Странная неожиданность - Борис Владимирович Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Они неразумные были!
– За что же их тогда было карать? Изводить на корню? За какую-такую провинность невиданную? Нет, Слава, покарал их не Господь, а прилетевший из космической бездны камень. И они, может быть, тоже не мычали безропотно, и были среди них личности не глупее нас с тобой. Возможно и пытались отбиться магически, как мы тут, в 11 веке, или бросить для ликвидации астероида космическую технику, как человечество планирует это сделать в 21 веке – а пропали, исчезли с лица Земли. Может быть в ту пору их Бог и попытался извести метеорит возле планеты, а закончилось это страшным катаклизмом. – Я зевнул. -
В наше время среди самых лучших умов Земли по любому поводу бродит много разных идей и мнений, но в одном они едины – с метеоритом нужно бороться, когда он еще очень далеко, иначе успеха не будет. Чем мы с тобой и заняты. – Я опять зевнул, да так, что аж чуть челюсть не вывернул. – А теперь пора спать. Устал неимоверно, сил уже нет, а завтра тоже будет тяжелый день.
– А ты в силу икон веришь? – неожиданно заинтересовался чем-то очень далеким от темы беседы Богуслав.
Я от удивления аж зевать перестал. Задумал что-то боярин, ох задумал! Немножко подумал.
– Конечно верю. Они и лечат, ими и освящают, бывает икона и ворогу столицу взять не дает.
– А в какие иконы ты больше всего веришь? Кому свечки в церкви ставишь?
Тут уж я не раздумывал.
– Только Божьей Матери!
– Вот и ладненько. Давай поспим.
Богуслав не стал больше меня тревожить, и мы ушли в сон.
Глава 15
С утра подошел Матвей и напомнил о братании перед иконой.
– А почему именно сейчас? – поинтересовался я. – Нигде, вроде, жизнь друг другу не спасали, спину не прикрывали, из беды не выручали. В чем же причина?
Ушкуйник, человек редкой хитрости, которую он всегда от меня усиленно прятал, взялся вилять.
– Да тут в Киеве церкви самые лучшие, иконы намоленные, попы особенно опытные…
При Богуславе, пожалуй, правды не дождешься, раскинул я своим слабым умишком. Атаман воеводе не верит, дел с ним особых не имел.
– Пойдем-ка выйдем на конюшню, друг любезный, – позвал я Матвея. – Коней посмотреть надо, хорошо ли обихожены. А то этого конюха-оборотня унесли невесть куда еще вчера, а за лошадями постоянный пригляд нужен.
Вышли на двор.
– А теперь говори истинную причину и без вранья! – оборвал я хитроумные песни сказителя-спецназовца. – Вранье сразу вижу!
Матюха вздохнул.
– Я думаю, что в побратимах ты не выдашь.
– А если просто так, то предам и убегу?
Матвей отмахнулся от моего домысла.
– В бою я в тебе уверен. Биться будешь честно и насмерть. Да и все остальные, кто своей волей, а не по найму идут, такие же. Трусы бы не пошли. Хочу попросить тебя о службе великой, если ты из похода вернешься, а я нет. Побратиму не откажешь.
– Убить что ли кого-то не успел?
– Да это мелочь, Ермошке бы поручил или ушкуйникам кому. Есть большое дело, которое без тебя может трещину дать.
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался я. – Слушаю тебя внимательно.
– Пригляди за делами Елены! Столько там забот разных – и лесопилка, и лавка, и земли, и река Вечерка ей тобой в руки дадены, а проследить она ни за чем не сможет. Совсем еще молода, неопытна. Хватки еще никакой нет. Отношения с боярами Мишиничами неизвестно как сложатся.
– Ты же там своего отца для помощи оставил!
– Да на что он годен, только саблей махать и горазд! Сколько денег, золотых и серебряных поделок, дорогих вещей из походов за жизнь навозил – не пересчитать! Терем, вроде боярского, должен был отстроить, в богатстве должен бы купаться, как сыр в масле валяться. А что осталось к концу жизни, когда болезнь прихватила?
Покосившаяся избенка, да плохонькая лавчонка. Серебра на безбедную жизнь уже последнее время постоянно не хватало. Торговлишка дрянь, на кусок хлеба только и хватает. Как я женился, да деньги перестал в их дом нести, пришлось родителям на медяки перейти! – Глаза Матвея горели, голос дрожал. – Перебиваются с хлеба на квас!
А я чем лучше отца? Пять лет плаваю, последний год атаманом. Чего только в дом не тащил: мечи, сабли и кинжалы в ножнах, изукрашенных каменьями драгоценными, хоравшанские ковры, дорогие ткани тюками, монеты разной, драгоценностей немеряно. Где это все? Спустил все на пьянки-гулянки, красавиц любовниц, проституток по разным городам.
На Лене женился, у меня ни кола, ни двора, ни денег за душой, ни имущества – все сквозь пальцы ушло. Она из богатой купеческой семьи, к нашему укладу непривычная, только меня и спрашивала: а почему этого нет? А вот это куда делось? А у нас всего этого сроду и не бывало. Я уж не чаял в поход убежать, чтоб поскорей с добычей воротиться, перед любимой во всем блеске предстать.
Мы с батей два сапога пара – ушкуйники. В бою мы оба просто загляденье – все, кто с нами сталкивался, потом словом «Ушкуйник» деток пугают, а вот в мирной жизни неловки, ох неловки… Да у нас все такие. Богатый ушкуйник – это в редкость.
Другое дело ты. Когда я тебя встретил, крутился ты среди таких же нищих скоморохов, был одним из них – оборванцем с жиденьким голосишком. А потом? В считанные дни из грязи поднялся. Не имея за душой ни гроша, поставил две лесопилки, выучился на ведуна и волхва, приобрел величественный голос, начал делать и продавать кареты, лепить кирпич и строить церковь, на которую епископ ни рубля не дал.
Если выживу, с лесопилкой да лавкой, торгующей досками, с новым домом, с землей, рекой, лесом, да парой деревенек, которые мне оброк станут платить – не пропаду. Всем ты меня в жизни, бестолкового, обеспечил.
А вот ежели где-то за Киевом костьми лягу, ты обо всех моих и позаботься: о Леночке, о родителях, об моем увечном побратиме Ермолае, который сегодня нашим общим кровным братом станет. К тебе деньги сами льнут, а отец…, что отец – так, звук пустой. Не выдай, брат!
– Не горюй – жив буду, не выдам!
Мы обнялись. И завертелся второй день в Киеве.
Завтракать Матвей не велел, – не положено, надо в церковь идти натощак. Умывшись, я