Расплата - Александр Стрыгин

Когда же Владимир Ильич каждому дал с собой решение об отмене продразверстки, куда подевалось стеснение: за руку попрощались и слово дали все разъяснить, как есть, в своих волостях. И заторопились.

- Доброго здоровьечка советской власти, - отвесил поклон Соломатин.

- К бандитам с этой бумагой пойду, не побоюсь, - сказал коренастый бахаревский крестьянин Бочаров.

2

Василий Петрович Бочаров вернулся в родное село и не узнал его: оно точно вымерло. Только собаки охрипло завывают не то от голода, не то от страха.

В Ивановском совхозе коммунист Гаранин предлагал Бочарову револьвер для обороны, но он отказался.

- Убить и с револьвером убьют. А правду убить невозможно. Она со мной. Мне ее Ленин дал.

Бочаров шел по селу и отмечал для себя, сколько сгорело домов. А вот тут и его дом должен быть... Пепелище...

С трудом разыскав свою семью, Бочаров начал строить землянку. Второго апреля его пригласили на собрание крестьян Ивановской волости. Бочаров рассказал им о Ленине, о его наказе помочь советской власти избавиться от бандитов.

А вскоре Бочаров пошел из своей землянки в Каменку - "столицу" бандитов. Не сказал никому дома, на какой шаг решился, не хотел слушать уговоров и слез.

Обступившим его каменским мужикам прочитал Декрет, дал листовки, а в листовках объявлена амнистия тем, кто сложит оружие. Кто-то выдал Василия Петровича бандитам, его заперли в амбар. Но часовой, уже прослышавший об амнистии, ночью приоткрыл дверь и позвал Бочарова:

- Не брешешь, Василь Петров? В селе тихо, бежим скорее отсюда!

Торопливо шагая рядом с часовым к родному селу, Бочаров вспомнил Гаранина, предлагавшего ему револьвер, и радостно улыбнулся: правду в амбар закрыли, хотели убить, ан засов-то перед правдой сам открылся и выпустил правду на свободу!

И к землянке, где ютился с семьей Бочаров, потянулись обманутые и насильно загнанные в банду крестьяне, сдавая ему оружие.

...Надо было бы сохранить в свое время эту маленькую землянку, чтобы из поколения в поколение передавалось уважение к тем, кто, не боясь смерти, нес из таких вот землянок людям свет ленинской правды.

3

Второго марта 1921 года в Кронштадте под руководством генерала Козловского вспыхнул эсеровский мятеж, а 6 марта антоновский главоперштаб уже издал приказ о повсеместном и одновременном выступлении всех сил "Союза трудового крестьянства".

Гонцы Антонова поскакали во все уезды губернии, но не так-то просто было отыскать кочующие "полки" местных бандитов, тем более что многие местные батьки отказывались вообще подчиняться кому бы то ни было, они действовали так, как им хотелось, и шли туда, где можно легче грабануть и веселее гульнуть.

Только две "армии", которые были под рукой Антонова, неподалеку от Каменки, выступили немедленно. С одной пошел в рейд сам Антонов. Села, которые они проходили, оккупировались войсками ВОХРа. В дома бывших волисполкомов и сельсоветов водворялись комитеты "Союза", и начиналась расправа со всеми, кто сочувствовал коммунистам, кто не подчинялся новой власти.

Крупные войсковые соединения красных Антонов обходил стороной, приберегая силы для удара по Тамбову, а на мелкие обрушивался всеми полками, беспощадно уничтожая красноармейцев. Иногда, правда, на него находила блажь - разув и раздев до нижнего белья, он отпускал красных бойцов. "Смотрите, мол, какой я добрый: жизнь дарую своим врагам".

Три уезда - Борисоглебский, Тамбовский и Кирсановский - оказались почти полностью в руках эсеровских комитетов. Оставались небольшие островки - крупные железнодорожные станции и города, где стояли большие гарнизоны и бронелетучки.

Части Красной Армии занимали села, искали бандитов, но не находили их, двигались дальше, а тем временем из подполья вылезали плужниковские комитетчики и вывешивали опять антоновское знамя.

В селах вдруг стали появляться целые отряды в красноармейской одежде. Они грабили население, издевались над женщинами, а следом за ними шли антоновские полки и "проявляли" заботу о пострадавших. Эту комедию не совсем тонко разыгрывал Герман со своими карателями, и их быстро разоблачили мужики.

Пожаловались самому Антонову. Он промолчал. Да и что ответить, когда сам подал эту идею Герману?!

А красные бойцы получали по фунту непросеянного овсяного хлеба и стойко переносили все невзгоды боевой походной жизни. Но чтобы не было даже отдельных случаев мародерства или поборов с населения, уполномоченный ВЦИК Антонов-Овсеенко обратился к бойцам с письмом:

"Красноармейцы! Больше порядка!

Если идете походом и обозы оторвались, войсковое снабжение прекратилось, - только в таком случае крайней нужды требуйте у крестьян продовольствия и фуража, но требуйте по форме, через своих командиров под точную расписку командира, сколько чего и с кого получено. Копию расписки надо хранить в канцелярии части, чтобы потом не было на вас наговоров.

Выполняйте это в точности, не срамите имени Красной Армии!"

Восьмого марта открывался в Москве Десятый съезд партии. Проводив Бориса Васильева на съезд, Антонов-Овсеенко начал подготовку к широкой беспартийной конференции крестьян - представителей всех уездов губернии.

Поговорить по душам, услышать честный и прямой разговор крестьян и узнать их отношение к бандиту Антонову - вот цель, которую преследовал уполномоченный ВЦИКа, собирая крестьян губернии. А главное - ему не терпелось узнать у делегатов, попали ли в руки крестьян листовки о досрочном снятии продразверстки с Тамбовской губернии.

Делегатов собирали на станциях, привозили под охраной красных отрядов из сел, где сидели плужниковские комитетчики, и наконец из домов заключения брали крестьян, осужденных за участие в мятеже.

Десятого марта конференция начала свою работу.

Речь, с которой выступил Антонов-Овсеенко, взволновала всех крестьян. Он требовал от них откровенно и без утайки выложить все сомнения, все беды и обиды, рассказать о своих заблуждениях и посоветоваться с руководителями советской власти, как общими усилиями искоренить бандитизм, чтобы начать Великий посев - первый мирный посев после гражданской войны.

Потом рассказали о встрече с Лениным вернувшиеся из Москвы ходоки. Делегаты слушали их не дыша, потом один за другим выходили на трибуну и говорили обо всем, что наболело.

Называли продагентов и продотрядчиков, преступно относящихся к исполнению своих обязанностей; рассказали, как в Карай-Салтыки агенты сгоняли по продразверстке скот, а он там сдыхал от бескормицы, как горы картошки гнили на станциях, как охранники меняли хлеб и картошку на самогон.

Иные требовали, чтобы партия поглубже заглянула в деревню и почистила свои ряды.

Антонов-Овсеенко записывал себе в блокнот каждое выступление, в перерывах беседовал с теми, кто приехал издалека, а выступить не может.

Крестьяне сами, через своих выборных составили и резолюцию конференции.

В ней говорилось:

"В настоящее время крестьянское хозяйство Тамбовской губернии так отощало, что ему в иных волостях грозит полный упадок, если государство не придет на помощь.

Мы приветствуем заявление товарища Ленина на съезде о необходимости дать простор крестьянину и перейти от продразверстки к натуральному налогу..."

Это был приговор антоновскому мятежу. Недаром Антонов приказал Герману на время отложить казни и преследования и употребить все силы на улучшение информации из Тамбова и Москвы.

Со скрежетом зубовным читали Антонов и Плужников постановление Президиума ВЦИК о замене разверстки натуральным налогом и резолюцию тамбовских крестьян, одобряющих постановление ВЦИК.

В отчаянье бросали они свои полки в бои с новыми красными частями, но "сельская кавалерия" не выдерживала натиска дисциплинированных, обученных тактике боя красноармейцев. О захвате Тамбова уже никто не смел напоминать в присутствии Антонова - он принимал это за насмешку.

Он все ждал помощи эсеровского Центра и верил в успех, больше всего заботился о сохранении "армии", будто она была нужна ему только для парада, который он будет принимать в Тамбове, гарцуя на сером в яблоках жеребце.

Но и сохранить "армию" было нелегко. В Тамбов прибыли новые красные части с фронтов. Бойцы 15-й сибирской кавдивизии начали громить "полки" бандитов; как говорится, пух летел от них, - а пух летел и в самом деле из разорванных подушек.

Третьего марта была разгромлена банда Селянского в районе Пахотного Угла. Зарублено было более трехсот бандитов в открытом бою.

О разгроме отдельных банд газеты извещали ежедневно.

4

Антонов метался по комнате.

Герман сидел на крестьянской лавке у двери, понурив лохматую нечесаную голову.

Глаза Антонова застлало черной решеткой огромных мелькающих букв, которые он только что прочел в принесенных Германом газетах.

"Кронштадт наш!", "Торговый договор с Англией подписан!", "В Петрограде пущены заводы!" - эти заголовки с восклицательными знаками стояли в глазах, как призраки, не давали сосредоточиться. Тамбовские "Известия", которые он швырнул, не дочитав и до второй страницы, лежали на лавке, притягивали взгляд. Но он уже не мог взять газету в руки - они тряслись от бешенства. Не хотелось показывать Герману своей слабости.