Охота на пиранью - Александр Бушков

Четыре дня назад он решил ввести своего рода «культурную программу». Сливаясь по-прежнему с окружающим зеленым морем (впрочем, чуть ли не наполовину ставшим еще и багряно-золотым), протянуть ниточку к цивилизации, куда, он яростно верил, вскоре предстояло вернуться. И во исполнение этой задачи без особых хлопот заставил Ольгу либо вспоминать перед отходом к вечернему отдыху длинное стихотворение кого-нибудь из классиков или просто талантов, либо читать ему кратенькую лекцию по искусству. Честное слово, помогало. Повествование о полотнах Джозефа Тернера или отрывки из печальной поэмы Хорхе Манрике звучали в тайге неповторимо. Его собственный вклад в культурную программу был гораздо менее весом и далеко не так интеллектуален — как-то, когда зашел разговор, он сообщил Ольге, что писатель Борис Лавренев вовсе не выдумывал бытовавшую среди военных морячков «Балладу о Садко и морском царе», и в самом деле существовала такая. И исполнил без музыкального сопровождения — отчего стало ясно, почему Лавренев привел лишь название, ни единого куплетика не процитировав…

Результатом публичного исполнения сей фольклорной жемчужины стало то, что чуть попозже в ночное дело были употреблены и горсть малины, и соболий хвост, — так что утром они друг на друга поглядывали чуть смущенно.

Цивилизация напомнила о себе сама — с некоторых пор Мазур получил наглядное подтверждение своих успехов в роли таежного поджигателя. Был день, когда с рассвета до заката, чуть левее от их маршрута, в небе выли моторы. Раз десять Мазур видел ползущие в вышине, в разных направлениях самолеты. И всякий раз приходилось прятаться, ибо береженого бог бережет. И впоследствии, вплоть до сегодняшнего дня, над головой частенько возникал зудящий гул транспортников — никаких сомнений, оставшийся далеко за спиной пожар раскочегарился на славу, и в тайгу кинуты немалые силы…

И потому он, шагая сквозь кусты, мурлыкал довольно:

— Пожары над страной все ярче, жарче, веселей, их отблески плясали в два прихлопа, три притопа…

Пожалуй, уже сентябрь, подумал он, проходя под березой, по хрусткому ковру невесомых золотых пластинок. Дети в школу идут, цены наверняка скакнули с наступлением осени, угадай поди, на что и на сколько, машины в Шантарске несколько дней ездят с зажженными фарами, из-за детишек — а его орлы вовсю тренируются на Шантарском водохранилище. Ибо так уж судьба посмеялась, что есть там места, где рельеф «двойного дна» в точности совпадает с некоторыми участочками, возле которых будет плавать «кастрюля».

Вот об этом бы тоже забыть до лучших времен — иначе мозги свихнешь, гадая, числят ли его уже среди жмуриков, как все обернулось и что думает сейчас Морской Змей. Хоть он и вконец запутался в числах, может с уверенностью сказать, что до начала «Меч-рыбы» не менее трех недель, — но все равно, поднялась суета… Вот только ни одна собака не додумается послать в Пижман толкового особиста. Он бы и сам не додумался — с какой стати?

Они шли по прямой. Как бы. Потому что в тайге любая прямая очень быстро становится чем-то вроде сложного зигзага — и, как ни странно, если поддаться этим зигзагам с умом, больше выгадаешь, больше отмахаешь, чем если бы тупо пер по геометрической прямой…

Мазур с некоторых пор замедлял шаг, а теперь остановился вовсе. Внимательно оглядывался. Ольга спокойно ждала. Они как раз шагали вниз по склону, меж тонких кривоватых березок, — самое подходящее место, чтобы поскользнуться и что-нибудь себе переломать…

— Что? — негромко спросила Ольга.

— Да тропа интересная, — сказал Мазур, все оглядываясь. — Я-то сначала решил, что звериная… впрочем, первыми ее могли и звери протоптать…

— А вторыми?

Он присел на корточки, пытаясь нащупать взглядом, что же привлекло его внимание. Может, из такого положения удастся получше высмотреть… Но ведь была зацепка, ухваченная боковым зрением!

И отыскал все-таки минуты через две — разбросал горстью сухие листья и увидел четкий отпечаток рубчатой подошвы, а рядом смятую в комок пустую бело-коричневую пачку из-под «Опала». И поднял бережно, словно золотой самородок, чуть ли не тыкаясь в нее носом, осмотрел, показал Ольге, держа двумя пальцами:

— Ни пачка, ни следочек дождям не подвергались, точно тебе говорю. Значит, нонешним летом оставлены. Сапоги, штатские, обыкновенные…

Особого воодушевления на ее лице не появилось — как и у него, впрочем. Но все же в голосе звучала радость:

— Что, деревни близко?

— А черт его знает, — задумчиво сказал Мазур, — деревни это или геологи проходили. Главное, приближаемся к местам более-менее обитаемым. Нынче не старые времена, геолог давно пошел балованный и к нужным местам на машине добирается. А это означает кой-какую относительную близость дорог и населенных мест… Может, просто охотник. Все равно, мы уж помаленьку главную глухомань за спиной оставили…

— Кирилл, — сказала она тихо, не глядя на него.

— Да?

— Если я ноги поломаю, ты меня добьешь, а? Чтоб не мучилась зря?

Медленно-медленно Мазур выпрямился, впился в нее взглядом, но так и не смог сообразить, есть ли тут подтекст. Подошел, погладил по щеке тыльной стороной ладони:

— Брось ты глупости пороть.

— Ну, а все-таки?

— На спине дотащу, — сказал он зло. — Так что не бери в голову, бери… — фыркнул и замолчал. Выкинул смятый комок бумаги. — Выдумала тоже — почти у цели ноги ломать. Это уж, малыш, было бы форменным идиотством. А вообще, ты осторожнее шлепай. Когда цель близко, как раз и начинаются промашки — расслабляется человек, мать его…

Вскоре он нашел пустую консервную банку, сплющенную прямо-таки в дощечку. Определенно медвежья работа. В маркировке — «Р». Рыбные. Самим бы…

Ольга вопросительно оглянулась.

— Нет, пойдем-ка по тропе, — сказал Мазур. — Чем черт не шутит.

Ну не может же случиться такой подляны, чтобы ребята Прохора устроили засаду именно здесь? Если геологи — вполне возможно, у них есть рация. А вот оружия почти что и нет, некогда им охотиться, и никто не ждет гостей из тайги. Могут моментально преисполниться недоверия к странному визитеру — наколки в комбинации с автоматом выглядят, мягко говоря, подозрительно. Ну, в таком случае придется хамить. Подержит их Оля под прицелом, пока он посидит у рации, — с любой отечественной управится без всяких хлопот…

Тропа пересекла интересное сооруженьице — длиннющую канаву, выложенную сколоченными деревянными плашками на манер короба. Как эта штука называется и для чего служит, Мазур в точности не помнил, но хорошо знал, что она имеет самое прямое отношение к золотодобыче. Пожалуй, точно — попахивает какой-никакой цивилизацией. Правда, дерево очень уж старое, прииска, возможно, давно уже нет…

И остановился. На небольшой поляне чернело странное сооружение — этакий треугольный таганок для костра. Только сложен он был из трех почернелых бревен, высоченных, ошкуренных. В центре, меж глубоко ушедшими в землю комлями, чернеет яма, а сверху над ней свисает обрывок стального троса.

— Поздравляю, — сказал Мазур. — Учено говоря, техногенная зона. Под ноги гляди, тут определенно шурфы рыли. И вещует мне генетическая память, что вон тот предмет именуется ведром…

И в самом деле ведро, черное, закоптелое, подвешено на одном из бревен, на высоте человеческого роста. Вокруг монструозного «таганка» разбросаны куски ржавого железа, лохмотья выцветшего брезента, смятые сигаретные пачки…

Глупо, но Мазур какой-то миг и впрямь чувствовал себя инопланетянином, впервые шагнувшим на Землю и натолкнувшимся на следы иной, то бишь земной, цивилизации. Он успел отвыкнуть от всего, что сделано человеческими руками, — а тут прямо-таки россыпи, вон топорище, вон аккумуляторные батареи, рубчатые следы широких шин, определенно ГАЗ-66, смятая газета…

Газета месячной давности, притом шантарская… Он привстал на цыпочки, снял пахнущее мазутом ведро, моментально испачкал руки, но не обратил внимания на этакие мелочи. Запустил туда руку, издал ликующий вопль.

Клад. Самый настоящий. Ведро таило несказанные сокровища — черную телогрейку, пропахшую соляркой, черный стеганый подшлемник, какой надевают под каску геологи и лесорубы, тоже замасленный, но целый, с двумя вязочками и лоскутом черной материи, прикрывавшим шею. И пачка «Беломора» — аж восемь папирос, правда, полувысыпавшихся, потому, наверное, и бросили… Табак отсырел, да где уж привередничать…

Он старательно, по щепоточке собрал табачок так, чтобы получилось две более-менее нормальных папиросы. С невыразимым наслаждением сделал первую затяжку. Щедро протянул Ольге вторую папиросу:

— Ты, случайно, не чувствуешь, как жизнь возвращается в твое измученное тело?

Она закашлялась, но старательно докурила «до фабрики», подняла глаза: