому метров на пятьдесят. Дизель работал вхолостую, совсем негромко. Больше никаких звуков с подворья не доносилось, и было оно немаленькое — соток пятнадцать. Других строений поблизости не видно. По гребню забора тянется довольно новая на вид спираль Бруно — еще не привязка, тут хватает зон, где такой товар можно приобрести за бутылку, а для уединенного таежного жилища предосторожность и в самом деле нелишняя…

Со двора послышался собачий лай, тут же умолк.

— Нас почуяла? — спросила Ольга.

— Вряд ли, — процедил Мазур сквозь зубы. — Ветер от дома к нам. Не в том дело…

Он не отрывал взгляда от крыши. Над ней метров на десять вздымался толстый шест с телеантенной, а гораздо ниже, на двух выкрашенных в зеленое штырях, укрепленных на противоположных концах крыши, примерно под углом сорок пять градусов наружу, растянута антенна, которая может принадлежать исключительно мощной рации и ничему другому. Антенну почти той же формы и ориентации по сторонам света Мазур видел на заимке, над домиком возле медвежьей ямы.

Положим, и это еще ни о чем не говорит. Подобные антенны Мазур видел и раньше, в паре десятков мест, никоим образом с Прохором не связанных. Да и не обойтись без рации на таком кордоне, случись что — не дымом же сигналить…

— Думаешь? — спросила Ольга.

— Черт его знает… — сказал он. — С одной стороны — самая обычная переправа. С другой — я бы на их месте из кожи вон вылез, но посадил своих людей как раз в таких вот ключевых точках…

— Но ведь придется идти?

— Придется идти, — кивнул он. — Не взвод же у них там. Очень уж нерационально было бы… Скорее — какой-нибудь благостный старичок, который тебя, сонного, по башке треснет. А до того баньку истопит и от пуза попотчует. Ушки на макушке держи. Особенно не переигрывай, конечно. Если у тебя будет вид затравленный и замкнутый, человек непосвященный, в общем, не удивится — мы ж из тайги вышли, две недели блуждали…

— А кто мы, кстати? Вдруг там все же — самый настоящий паромщик, не ихний…

— Кто бы там ни был — мы туристы, — сказал Мазур, не особенно раздумывая. — Рыбаки. Забрались порыбачить… ну, скажем, на озеро Имбат, вертолет должен был еще не скоро прилететь, а тут пожар, пришлось в тайгу драпать, отрезало нас от озера-то. Вот и началась одиссея… Ты больше помалкивай, ты будешь тем, кто и есть, — дама городская, ни названий местных не помнишь, ни тайги не знаешь, выкручиваться буду я. — Он глянул на Ольгин татуированный мизинец, улыбнулся уголком рта. — Сигнал тревоги простой: «Слушай, Катя…»

— А если там человек непосвященный, наколок наших не испугается, часом? Еще милицию вызывать начнет…

— Все зависит от нашего обаяния, — подумав, сказал Мазур. — Постараемся произвести хорошее впечатление. Здешний народ наколками не особенно и напугаешь, всякое видали… Вообще-то, такой вот отшельник старается со всеми в мире жить, так что не станет суетиться, я думаю. Ну, увидим… Золотишка отсыплем, ежели что. По обстановке.

— Может, мне сначала одной пойти? А через полчасика ты нагрянешь. И если я уже сижу в подполье, вся в кандалах, то с хозяином все ясно будет…

— Эк ты осмелела, боевая подруга, стоило аромату цивилизации нюхнуть и надежде обозначиться… — сказал Мазур. — Идея хорошая, но не стоит. Еще в заложницы попадешь, крутись потом… Предупреждаю сразу: даже если хозяин человек, к нашим играм непричастный, его, глядишь, все равно обидеть придется. Если у него гражданский долг развит и начнет милицию звать на всех диапазонах. Это я к тому, чтобы тебя в решающий момент гуманизм не прошиб.

— Не хочешь же ты…

— Ну что ты, — сказал Мазур. — На крайний случай — в погреб загоню и крышку комодом привалю. А на ворота записку повешу. До скелета не усохнет — рано или поздно вызволит шоферня. Устанет ждать, пойдет по дому шукать… Ты, главное, не расслабляйся. Оттого, что места пошли обитаемые, нам, может, еще хуже придется… Уяснила?

— Уяснила.

— Сигнал помнишь?

— «Слушай, Катя…»

— Тогда — вперед, — сказал Мазур.

— Эй, а как автомат?

— Твоя правда, — сказал Мазур, оставшись на месте. — Что-то я одичал малость, приобвыкся, что так и надо. Автомат — это, конечно, перебор… — Он огляделся. — Вон там и положу, если не искать специально, фиг заметишь. Прохожие по берегу вряд ли косяками ходят, кто заметит…

Старательно обернул оружие оленьей шкурой и запрятал в кусты у самого забора, подальше от обочины. Подумал и сверху положил завернутый в барсучьи шкуры лук — даже если начнется заварушка, он в доме только помехой будет… Ну, а ножи пусть себе болтаются на поясе.

Собака залилась злобным лаем — почуяла чужака. Мазур с Ольгой подошли к воротам, столь же крепким и высоким, как забор. Поверху тоже тянулась запрещенная всеми конвенциями спираль. Козырек над воротами довольно широкий, примыкающая к ним полоса земли осталась сухой, и на ней четко пропечатаны следы шин — что, у него есть тачка? Совсем хорошо…

Собака надрывалась, отделенная от них лишь толстыми досками ворот, металась в стороны. Вдруг лай стал другим — несомненно, увидела вышедшего на крыльцо хозяина.

Мазур старательно погремел толстым железным кольцом калитки. К воротам протопали сапоги — судя по звукам, двор выложен досками.

— Кто? — послышался по ту сторону заплота спокойный мужской голос.

— Беженцы, — сказал Мазур. — Погорельцы. Туристы, в общем. Еле из пожара выскочили, бредем вот…

Калитка чуть приоткрылась. Мазур увидел лишь роскошные усы — рыжеватые, прокуренные, остальное скрывалось под низко нахлобученным брезентовым капюшоном. Усы и чисто выбритый подбородок, крепкий, как булыжник. «Скоблено рыло» — значит, не старовер…

— Один?

— С женой, — сказал Мазур.

Ольга придвинулась, встала плечом к плечу. Подбородок и усы повернулись в ее сторону. Голос был не особенно молодой, но и старику, похоже, не принадлежал:

— Вид у вас, конечно…

— В чем были, в том и шли, — сказал Мазур. — Неделю перли по солнышку, напрямик…

Медленно тянулись секунды. Татуированные руки Мазур не прятал — не за спину ж их закладывать?

— Документы есть какие-нибудь?

— Все было, — сказал Мазур. — Да возле Имбата и сгорело.

Собака взвизгнула — видимо, паромщик отпихнул ее ногой, чтобы не мешала лаем.

— Да мы люди мирные, папаша, — сказал Мазур, с умыслом употребив последнее словечко.

И его экспромт не подвел — хозяин хмыкнул:

— Я для твоего папаши еще годами не вышел. А вот песню помню — мы мирные люди, но наш бронепоезд…

— Ладно тебе, — сказал Мазур. — Шантарские мы. А сам я — с Камчуга.

— Похоже, — голос чуточку подобрел.

Значит, паромщик местный. Знает, что камчугские всегда так и говорили — не «из Камчуга», а «с»…

— Что, на беглых зэков похожи? — ухмыльнулся Мазур. — Точно?

— Наколки у тебя, родной, многозначительные…

— Молодой был, глупый, — сказал Мазур. — Я моряк вообще-то. Военный.

— Ну? — голос определенно подобрел. — Где служил?

— Да я и сейчас служу, — ответил Мазур. — Балтийский флот, колыбель революции. Капитан-лейтенант, старпом на эсминце.

— А если якорь стоит на панере — это как?

— Ого, братишка, да ты тоже не сухопутный… — сказал Мазур обрадованно. — Когда якорь выбирают и цепь встала вертикально, но якорь от грунта еще не оторвался — это и будет панер… Рассказать, чем глаголь-гак от коффердама отличается?

— Не надо. Погоди, собаку запру. Ты понимаешь, места у нас диковатые…

Калитка захлопнулась. Слышно было, как паромщик, грозно покрикивая и матюгаясь, загоняет пса в глубь двора. Что-то громко стукнуло, словно упала доска, — вертикально, на ребро.

— Ну, заходите, — калитка распахнулась во всю ширь.

Ростом хозяин был самую малость повыше Мазура, но рассмотреть его детальнее не удалось бы: на нем был длинный, до пят, брезентовый дождевик. И правый карман подозрительно отвисал — впрочем, это ни о чем еще не говорило, мало ли где рачительный таежный мужик мог раздобыть пистолет…

— Да уж, вид у вас… — повторил паромщик. — Краше в гроб кладут. Я сам, понимаешь, боцманом служил. На Тихоокеанском. Даже если ты и куковал за колючкой, моряк с моряком всегда договорится… Хотя, если допустить, что ты беглый, где бы такую женщину подхватил?

— А она ко мне на свиданку приехала, — сказал Мазур. — И в батоне напильник передала, я кандалы-то темной ноченькой и изнахратил…

— Узнаю флотского по языку, — фыркнул хозяин.

Стукнула дверь. На крыльцо вышла женщина лет тридцати, в джинсах и черном свитере, довольно симпатичная, в общем, с темными волосами и бровями вразлет — крепкая, ладная, способная оправдать старую мудрость насчет коня и избы. И охнула: