Феномен полиглотов - Майкл Эрард

Пробегая глазами по строчкам книги Хёвельманса, я почувствовал в нем родственную душу. Однако у моего проекта есть одно важное отличие от стандартной криптозоологии: я сделал настоящее открытие, и не одной особи, а целого клана.

Вспомните, что изначально я хотел найти ныне живущего человека, могущего разговаривать на многих языках (а не просто читать или переводить), при условии, что его способности засвидетельствованы не просто знакомыми или им самим, а целым рядом ученых наблюдателей. Я хотел доказательств, результатов естественного эксперимента над гиперполиглотами и ответа на вопрос, каков предел способностей изучения и знания языков.

Йохан Вандевалле – которого, пожалуй, можно назвать Эмилем Кребсом двадцать первого столетия – с 1987 года периодически становился объектом интереса со стороны СМИ. Он оказался таинственной личностью. Он не отвечал на мои электронные письма с мольбами встретиться для интервью, а когда я решил связаться с ним напрямую и позвонил, мужчина, взявший трубку, продиктовал мне адрес своего сайта с контентом на голландском. Немецкие газеты во время проведения конкурса полиглотов описывали его как стремящегося к уединению молодого человека, квалифицированного инженера, обладающего страстью к языкам. Я хотел немного подтолкнуть его к тому, чтобы он рассказал о своем участии в конкурсе полиглотов. В конце концов я связался с ним через его жену, и мы договорились о встрече в небольшом городке Алст неподалеку от Брюсселя, где он живет.

Я приехал в Алст за день до встречи, чтобы познакомиться с городом – бывшим центром текстильной промышленности, – и, прогуливаясь по оживленному торговому кварталу, потягивал кофе или пиво, устроившись подальше от грохота рок-группы, соорудившей сцену на площади. Внезапно мне бросился в глаза мужчина, явный домохозяин, в мешковатой одежде, сгорбленный под тяжестью сумок, которые нес в руках. Создавалось впечатление, что, погрузившись в свои размышления, он движется по инерции. Не знаю, почему это меня так поразило. Я не искал его и не смог бы узнать по фотографиям, которые видел. И все же я знал. «Это гиперполиглот», – подумал я. Следующая мысль – какой абсурд. Ты просто знаешь, что уникумы не всегда выглядят адекватно… Сначала я решил пойти за ним и посмотреть, куда он направится, но даже если это тот, кто мне нужен, что бы мне дало это знание, кроме того, что я смог бы описать, как он нес продукты?

Йохан собрался встретиться со мной на следующее утро в ирландском пабе рядом с моим отелем. Когда он шаркающей походкой зашел в паб, я узнал его немедленно – не по фотографиям, а благодаря вчерашней случайной встрече.

Я порадовался, что не стал следить за ним днем ранее. До его дома, бледно-желтого таунхауса, нужно было ехать на машине; наша поездка прошла в полном молчании. К тому моменту я уже знал, что мне не придется сидеть с ним в темном подвале и потягивать воду из бумажных стаканчиков. И действительно, его дом был уютным, а на кухне жена Йохана, Линда, уже соорудила угощение в виде пирожных с миндальным кремом и кофе, и мы сели за стол вместе с их детьми – мальчиком и девочкой. Мы долго разговаривали, обсуждая языки и жизнь Йохана как гиперполиглота, заедая все это сыром, фруктами, мясом и хлебом.

Йохан – шатен, он носит квадратные очки и говорит мягким голосом. В настоящее время он является заведующим кафедрой турецкого языка в университетском колледже Гента, где заканчивает писать докторскую диссертацию по грамматике турецкого, узбекского и русского языков. Он выглядит как человек, которого хорошо кормят и сильно любят; он встречает взгляды с невозмутимостью, смеется над шутками, позволяет Линде вставить комментарий – а ей всегда есть что сказать. Будучи сама искательницей языковых приключений, она изучала китайский и русский, готовясь к поездке по Транссибирской магистрали, и влюбила в себя Йохана, отправив ему в начале 1990-х годов рождественскую открытку на изобретенном им языке. Йохану удалось найти, пожалуй, одну из немногих женщин на свете, которые могли бы составить ему пару. Он вырос в семье фламандцев, так что уже в раннем возрасте изучил три языка. Он сказал, что во Фландрии живут тысячи полиглотов; изучение иностранных языков очень престижно, и «это нормально – изучать языки в свободное время, так же как заниматься спортом, например». Следующим его языком после трех усвоенных в детстве стал турецкий, который он открыл для себя в тринадцать лет, когда путешествовал с отцом, учителем математики. В турецкий он углубился спустя два года (1975), после очередной поездки в эту страну. Турецкий является агглютинативным, то есть в нем морфемы, несущие грамматическое значение, присоединяются к существительным и глаголам. После языковой реформы 1930 года язык избавился от большинства исключений – источника всех бед для изучающих языки. Иными словами, он идеален для систематизатора с хорошей памятью. «Турецкий спас мне жизнь», – поведал Йохан. Позднее он признал, что это было слишком сильно сказано: он имел в виду, что турецкий язык вошел в его жизнь, чтобы остаться в ней навсегда.

Когда в 1987 году был объявлен конкурс «Лучший полиглот Фландрии», отец Йохана посоветовал ему принять участие. К тому времени Йохан знал турецкий и родственные ему языки (узбекский, киргизский, казахский, туркменский, азербайджанский) – на большинстве из них говорили тогда в Советском Союзе, так что все словари и грамматики были составлены по-русски. Чтобы разобраться в них, он изучил и русский (Юджин Германс принял бы в конкурсный зачет все эти языки, поскольку каждый из них был официальным языком республик СССР). Чтобы освоить арабские и персидские заимствования в турецком, от которых язык был очищен в 1930 году, он изучил еще и их.

Когда Йохану позвонили организаторы конкурса, он стал перечислять известные ему языки и только в этот момент осознал, что их набралось тридцать один. Семь из них были мертвыми языками; знание еще семи он оценивал как поверхностное. В то время он отслужил в армии половину положенного срока. За некоторое время до начала конкурса он нашел заброшенные казармы, принес туда свои книги и несколько недель готовился по ночам. Узнав об этом, я был разочарован – в том смысле, что он ничем не отличался от гиперполиглотов, которые активно используют не более полудюжины языков, а гораздо большее их количество держат в замороженном состоянии. Я надеялся, что он просто шагнул из своей жизни в этот конкурс со всеми языками наготове. Оказалось, что это не под силу даже Лучшему Полиглоту Фландрии.

Я спросил, возможно ли было активно использовать все языки.

Йохан посмеялся над такой идеей:

– Какой в этом смысл? Сейчас я владею киргизским уже не так хорошо, как раньше, но не думаю, что он мне понадобится сегодня или завтра.

Чтобы поддерживать знание всех языков, ему понадобился бы четкий распорядок дня: встать в шесть утра, позаниматься таджикским, в семь переключиться на туркменский, и так далее. «Я считаю это абсурдным», – заметил Йохан. Он никогда не задавался целью изучить столько языков, сколько он в силах освоить: «Я люблю ездить в разные страны и говорить там на местных языках» (тут я вспомнил о туристическом подходе к изучению языков Рейнера Гэнала). Он рассказал, что прошлым летом они с семьей ездили в Египет; он купил книгу по иероглифике и успешно расшифровывал надписи на стенах храмов и обелисках. «Некоторые люди могут быть безразличными к этому, но я считаю важным удивляться чему-нибудь. Продолжать удивляться языку».

Раньше Йохан считал, что освоить языки может каждый и не нужно быть уникумом, чтобы процесс шел легко. Он высказывал это мнение снова и снова в своих первых интервью. Теперь он изменил свои взгляды. Имея за плечами двадцатилетний опыт преподавания, он не считает, что основой успеха является упорный труд. «Мне кажется, у некоторых людей действительно есть предрасположенность к языкам или они лучше приспособлены к этому», – сказал он.

В день соревнования, проходившего в тусклом конференц-зале государственного учреждения, участники переходили от одного стола к другому, по десять минут разговаривая на каждом языке с членами жюри – носителями языка. Перерыв между выступлениями составлял всего пять минут. Способности Вандевалле были проверены на двадцати двух языках. Пять из них он знал поверхностно. Спустя несколько недель отец встретил его на железнодорожной станции на машине, увешанной гирляндами. «Вот тогда я и узнал», – сказал Йохан. Ему было двадцать шесть. Он набрал в общей сложности двести пятьдесят один балл по результатам тестирования знаний двадцати двух языков, по девятнадцати из которых «доказал коммуникативную компетентность». Второе место занял русский профессор, который набрал всего сто восемьдесят один балл. За некоторые языки, например гэльский, Вандевалле не получил ничего (он мог сказать только «Я солдат»); некоторые языки не были приняты в зачет, например латынь и старославянский.