Число и культура - А. Степанов

Поскольку наша книга – не чисто политологическая (пока мы работаем, оставаясь в рамках единственного частного математического метода), не станем высказывать предположений, что конкретно может представлять из себя будущее СНГ. Сошлемся лишь, как на один из вариантов, на мнение директора Центра Восток – Запад университета имени братьев Дьюк и старшего научного сотрудника Brooking Institution Джерри Ф.Хау, опубликованное в русскоязычной "Нью-Йорк таймс" за июль 6 – 19, 1993 в статье "Ключ от нефтяной скважины": СНГ, по всей видимости, ожидает судьба мягкой конфедерации (на манер ЕС), или конфедерации со свободной структурой.

Я отдаю себе полный отчет в том, что предложенный концептуальный подход столкнется с серьезными возражениями, в том числе методологическими. Прежде всего, на каких предпосылках базируется уверенность, что столь многофакторно сложные, преисполненные противоречий переходные процессы, в которых переплелись разнонаправленные амбиции и предрассудки множества национальных политических элит, партий, недавно обретших независимость и пришедших в движение народов, найдут разрешение в столь простых и логичных формах? Не правдоподобнее ли распространенное мнение, что исход в таких случаях непредсказуем? Ведь моменты политических бифуркаций – а историческая трансформация СССР в новый политико-экономический блок, несомненно, относится к таковым – суть источник неустранимой неопределенности. В психологической проекции – в такие периоды коллективные страсти, экспрессивное поведение берут верх над рациональными мотивами, и где гарантия того, что тестируемый механизм рационального бессознательного в конечном счете возобладает над разгоревшейся иррациональной стихией?

Такие сомнения и выводы – естественный результат аналитических методов, на которых они основываются, а именно позитивистски-каузального кредо. Если полагать, что политическое будущее определяется исключительно "материальными" реалиями прошлого и настоящего, что на него не влияют постоянно действующие ("ахронические") инварианты общественного сознания – речь опять о коллективном рациональном бессознательном, неотрывном от социума и до начала бифуркации, и во время нее, и по ее завершении, – то действительно невозможно избежать впечатления непредсказуемости. Сквозь мутный политический хаос ("агрегатное состояние", по терминологии американского исследователя Адамса), в который погружены пространства СНГ, тогда в самом деле затруднительно рассмотреть определенные горизонты. В главе 2 мы обратимся к специальному анализу подобных вопросов, пока же ограничимся элементарными соображениями.

Тривиальным свойством политических бифуркаций является то, что они рано или поздно заканчиваются (согласно афоризму Аббы Эбана, после того, как исчерпаны все другие возможности, нации и правительства начинают вести себя разумно). Разбушевавшаяся пассионарная стихия спадает, как волна половодья. Выход из бифуркации означает, что верх снова берут рациональные общественные начала. Поэтому процесс политической трансформации в целом не только терминален, но и его результаты в конечном счете интеллигибельны, подчинены рациональным закономерностям. Мало того, последние должны быть простейшими, поскольку новое состояние опять-таки конституировано по-школьному образованным социумом.

Итак, вместо того, чтобы вдаваться в разнородные идеологизированные цели и в динамически изменчивые, в деталях непредсказуемые политические перипетии, сопутствующие бифуркации, т.е. нынешнему положению СНГ, мы берем два устойчивых политических состояния: предшествующее началу бифуркации (в данном случае это СССР, обладавший логически ясной структурой) и наступающее по ее завершении, т.е. вновь относительно стабильное. Исторический отрезок, на который приходится бифуркация, играет роль "черного ящика", вдаваться во внутреннее устройство которого нет нужды. К счастью, отсутствует и необходимость задаваться вопросом о сравнительной энергетике иррациональной пассионарной стихии, с одной стороны, и рационального бессознательного, с другой, – какой из двух факторов в переходный период влиятельнее. На входе и выходе "черного ящика" превалируют вполне рациональные формы организации.

При подобном подходе естественно оказывается, что рациональные начала в политике в конце концов (вплоть до следующей революции) берут верх над иррациональными, как сквозная, постоянно действующая сила – над импульсным историческим возмущением. Р.Якобсон некогда утверждал, что "социализированные части духовной культуры подвержены более строгим и единообразным законам, чем области, где господствует индивидуальное творчество".(23) Например, в фольклорной поэтике отбираются общие схемы; все, что не функционально, коллективом отвергается [134, c. 9]. Не следует ли распространить эти выводы и на такую область коллективного творчества как политика, точнее – на порождаемые ею наиболее общие и устойчивые формы? Коммунистический режим на евразийской территории, как нигде, действовал на протяжении жизни трех поколений (полный цикл непосредственно передаваемого опыта). Вместе с ним укоренялся кватерниорный политический стереотип, который шире и глубже коммунизма как такового, да и в самой России он привился задолго до 1917 г. (об этом ниже). Поэтому, на наш взгляд, небезосновательна уверенность, что и система-наследник СССР должна подчиняться тем же конструктивно-логическим принципам, стремительно распространяющимся в ХХ в. в самых разных областях политики и культуры.

Насколько политические процессы управляются механизмом рационального (сознательного и бессознательного), настолько правомочна и гипотеза об их терминальности на каждом логически завершенном историческом отрезке. Такова аутентичная установка рационального бессознательного, т.е. старо-рационального по характеру, а вовсе не "модернистская", или "декадентская", модель бифуркации с принципиально открытым, непредсказуемым исходом. В главе 2, повторяю, аналогичные явления будут изучены на более широком предметном материале – разных стран, мирового сообщества в целом. Всякий раз логико-числовые закономерности оказываются весьма характерными, действующими поверх национальных и межцивилизационных границ. СНГ, представляется, не должно составлять исключения.

Самовозведение политических симплексов – вовсе не "бездушный" процесс, каковым порой принято считать все связанное с математикой и числом. За конечную кристаллизацию кватернионов ответствен не столько механизм теоретического и/или практического коллективного знания, сколько узнавания (чего-то знакомого), объединяющего и эмпатические, и рациональные стороны. Процесс протекает главным образом по бессознательным, имагинативным каналам, в которых узнавание более важно, чем знание. По сходному поводу М.М.Бахтин утверждал, что знание превращается в "узнание" в искусстве [342, c. 118], "становится ответственно обязующим меня "узнанием"" [там же, с. 119]. В свою очередь, разве в политике не значим эстетический аспект?

Если что и заслуживает поэтического наименования психической родины современного человека, общества, то прежде всего элементарная разумность – в обоих ее компонентах: простейшей рациональности и "детском" (школьном) онтогенетическом источнике, см. Предисловие. Тогда историческое стремление масс – так или иначе "дорога домой", едва ли не по-улиссовски. С единственным, вероятно, отличием: у Одиссея родина была далеко, у социума она ближе, чем самое близкое, ибо находится внутри. Что, разумеется, не означает: второй путь менее драматичен. Не хочу быть неправильно понятым, речь в данном случае не о пресловутой ностальгии по СССР, хотя и в нем, как мы помним, запечатлены кватернионы, и значит, на худой конец в дело идет и ностальгия. Она, однако, не столько ориентирует, сколько дезориентирует: как всякое прошлое, СССР безвозвратен, иной теперь и "строительный материал" (общество в целом, отсутствие в СНГ места Прибалтике). Мы же имеем в виду дорогу не к исторической, тем более канувшей в Лету, родине, а к внеисторической – так как в принципе "ахронической", – к устойчивому психо-логическому инварианту, "идеалу". Конкретный облик "родины" изменяется, но для отмены структурного костяка идеала потребовались бы более глубокие перемены – в самой парадигме сознания, мирочувствия, присущей не одному СНГ.

И еще одно: иррациональная аффективная стихия в политике ни в какой из моментов не становится исчезающе малой, в переходные периоды она играет главную роль. Бесперспективно пытаться воздействовать на сошедшие с рельсов народы и политиков с помощью логических аргументов, рациональных увещеваний. Разум и эмоции вращаются на разных орбитах, и первому никогда не справиться со вторыми. Поэтому политические симплексы, неразрывные с бессознательным и эстетическим началами, суть практически единственный инструмент, который в состоянии решить данную задачу. Архетипы числа дислоцируются рядом с иррациональными архетипами, в смежной психологической области, они родственны образным архетипам. В Новейшее время архетипы числа, вернее, сопряженные с ними психо-логические комплексы, берут на себя "неомифологическую", имагинативную и, следовательно, регулирующую функцию. Именно на этом основании, а не на голых абстрактно-логических выкладках, зиждутся наши прогнозы. Число оказывается социально-политически, экзистенциально значимым, ибо современная социальная инициация включает соответствующую обязательную подготовку сознания.